Гусман де Альфараче. Часть вторая
Шрифт:
Он же, хохоча во все горло и сияя от удовольствия, ответил:
— Я имею полномочие от попечителей некоего богоугодного заведения взимать подать со всех постояльцев моего трактира, подлежащих обложению. Ваша милость получите от меня квитанцию, с которой сможете ездить и ходить где угодно: никто вас больше не побеспокоит и ничего не потребует. Этим реалом вы оплатили право на въезд и разрешение на выезд.
Он говорил, а я был в таком смущении, что ко мне подошли бы слова, сказанные про одну благородную сеньору; дама эта вышла замуж за новообращенного христианина, польстившись на его богатство. Вскоре она
Со мной сотворилось что-то неладное. Если бы не смех развеселившегося хозяина, я бы с перепугу помер на месте. Однако его бодрость меня оживила, а оживление подбодрило, и, собравшись с духом, я сказал:
— Меня оштрафовали, а я, ей-богу, даже не знаю за что; не слишком ли строг судья, который выносит приговор, не предъявив обвинения и не выслушав ответчика? Может быть, рассмотрев дело, суд постановил бы вернуть мне деньги! А если я и впрямь виноват, — то хорошо бы узнать в чем, дабы впредь я не впал в ту же провинность.
— Я вижу, что ваша милость человек умный и достойный; позвольте же ознакомить вас с описанием штрафов за известные проступки, подлежащие каре по законам нашего братства. Реал — это вступительный взнос в пользу служителя при ордене. Обождите минутку, прошу вас, сейчас я принесу документ.
Он вышел и вскоре вернулся с большой книгой, куда, по его словам, он заносил имена новых членов братства; вынув из нее несколько отдельных листков бумаги, он начал читать вслух параграфы устава. Некоторые сохранились в моей памяти, и я могу их здесь привести. Спешу оговориться, что повторяю не все пункты, но лишь те из них, которые лучше мне запомнились. Документ был следующего содержания:
Мы, божиею милостью всесильный монарх Разум, ради исправления и искоренения скверных привычек и на погибель злокозненной дурости, каковая растет и укореняется с превеликим для нас ущербом и во вред всему роду человеческому, а также во избежание еще худших зол и дабы преградить путь распространению столь опасной язвы, повелеваем и приказываем издать нижеследующие законы, нами принятые и утвержденные для всех ныне живущих и имеющих родиться, взятых вместе и совокупно, кои обязаны блюсти их и исполнять всегда и во всем, руководствуясь нижеперечисленными параграфами, под страхом установленных за их нарушение кар.
Для вящего же надзора за исполнением правосудия назначаем на должность блюстителей сего важнейшего для государства закона, в чине доверенных и полномочных судей, следующих лиц: Учтивость, Опрятность и Прилежание — наших легатов, дабы от нашего лица и имени они вершили суд и отдавали приказы о задержании, наказании или освобождении виновного согласно их просвещенному мнению. Сим указом на звание председателя ордена рекомендуются наиболее ревностные в данной местности собратья, казначеем ордена назначается Усердие, а рассыльным Молва.
Параграф первый. Человек, который на улице или у себя дома громко беседует сам с собой, приговаривается к трем месяцам хождения в дураках; в течение всего
Человек, идущий по вымощенному плитками или кирпичом полу и старающийся ставить ногу непременно посередине квадратов или на их стыках и усердно соблюдающий таковой порядок, подлежит столь же строгому взысканию.
Кто идет по улице и, высунув из-под плаща руку, ведет пальцем вдоль стен, допускается к шестимесячному послушничеству, в течение коего имеет право одуматься; если же за это время он от своей привычки не отстанет, то председатель ложи выдает ему мантию и прочие знаки отличия, и новообращенный брат может считать себя полноправным членом ордена.
Если кто, играя в кегли, не точно пускает шар, а затем начинает извиваться вслед ему всем телом, словно надеясь, что шар послушается его телодвижений и свернет на правильный путь, этот человек признается неисправимым и осуждается пребывать в своем звании, до гроба; объявляем его без проволочек постриженным дураком. Сей параграф распространяется и на тех, кто проделывает сходные телодвижения, уронив или повалив какой-либо предмет, а также на тех, которые, надев карнавальный балахон или шутовскую маску, кривляются и гримасничают под ними, словно кто-нибудь может это видеть. Сюда же мы относим и всех тех, кто, сам того не замечая, копирует чужие движения и ужимки, а также тех, кто режет бумагу или материю ножницами и при этом кривит рот, высовывает язык и корчит другие подходящие к случаю рожи.
Если кто, послав своего лакея с поручением и поджидая его обратно, упорно торчит у двери или окна, воображая, очевидно, что благодаря этому посланный вернется скорее, то этого человека мы приговариваем к покаянию, дабы он признал свою вину; за неисполнение же приговора с ним будет поступлено по усмотрению суда.
Кто медленно и с опаской приоткрывает сданные ему карты, словно от этого они могут измениться и стать лучше, приговаривается к тому же наказанию; если других грешков за виновным не водится, то в виде исключения провинность сию можно простить при одном условии: встретив на улице председателя братства или проходя мимо его дома, виновный обязан засвидетельствовать ему свое почтение снятием шляпы.
Тот, кто любит, очутившись на высоте, плевать вниз, — оттого ли, что желает убедиться в прямизне стен или чтобы посмотреть, удастся ли плевком попасть в намеченную точку, — приговаривается к покаянию и изменению своих привычек в кратчайший срок, в противном же случае зачисляется в братство.
Кто путешествует пешком пли в седле и при этом поминутно пристает к своим спутникам с вопросом, долго ли еще придется ехать и когда наконец покажется постоялый двор, — как будто от этого они скорей прибудут на место, — приговаривается к такому же наказанию; выкупом может служить вынужденная езда но нашим дорогам и общение с погонщиками и корчмарями; но облегчение участи допускается, само собой, лишь при твердом намерении исправиться.