Ханкерман. История татарского царства
Шрифт:
– Что хочешь, храбрец, за удаль? – спрашивает воевода.
– Твою похвалу лучшей наградой за службу полагаю, – ответил улан по-русски, кланяясь и тщательно выговаривая слова.
– Умно ответил, – одобрил воевода с улыбкой. – Раз так, принимай под начало сотню кадомских мишарей, им как раз нужен боевой командир, такой как ты. Мишари вам приходятся соседями? Верно? И погоди-ка… Что-то для сотника ты видом прост. Одарил бы тебя шубой, да лето – запреешь. На-ка, прими клинок, достойный героя. Руби им врага без пощады.
Вышел Назар Беркузле из шатра сотником, сжимая в руке
Хитер царский воевода Хворостинин. Ночью укрепил берег Пахры земляными валами, а на них поставил пушки, что прибыли из Москвы. Не сунутся теперь под картечью крымцы к броду. А на фланги воевода поставил монастырское ополчение. Должно сдюжить! Сам же, едва рассвело, скрытно повел свой передовой полк к Молодям, там теперь будет решаться судьба Руси и Касимова.
Мало осталось после вчерашней сечи от касимовской сотни, меньше половины. Зато кадомские казаки так и рвутся в бой. Соскучились по хорошей рубке, да и свои счеты у мишарей с крымцами. Только воевода велел татарам вперед не лезть, держаться в середине полка, а то, не дай Бог, встретится по пути русский отряд, может принять за крымцев и побьет.
Передовой русский полк без помех достиг Молодей, обойдя крымское войско с тыла, и вот доносят дозорные – показался вражеский обоз с арбами и пушками.
И снова русский воевода зовет к себе Назара Беркузле. Его и остальных казачьих сотников. Уже не улыбается Хворостинин, сейчас он собран и деловит. Приказывает сотникам немедленно атаковать крымский обоз, действовать быстро и нагло, не дав врагу развернуться. А если развернется, бежать что есть сил, заманивать врага под пищали стрельцов.
С легкой рысцы перешли казачьи сотни в галоп, и лишь когда в обозе засуетились, обнаружив врага, вот тут казаки и завизжали, заулюлюкали. Свистят сабли, падают наземь турецкие пушкари, прибывшие вместе с пушками в Крым из самого Стамбула. Касимовские татары колют пиками верблюдов, что тянут пушки, горбатые звери истошно орут от боли и бегут, на ходу снося крымцев, спешащих на помощь обозу.
Но вдруг видит Назар Беркузле, что придерживают татары своих коней, разворачиваются и бегут с поля боя. Неужели струсили? И тут же вспомнил приказ воеводы. Зычно кричит Назар, разворачивая коня, призывает мишарей немедленно следовать за собой.
Удирают что есть сил казаки, быстро нагоняет их крымская конница, но тут отступающие разделяются на два потока перед небольшим холмиком, а на том холмике блестят русские пушки, да стоят в несколько шеренг мушкетеры и стрельцы.
Гремят залпы, падают наземь крымские всадники, косит чугунная картечь и свинец отважных воинов. Уцелевшие крымцы пытаются отступить, да поздно, уже несется на них тяжелая опричная конница князя Хворостинина…
Задние полки уничтожены, но велика еще сила крымской орды. Хан Девлет-Гирей посылает своего любимого Дивей-мурзу покарать дерзких русских. Развернулось крымское войско и всей мощью навалилось на полк князя Хворостинина. Тут уже никакая отвага не спасет.
Но сотник Назар Беркузле знает, что делать ему и его сотне. Пока отходит передовой полк князя Хворостинина к реке Рожае, огрызаясь огнем, татары увлекают за собой крымцев под стены странного сооружения, стоящего на прибрежном холме. Возы и телеги, выстроенные в стену, с деревянными щитами, а в щитах узкие бойницы. И в каждой бойнице смертоносный ствол. Едва успел Назар со своими казаками проскакать в открытые ворота гуляй-города, как тут же их и захлопнули. Дубовой перекладиной замкнули да приперли рогатинами. И тут раздался такой грохот, что даже у бывалого Назара уши заложило. Это разом выстрелили орудия, пищали и мушкеты защитников гуляй-города, изрыгнулось пламя из сотен бойниц, и посыпались на землю отважные воины крымского хана.
1572 год. Осада гуляй-города
Кипит от гнева хан Девлет-Гирей, потомок великого Тохтамыша. Срывает в ярости драгоценные ковры с пологов шелкового шатра, смахивает со стола кубки и чаши.
– Еще не видел мир такого позора! – кричит хан. – Мои лучшие воины не могут справиться с жалкими деревянными повозками и горсткой урусов. Три дня, целых три дня стоит великое войско под этими деревянными стенами, не продвигаясь ни на шаг! Жалкие трусы, и вы после этого хотели взять каменные стены Москвы?! Пасти своих коней на Красной площади?! Вы хотели делить Русь на свои улусы?! Разорить Касим-град?!..
Не понимают гнева хана его верные мурзы. Казалось бы, куда торопиться? Где три дня, там и неделя. Уж недели урусам точно не выдержать. Но дурные слухи приходят с севера, да еще гонец этот…
Поймали татары гонца с грамотой князю Воротынскому, а в грамоте послание, что замирился царь Иоанн Васильевич с поляками да шведами и теперь идет с войском в сорок тысяч к Москве.
Не хочет верить в такое хан, велит пытать гонца, кожу с него живого драть и огнем прижигать. Кричит гонец, клянется, что сам походные порядки видел. Конные идут своим ходом из Новгорода, а стрельцы плывут на стругах. Они уже в Волоке Ламском.
Умер гонец от пыток, так до конца и стоял на своем. А потому каждый день теперь хану дорог, вдруг придет царь Иван с войском? Сорок тысяч ветеранов не шутка…
Кричит хан обидные слова, обзывает трусами своих карачей и мурз. В пример ставит Теребердей-мурзу, вот кто был храбрец, вот кто голову в бою сложил! Мертвые позора не имеют.
Ругает хан и турецких пушкарей:
– Почему вы до сих пор не разнесли вдребезги стены этого безобразного строения?! Почему большинство присланных султаном пушек молчат?..
Начальник турецкой артиллерии безмолвствует. Он уже не раз говорил хану, что много пушек были захвачены Хворостининым в обозе, к тому же русские хорошо научились вести подавляющий огонь. Пушки есть, но большинство из них разбиты, обслуга погибла, вести огонь некому.
– А что скажешь ты, мой любимый карача-бей? – Хан подскочил к Дивей-Мурзе. – Ты, потомок великого Едыгея, повелитель всех ногаев, карача всех мангытов! Я доверил тебе все свое войско! Лучших янычар султана! Что отвечу я, когда величайший спросит, зачем он послал на Русь своих лучших янычар?