Хамсин, или Одиссея Изи Резника
Шрифт:
– Пятую схватил – услышал я.
Тупо посмотрев на капитана, я увидел темное пятно на боку его гимнастерки и это наконец вывело меня из ступора. Пока я помогал Гречухину подняться, его наган непрерывно, как привязанный, смотрел в одном и том же направлении. Когда мы вместе подошли к двуглавому телу и он послал меня пошевелить носком сапога обоих диверсантов, до меня наконец дошло, что уже второй раз меня используют в качестве приманки. Но, хотя моя голова по-прежнему была как в тумане, претензий к особисту у меня не было. Диверсанты не отреагировали на мой сапог и Гречухин смог
– Поверхностная – убежденно сказал капитан, покосившись на свой бок.
Это я уже понял и сам, успокоился и позволил себе наконец оглядеться. Гречухин тоже застыл, пораженный тем же, что и я зрелищем. Горело все: железо разорванных на куски "летающих крепостей", фанера разлетевшихся во все стороны ЯКов, полыхали склады горючего и уныло рвались последние авиабомбы на складе боеприпасов. Огонь подбирался к баракам личного состава, но его никто не тушил. Зато темные силуэты метались на взлетном поле и оттуда раздавались негромкие глухие взрывы, похожие на хлопки петард. Оставив капитана, я бросился было туда, но мне наперерез метнулась знакомая фигура красавца-командующего.
– Назад! Назад! – кричал он, раскинув руки, как будто опасаясь, что я прорвусь через этот импровизированный заслон.
– Назад, мать твою! – повторил он и, вдохнув побольше воздуху в легкие, с силой выдохнул – Там мины-ловушки.
Тут он добавил еще пару слов, которые пилоты обычно употребляют только в воздухе.
– Что там, товарищ генерал-майор? – спросил подковылявший Гречухин.
– Там полный швах, капитан. Немцы отбомбились, как по учебнику, ну а последней волной накидали поганых "бабочек". А наши дураки послали людей, не глядя… Там теперь такое… Такое!
– А зенитчики, что же? – выдохнул капитан.
– Обосрались наши зенитчики – махнул рукой генерал – По полной обосрались. Без прожекторов били, вслепую, ну и попали в белый свет как в копеечку.
– Мы тоже обосрались – хмуро сказал особист – Я-то, дурак, по старинке ракетчиков искал. А у них была радионаводка на земле и пеленгаторы в небе. Опоздали мы, командир.
– Вы их взяли?
– Нет, мы их положили. Но это-то как раз не беда, они все равно смертниками были, без связи и без обратного пути. Никаких таких сведений, никакой радиоигры.
– Понятно – генерал тоже был хмур – Ладно, иди в санчасть, капитан. А ты старлей отведи капитана и бегом ко мне. Будем с союзниками ругаться.
…С Гречухиным мы прощались следующим утром, когда его увозили в Полтаву на недолгую, по его уверению, госпитализацию.
– Как зовут-то тебя, старлей? – спросил он.
– Исаак Александрович – я подумал и добавил – Но для своих я Изя, так ты так и зови.
– Хорошее имя, простое, хоть и не русское. А я вот Федор Игнатьевич. Можешь звать Федором или Федей, как придется.
Мы еще постояли молча, вспоминая прошедшую ночь.
– А парабеллум ты верни, парень – добавил он – Ствол-то на меня записан, хотя пока и ни к чему он мне. Плохо я еще палю с левой, Изя. Но непременно научусь. Ты уж никому не говори, что я два раза стрелял в одного клиента. И еще…
Он ненадолго замолчал, вероятно подбирая слова.
– Скажу тебе как другу, только бога ради, не болтай лишнего…
Капитан еще немного подумал и, как будто решившись на что-то продолжил:
– Тебе при первой возможности стоило бы перевестись куда-нибудь в другое место. А то тут пованивает все больше и больше.
– Так все же Пайпс? – предположил я.
– Он-то само собой. Но и наши не ангелы, ох, не ангелы. Всякие дела могут произойти. Большего ты от меня не услышишь, но мотай на ус…
Санитарный грузовик повез его в Полтаву, объезжая покореженные каркасы сгоревших дотла складов ГСМ, а я уныло поплелся на взлетное поле, где наши техники устало ругались с союзниками и им явно требовался второй переводчик. Вдалеке, в палаточном городке пилотов, хрипло надрывался патефон:
What a show! What a fight!
Yes, we really hit our target for tonight!
Ночь была так темна, так темна
Все объекты разбомбили мы дотла…
Сейчас это звучало насмешкой, потому что не мы и не американцы, а пилоты Люфтваффе разбомбили все цели этой проклятой ночью. А патефон продолжал издеваться:
How we sing as we limp through the air,
Look below, there's our field over there,
With our full crew aboard
And our trust in the Lord
We're comin' in on a wing and a prayer
Вена, февраль 1947
…Мне весело ухмылялся Федор Гречухин, теперь уже не капитан, а майор. Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь особисту. На щеке майора краснел плохо зашитый старый шрам, которого раньше не было и я догадался, что Гречухин научился стрелять с левой.
– Какими судьбами, Федор Игнатьевич? – невозмутимо, как мне показалось, спросил я.
– Здорово, Изя. Интересуешься стратегическими секретами? Да не бледней ты так, шучу я. Этими секретами полны газеты.
– Рокоссовский? – догадался я
– Он самый.
Этим действительно были полны все газеты: и наша “Эстерейхише Цейтунг”, и британские, которые я должен был просматривать каждое утро, и местные. К нам в Вену с визитом, а по сути – с инспекцией, должен был прибыть из Польши Главнокомандующий Северной группой войск, маршал Рокоссовский. Интересно, ведь мне до сих пор не приходилось встречать маршалов Советского Союза, наверное потому, что у нас на фронте таких сказочных созданий не водилось. Правда однажды мне посчастливилось увидеть спину маршала Конева еще тогда, когда он был Верховным Комиссаром по Австрии.