Ханкерман. История татарского царства
Шрифт:
Собираются московские стрельцы в своих алых кафтанах, чешут нервно бороды да затылки, переговариваются, шумят. Как же так? Они здесь, считай, всю немецкую землю повоевали, к Холодному морю вышли, а крымец пожог их дома. Целы ли их избы и усадьбы? Да бес с ними, с избами, новые срубить можно, лесов под Москвой в избытке, но как семьи? Жены и дети, цели ли, живы ли? Гудит русский лагерь, волнуется. Вот ведь подлое крымское племя! Прознали, что вся сила русская, лучшие полки, лучшие пушки здесь, немца воюют, и в спину ударили.
Собирается без всякого приказа русское войско у шатра царского воеводы князя Мстиславского. И вот уже
Тут же и татары, и тоже в волнении. Ходит слух, что прокатился Девлет-хан краем и по мещерским землям. Краем – это как? Не тронул ли крымец окских юртов? В целости ли семьи? Стоят татары рядом с русскими стрельцами, тоже орут, в общей беде разницы нет.
Вышел из шатра царский воевода князь Мстиславский, видно, и его эта новость тронула. Да как! Лицом бледен, желваками играет, рука саблю сжимает так, что костяшки пальцев побелели. Оно и понятно: усадьба князя с нарядными теремами, крытыми немецким железом, стояла в Москве за Белым городом, а там нынче, если верить слухам, одни головешки остались. И трупами усеян весь берег Москвы-реки.
Поднял князь руку, толпа сразу умолкла. Горяч князь, и в гневе не знает жалости. А в речах – короток.
– Слышали все про общую беду. Великая беда, за грехи наши, – громко говорит князь, широко крестясь. – Но Кремль устоял и войско кремлевское цело. Прислал мне государь грамоту, чтобы и здесь войско на месте стояло крепко и службу несло исправно. Нельзя отсюда войску уходить, эта земля полита русской кровью. Да и враг сразу в спину ударит. Так что расходитесь, храни вас Бог…
В скором времени сообщили, что великий государь отзывает из ливонской земли некоторые московские полки и трофейные пушки. Без пушек Ревель взять трудно. Но видно, Москве они нужнее.
Не волен казак определять свою судьбу. С того дня, как он принес клятву своему салтану, так салтану и решать, где казаку добыть славу или сложить голову. Но сегодня – иное дело. Прибыл новый касимовский салтан Саин-Булат, что вместо почившего Кайбуллы, сам вышел к казакам и объявил, что государь Иван велел ему с войском и с передовою дружиною идти на шведов к Орешку. Но одну полусотню казаков надобно выделить для охраны пушек, что повезут к Москве. Пойдут те пушки посуху до Новограда Великого, далее водным путем до Волока Ламского. Если есть добровольцы, пусть выходят.
Переглядываются казаки. Ясное дело, что придется охранять не только пушки. Тот же гонец сообщил, что пообещал нечестивый хан Девлет снова на Москву идти весной. И привести силу с собой еще большую, чем прежде. Уж кто-кто, а касимовцы знают силу крымского войска, и с ними вместе воевали, и против них.
Оглядывается Назар Беркузле, никто из ширинов руки не поднял, и карача Тохта глядит строго. Не дело ширинам с ширинами воевать. Да и остальные не торопятся.
Усмехнулся салтан касимовский Саин-Булат, он хоть и молод, а хитер. Даром что ногайского юрта.
– Помимо пушек в Москву надо отвезти полон. Мастеровых латинян.
Ну вот, это совсем другое дело! Полон вести – это завсегда прибыток. С полона каждый охранник имеет свою долю.
Казак Назар подумал-подумал, да и поднял руку. И дело не только в полонной доле. Хоть он давно бунчуковый улан, и карача Тохта его привечает, и казаки уважают за смелость, а все равно, не стать Назару своим в чужом юрте. Десятник – вот его предел, а был бы ширинского рода, давно бы сотником стал.
Глядя на Назара, тянут руки и другие казаки, большей частью кыпчаки. Набралась полная полусотня.
…Как только обоз пересек границу с ливонскими землями, так и кончилась дорога, остались лишь направления. И вокруг теперь не аккуратные ливонские усадьбы с домиками, полными амбарами и откормленной скотиной, а деревни с кривыми избами, вросшими в землю по узкие оконца. Не разберешь, изба или землянка. И ведут к тем деревням колеи с непересыхающими лужами.
Ужасны русские дороги! Летом, в сушь, еще терпимо, а как дождь или иное ненастье, так беда! Тащат государевы лошади большие бронзовые пушки на тяжелых лафетах, утопают в грязи, тужатся, ржут, а что толку?
Видит полусотенный Назар, плохо дело. Завязнут здесь – дотемна не добраться до Пскова. Дает знак своим казакам, цепляют они арканы за лафеты, украшенные чугунными ликами, другие концы крепят к седлам. А полон сзади в лафеты упирается. Не время грязи бояться, если хочешь ночевать в тепле.
По команде навалились все разом, вытянули пушку. Раз так, ночевать теперь всем под крышей, а не в лесу, где воет дикий зверь. Опять же, за полоном в лесу углядеть трудно. Хоть и вяжут татары полонников на ночь крепкой веревкой, хоть и выставляют охрану, все равно бегут латиняне. Надеются в обход застав и кордонов обратно пробраться. Одного такого беглеца изловили вчера. Дали ему плетей другим в назидание, так дали, что шкура со спины свисала клочьями. А жаль, хороший мастер был латинянин. Немалые деньги за такого можно было выручить, а теперь – падаль бесполезная. Много за такого не выручишь, даже если выживет.
На биваке обоз нагнали два государевых человека – ученый дьяк с писцом. Дьяк едва с телеги спрыгнул, сразу к пушкам, писец за ним ларь с гусиными перьями, бумагой и чернилами тащит. Назар за работой дьяка смотрит удивленно, а тот пушки ливонские чуть ли не руками щупает, надписи на них читает, писец записывает в грамоту.
– Сия пушка именем «Горькая смерть» отлита в городе Ревеле мастером Кортом Хартманом, – диктует ученый дьяк. – Надпись на пушке латинской прописью: «Меня назвали Горькая смерть, поэтому я разъезжаю по всем странам, не щажу ни бедного, ни богатого, в кого попадаю – мне все равно». Помимо прописи украшен ствол ликами разными, бесовскими. Записал? Пиши далее. Также мастер Корт Хартман. Пушка именем «Красный лев». Отлита в 1559 году от Рождества Христова в городе Ревеле. Зево 6 фунтов. Надпись на пушке: «Меня назвали Красным львом. Железным ядром я бью врага». Морда царя звериного, что лев называется, тут же. Записал? Далее пиши, также ревельская работа, пушка «Ревельский лев». Мастер Карстен Миддельторп. Отлита в 1559. Пушка сия зело огромна. Калибр… фунтов девять будет. Надпись на пушке: «Львом меня назвал Ревельский магистрат, чтоб его врагов разгромил бы я, тех, кто не желает жить в мире с ним. В 1559 году отлил меня Карстен Миддельторп и это правда». Лик на толстом конце пушки не львиный, а человеческий с вострой бородкой. Знать, то мастер Карстен и есть…