Гусариум (сборник)
Шрифт:
Яшка был настроен злиться, а Влад добавил дров в этот костер. Именно Яшка должен был додуматься до разведки. А додумался Влад – обычно спокойный и исполнительный, но звезд с неба не хватающий. Звезды были Яшкиной прерогативой, ну – иногда Сашиной. Яшка придумывал трюки, изобретал для старых трюков новые корючки, регулярно перекраивал номер и на этом основании считал себя мозговым центром коллектива. А тут – здрасьте вам, какой-то без году неделя в цирке, не рожденный в опилках, как сам Яшка, не вышедший впервые на манеж в три года, не имеющий в коллективе авторитета, вдруг взялся решать, что
Но Мишаня резко встал на сторону Влада. А Мишаня как раз был цирковой, сын тети Люды, когда-то воздушной гимнастки, теперь – дрессировщицы голубей, и дяди Анвара, жонглера-силовика. Для рожденных в опилках всё старшее поколение цирковых – тети и дяди, и это даже предмет гордости.
– Пусть Влад сходит, – сказал Мишаня. – Камуфла-то у нас одна. Надо же разобраться!
– А если его, дурака, подстрелят? А мне – отвечать! – заявил Яшка.
– Не подстрелят, – пообещал Влад, натягивая Никитины штаны, и одновременно Игорек с Таней закричали:
– Перед кем отвечать? Перед кем отвечать?!
У Тани вдруг появился смысл жизни. Чтобы не спятить в пугающей обстановочке, угодив из лета в осень, нужно за что-то держаться, и Таня нашла подходящий предмет: неукротимое желание противоречить Яшке. Яшка затащил коллектив в этот дурной лес, и если ему возражать – может, что-то переменится.
Никита, глядя на сборы, сперва молчал, потом сказал:
– У старого Полянского есть охотничий карабин, самой государыней подарен. Он охотник знатный, Андрей-то Иванович…
Но психа никто не слушал.
Влад ушел вдоль лесной опушки, собираясь сделать крюк и подобраться к усадьбе с тыла. Пропадал он довольно долго. Артисты, сойдя с коней, пытались согреться – прыготней и массажем. Никита что-то бубнил про бой под Тарутиным, который еще впереди, и пехотный корпус Багговута. Яшка терзал мобильники – все по очереди. Связи не было.
Игорек прошелся по лесу, принес горсть брусники. Глядя на эту горсть, все разом подумали одно: чем питаться? Жокеи-сальтоморталисты не прожорливы, им нужно быть в форме, но и голодать они не приучены. А близилось время обеда. Яшкин коллектив пал жертвой условного рефлекса – обычно час приема пищи у цирковых увязан с расписанием репетиций и представлений, так что питаются они правильно и аппетит у них просыпается в нужную минуту.
Но не осину же глодать…
Связь с окружающим миром мобильники потеряли, но встроенные часы в них работали. С ухода Влада прошло больше трех часов – и вот он появился, угрюмый и недовольный. В руке у него была обнаженная сабля.
– Ну как? – первым спросил Мишаня.
– Как… Это действительно французы. Ребята, у нас война с французами. Игорек, ты все эти дела лучше знаешь, объясни…
– Война двенадцатого года? – переспросил Игорек.
– Ну да. Я этих, как их… местных колхозников нашел. И попа. Они по ту сторону усадьбы, за садом, оттуда французов высматривали. Они меня сперва чуть вилами не прикололи. Но хоть по-русски говорили, а те, в усадьбе, – по-французски, я послушал – и ни хрена не понял. А усадьба – Полянских, хозяин лежит больной, удар его хватил. Хорошо, французы на двор вместе с кроватью не выкинули…
– Полянский Андрей Иванович, бригадный генерал.
– Дурдом! – воскликнул Яшка.
– Влад, ты ничего не напутал? – спросил Мишаня. – Может, тебя развели?
– Какое там развели! Поп этот с пистолетом, мужики бородатые с вилами… еле от них ушел… Они меня за француза приняли, говорят: а если русский, читай «Отче наш»! Я им и так и сяк… Хорошо, баба вылезла. Дурачье, говорит, он же убогонький! На портки, говорит, посмотрите! Должно, эти сукины дети обитель разгромили, убогие из богадельни разбежались! В общем, плохи наши дела…
– Так мы, выходит, в двенадцатый год заехали? – с непонятным восторгом закричал Игорек. – Ну вот же! Я говорил! А вы не верили! Двенадцатый год! Настоящий!
– Ты чему радуешься, идиот?! – вызверился на него Яшка. – Из-за нас съемки горят, деньги на ветер летят! А ты – двенадцатый год! С Кати начальство шкуру снимет!..
– Какая Катя?! Нет больше Кати! – рявкнула Таня. – Не будет тебе никакой Кати!
И начались, как полагается, взаимные упреки, обвинения, угрозы и пророчества: все тут сдохнем, никогда домой не вернемся!
Молчал один Никита. Он потихоньку подошел к Владу и трогал пальцем сабельный эфес – тускло-золотистый, витой, без лишних выкрутасов.
– Полусабля французская пехотная, – сказал он. – Иначе – тесак.
И как-то очень ловко вынул оружие из Владовой ладони. А потом скинул ментик на траву.
– Ой… – вытаращив глаза, пискнул Игорек.
И было отчего пищать! Никита в одних трусах и кроссовках, отойдя от крикунов, разминался с французским тесаком: напрыгивал на незримого противника, отступал, рубил воздух на разные лады, вращал тесак так, что широкий клинок обращался в сверкающий круг. Это было похоже на стремительный танец – и чем быстрее носился Никита, обороняясь и нападая, тем заметнее менялось его лицо. Игорек глазам не верил – псих со справкой, войдя в боевой азарт, скалился примерно так же, как Яшка Каллаш, соскочив в манеж после двойного сальто и принимая в распахнутые для публики объятия шквал аплодисментов.
Опустив клинок, он посмотрел на артистов – и засмеялся. Это был радостный смех человека, который был болен, неподвижен и вдруг смог сделать первые шаги.
– Ты чего это? – спросил Игорек. – Что это с тобой?
– Темпоральный шок, – ответил Никита. – Это он был. Отпустило… Вот он, значит, какой…
Меж тем артисты прекратили грызню.
– Значит, так, – сказал Яшка. – Раз уж мы в дурдоме, то нужно хотя бы найти своих. То есть русских. А то ведь подохнем с голоду к чертям собачьим. Если французы – там, то русские, выходит, – там. Поехали!
Это было на первый взгляд единственное верное решение.
– Нет, – возразил Никита. – Сперва нужно раздобыть провиант. Местность разорена, крестьяне уходят в леса и уносят всё, что не приколочено, лишь бы врагу не досталось. Мы можем ехать трое суток и…
– Заткнись, – посоветовал Яшка неожиданно поумневшему психу. – Данилов, что там у нас с географией? Французы где? На юге, на севере?
– Наступали с юго-запада, – вспомнил Игорек.
– Значит – где у нас северо-восток?