Ханский ярлык
Шрифт:
— Да, а где ж наша двухкунная покупка? Родион Несторович?
— Я завтрева пришлю. Спит пока девка.
— Э-э, нет. Сейчас давай, боярин. Утром еще передумаешь. Мы еще и не зрели, чего там купили.
— Михайла, иди разбуди Стюрку,— сказал Родион Несторович,— Тащи сюда. Да не рассусоливай, люди ж ждут.
— А где она спит-то?
— Ну где? В клети каля поварни.
Сынок боярский и впрямь рассусоливать не стал (с рабы-ней-то этого еще не хватало), приволок девку в ночной длинной домотканой сорочке, простоволосую.
— Могла б накрыться, дура,— выговорил ей боярин.
— Так они ж меня выдернули, рта раскрыть не дали.
— Ну ладно. Вот что, Стюрка, тебя купил эвон тот молодец княж. Поняла?
— Ага.
— Ты теперь в его воле.
— Ага.
— Сейчас поедешь с ним.
— Ага.
— Чего заагакала, как сорока,— озлился Родион.
Но, видно, до Стюрки наконец дошло, что ее отдают как раз тому, кто ее только что так сладко тискал за поварней. И она опять же «агакнула», не скрывая радости.
— Тьфу,— сплюнул Родион Несторович.
И все рассмеялись. Смеясь, князь скомандовал:
— Ну, давай садите ее, да едем.
— Сюда, сюда,— похлопал Романец своего коня по крупу.— Ко мне.
— Михайла, пособи ей,— приказал Родион Несторович.
Тот подвел Стюрку к коню, подхватил под мышки, подкинул. Она взвизгнула от щекотки. Вцепилась в Романца. Ноги Стюркины оголились выше колен.
— Прикройся, срамница,— зашипел боярин.
— Ды как я,— пыталась девка подтянуть подол на коленки. Их только и прикрыла.
Князь с тысяцким поехали вперед, за ними Романец с своей двухкунной покупкой, а с ним рядом и следом другие княжьи гриди, начавшие сразу зубоскалить:
— Романец, дай хошь пощупать. А?
— Гляди, сотрет «маньку», не склеишь.
— Гы-гы-гы, хе-хе-хе.
Видно, смешки донеслись до князя, и он догадался, с чего развеселились его гриди. Обернулся, сказал громко:
— Прекратите, жеребцы. Кого услышу, всыплю сотню плетей.
И сразу стихли гриди, как утопли. Через мост въехали в Боровицкие ворота и, когда прибыли к княжьему дворцу, Юрий Данилович неожиданно легко спрыгнул на землю, кинул повод, подошел к Романцу, протянул руки вверх к его спутнице.
— Ну, девонька, давай пособлю сойти.
— Да что ты, Юрий Данилович,— залепетал Романец.— Да я сам.— Мигом слетел с седла.
Князь видел расширенные глаза Стюрки, не то от испуга, не то от волнения. Приказал:
— Ну, падай, я держу.
И девка, ойкнув, повалилась в горячие руки князя. Юрий ощутил под руками ее теплые подмышки, под большими пальцами упругие груди и почувствовал, как пересохло во рту, застучало в висках и вспыхнуло в нем неутолимое желание. Поставил ее на землю.
— Ну, идемте во дворец,— сказал князь и обернулся к Романцу,— Живо распорядись насчет огня.
Гриди уводили коней на конюшню. Романец кинулся к поварне, споткнулся, упал, выругался. Вскочил, побежал дальше.
— Иди за мной, я путь ведаю,— сказал князь девке и пошел к крыльцу.
Она шла за ним, притихшая, робкая, давно усвоившая, что следует за щупаньем грудей.
На крыльце возле балясины, князь остановился, остановилась и Стюрка на ступеньку ниже. Молчали. Наконец в стороне поварни явился огонек-другой, то шел Романец с шандалом1, прикрывая огонь ладонью, дабы ночная сырость не погасила свечу.
Когда он стал подниматься на крыльцо, князь сказал:
— Иди вперед. Свети.
— Куда прикажешь, Юрий Данилович?
— В опочивальню. Куда ж еще?
‘Шандал — подсвечник.
Они так и шли по переходам — впереди Романец, с шандалом, освещая дорогу, за ним князь и сзади Стюрка. Поднялись наверх, вошли в опочивальню.
— Поставь на столик у ложа,— сказал князь, опускаясь на лавку.— А ты,— обратился к Стюрке,— сыми мне сапоги.
Девка присела перед князем на колени, ухватила правый сапог за носок и пятку, потянула за пятку. Романец, поставив шандал на столик, стоял там.
— Ну, ты чего? — взглянул на него князь,— Ступай вон.
— Так я... это...
— Ишь ты, еще сладкого захотел? Теперь мой черед. Ступай, ступай. Ну!
Романец, посапывая, вышел, осторожно прикрыл дверь.
Девка сняла с князя сапоги, поднялась с колен, стояла, теребя пальцами свою домотканую сорочку.
— Иди ложись, Стюр,— сказал негромко Юрий.— Я счас разденусь. Приду.
Она подошла к ложу, несмело наступила на край его коленкой. Князь засмеялся коротко, ободрил:
— Смелей, Стюр. Лезь под одеяло.
Сам, быстро раздевшись, прошел босым до ложа, дунул на свечи сильно, погасил их и, взвизгнув от восторга, прыгнул на ложе и, дрожа всем телом, схватил девку, притянул к себе. Она привычно раскрылась ему навстречу. Жаркая. Желанная. Шептала ласково:
— Сюда, сюда... Вот... Милый... Хороший.
Он был неистов, неумолим и, казалось, нескончаем. Даже она утомилась.
Отдышавшись после первого сближения, Стюрка задремала. И казалось, лишь смежила веки, как он полез к ней снова. Ничего не попишешь — князь. Пришлось Стюрке с прежней страстью являть свое постельное мастерство.
«Ну, теперь-то, наверно, успокоится»,— подумала после этого, вновь пытаясь уснуть. Он опять разбудил ее, требуя новых ласк.
Оставил девку в покое лишь после третьих петухов. Уснул наконец. Крепко. Умиротворенно.
Уснула и она. Однако привычка к раннему пробуждению не дала Стюрке долго спать.
Проснувшись, она, стараясь не шевелиться, внимательно рассматривала спящего князя, изучая его лицо. Оно было еще юно, с по-детски припухлыми губами. «Миленький ты мой,— думала ласково Стюрка.— Поди, баб-то ищо не знал. Наго-лодался-то. Четыре раза набрасывался. Нет, кажись, пять? Ну да, пять раз. Откуда и сила бралась? Эвон трудился как. Ажник с лица спал, глаза эвон ввалились».