Гусман де Альфараче. Часть вторая
Шрифт:
Мы отлично понимали друг друга, но я не всегда поступал соответственно его знакам и из осторожности не все время ими пользовался; напротив, выиграв два или три круга, я нарочно несколько раз проигрывал. Я позволил им оттягать часть моих денег, но понемногу и не подряд, чтобы они не могли меня общипать и внезапно уйти. Я давал им постучаться в дверь, но не разрешал войти, потом опять поддавался, чтобы тем верней их завлечь.
Так некоторое время я играл с ними в кошки-мышки, постоянно поддерживая
Вероятно, я обыграл обоих на ту же сумму, какую они выиграли у третьего. Они были так ошеломлены и задеты за живое, что дали слово опять встретиться со мной на следующий день за карточным столом и продолжить игру. Я охотно согласился. В условленный час они явились, и я дал им выиграть около тридцати эскудо, после чего они прервали игру. Этим проигрышем я рассчитывал подбодрить их и раззадорить. Один сказал:
— Хотя уже поздно, давайте посидим сегодня подольше.
На что я ответил:
— Именно поэтому лучше сейчас пойти соснуть, а доигрывать можно завтра. Если вам, милостивые государи, угодно, мы возобновим игру пораньше и будем играть столько, сколько понадобится.
Они были довольны моими речами и своим выигрышем, думая, что у меня при себе много денег и постепенно я спущу все. На следующий день они явились с весьма миловидными мешочками, полными кастильских дублонов самой лучшей чеканки, блиставших гербами, словно рыцари в боевых доспехах. Разбрасывая по столу пригоршни монет, двойных, четверных и десятеричных, словно то были простые медяки, партнеры мои приговаривали:
— Теперь держитесь, сеньор солдат, все это войско к вашим услугам.
А я отвечал:
— Я не так богат, чтобы выставить против ваших милостей столько золота, но все же я ваш покорный слуга и готов вступить в бой.
Этим я намекал, что намерен забрать в плен сие отменное воинство.
Игра началась. Мало-помалу я их выматывал, не забывая подбадривать отдельными проигрышами, и наконец, видя, что они разгорячены до предела, я предпринял решительную атаку; через несколько ходов в моих руках оказалось более пятисот эскудо, после чего противники мои решили прервать партию до завтра, пообещав утром явиться снова.
Мне приятно было это слышать: они дошли до умоисступления, а я успокоился — ведь теперь мы были при деньгах. А все же нет слов выразить, как я обрадовался, когда они сами предложили прекратить игру. Я взял за правило, во избежание всякого повода для неудовольствий, представлять партнерам самим решать, хотят они играть или нет. Наконец игроки с божьей помощью разошлись; я же не мог отделаться от опасений: ведь болонец как местный житель, а второй игрок как приезжий, обобранный в трактире, могли учинить мне каверзу; со здешним правосудием я уже отчасти познакомился. Едва мы с Сайяведрой остались одни, я приказал ему, чтобы завтра утром пораньше, не говоря никому ни слова, он седлал лошадей; мы едем в Милан. Так мы и сделали, оставив этих господ на бобах и без гроша в кармане.
ГЛАВА IV
По дороге в Милан Сайяведра рассказывает Гусману де Альфараче свою жизнь
Мы скакали в Милан с великой поспешностью и не меньшей боязнью; страх огромен ростом, и сколько я ни погонял, он все маячил за спиной, окутывая нас своею тенью; сердце у меня замирало при мысли об опасности, которой мы подвергались, притом по собственной вине. Ведь в глубине души я всегда
Мы ехали молча, и каждый думал о своем: я — как бы благополучно скрыться, а он — сколько монет придется на его долю.
Так прошло немало времени. Наконец, рассудив, что молчать в пути не менее глупо, чем болтать лишнее на стоянке, я предложил Сайяведре рассказать что-нибудь занимательное, чтобы заглушить страх и отвлечься от тревожных мыслей. Он сразу же взял быка за рога и сказал:
— По мне, так нет ничего занимательней, чем туго набитый кошелек. Надеюсь, что на службе у вашей милости я не только сумею выплатить вам долг, но и разживусь кое-какими деньжатами.
Я был рад, что он заиграл на своей любимой дуде, и ответил:
— Друг Сайяведра, что было, то прошло; не будем поминать прошлое: кому не случалось в жизни поскользнуться? Человек создан из плоти, а плоть слаба. Все грешат — грешил и ты. Я тоже, да поможет мне бог, не знаю, что со мной будет. Человек я не праведнее других и ни от какого соблазна не зарекаюсь. Не все ли равно — попросту обокрасть человека или сплутовать в карты и отнять у несчастного деньги, составляющие, может статься, все его достояние? Кто отважился на проделку вроде вчерашней, тот и чужой мошны не пощадит, особливо если она круглая сирота, да еще с приданым в тысячу эскудо. Человек ты умный, сам понимаешь, что к чему, и уж, верно, догадался, что я не Фукар [91] и не торговец индийскими товарами, а такой же бедняк, как и ты; к тому же, по известной тебе причине, я лишился всех своих пожитков, никакому ремеслу не обучен, а что я умею делать — ты сам видел.
91
Фукар (правильнее, Фуггер). — Имеется в виду знаменитый в XVI в. немецкий банкирский дом Фуггеров, финансировавший испанских королей и имевший крупные концессии и конторы в Испании.
Никто, конечно, не заставляет меня воровать и мошенничать; напротив, я должен честно зарабатывать себе на хлеб, как все добрые люди, и не позорить имя, оставленное мне родителями. Ведь если я оказался в услужении у сеньора посланника и стал его пажом, то это случилось лишь потому, что посланник знал и любил меня еще ребенком и упросил моих родителей, с которыми водил знакомство в Париже, отдать меня к нему в услужение, а сам обещал вывести меня в люди. Однако судьба решила по-другому. Я покинул Рим и вернусь не иначе как богатым и счастливым.
Хлеб везде хорош — и у нас и за морем, а господские харчи в Риме давно мне приелись. Если мы с тобой вынуждены хитрить и изворачиваться в поисках хлеба насущного, ничего тут нет мудреного: и другие, не нам чета, поступают также. Взгляни вокруг себя, если не веришь, присмотрись хорошенько, и ты убедишься, что все хлопочут о своем достатке, нисколько не заботясь о долге и совести. Всякий хочет стать сильней и богаче: владетельный принц упрочивает свое могущество, кабальеро округляет родовые владения, купец расширяет дела, ремесленник — свою мастерскую, и не всегда честным путем. Иные, уйдя по локоть в наживу, проваливаются по самые глаза — не смею сказать — в ад; выговори это слово сам, — ты посмелее будешь.