Характеристика
Шрифт:
Человек смотрел на нее с недоумением. Он не был врачом и потому не понимал, чего она хочет от него.
Женщина залилась краской до корней волос, когда говорила о том, что мать мечтала видеть ее замужней — это успокоило бы мать. Женщина понимала, что это глупо, но не умела объяснить матери причину своего одиночества… Вот почему просит поехать с ней, надо показать матери своего жениха.
Человек встревожился и поспешил объяснить, что он женат. Женщина нервно засмеялась, втолковывая ему, что это не имеет значения, все только ради матери. Она обещала вместе с ним вернуться в город и все объяснить его жене… если это понадобится.
Человек колебался, но женщина просила так убедительно,
— Хорошо, хорошо… — успокаивал он свою спутницу.
Незнакомка ответила вздохом облегчения и заверила его, что они побудут там совсем недолго и вернутся обратно в город. Бледнея от смутных, тревожных мыслей, человек вывел машину на ухабистую дорогу, ведущую к селу.
Их встретил отец и два ее младших брата, в которых угадывалась та же, присущая сестре, решительность. Она с порога представила человека как своего жениха, о котором им когда-то рассказывала, ему искренне обрадовались. Обменявшись крепкими рукопожатиями, будущего родственника повели представить матери.
Услышав радостную новость, мать побледнела, кроткие, счастливые слезы медленно потекли по ее увядшему лицу, она ласково приняла в свою немощную руку сильную руку незнакомого ей человека. Дочь торопилась показать матери свое счастье, она говорила без умолку, улыбка не сходила с ее пылающего лица, а человек, опустив голову, стоял под только что озаренным надеждой, но теперь уже безучастным взглядом старухи. Она устала — старик заботливо поправил на постели жены домотканое одеяло и, повинуясь просьбе, одному ему понятной, которую он прочел в умиротворенном взгляде жены, пригласил всех в большую теплую комнату для гостей.
На столе, во главе которого горделиво восседал отец, появилось вино и обильный ужин. Старик с удовольствием называл гостя по имени — по-свойски. Когда все было подано, свои места за столом заняли и братья. Рядом с человеком сидела женщина. Она благодарно поглядывала на него. Отец расспрашивал будущего зятя подробно о жизни, о городских новостях, о службе. Невзрачная вроде бы профессия человека не разочаровала старика. Напротив, он словно ждал именно его, а не какого-то там большого начальника. Человек старался отвечать на все вопросы с любезностью, на которую был способен в этих обстоятельствах. Отец, в свою очередь, рассказал ему о своей семье, о хозяйстве, погоревал о том, что врачи никак не могут определить, что за хворь привязалась к его старухе, поведал и о том, что неустроенность единственной дочери сильно ее огорчала…
— А теперь вот и у нас все по-людски… — порадовался отец.
Дочь нервничала, но это замечал только человек, который сидел рядом с ней. Она смотрела то на отца, то на братьев, поднимавших запотевшие от прохладного вина бокалы. Братья приглашали выпить за здоровье гостя, за счастье. Человек уклонялся — за рулем. Тогда женщина пришла на помощь братьям. Она заявила, что у нее есть «права» и на обратном пути машину поведет она. Мужчины стали убеждать гостей, что лучше уехать пораньше утром. Но женщина помнила свое обещание и категорично заявила, что им необходимо уехать сегодня.
Время тянулось медленно. Человек поглядывал то и дело на часы, пытался выйти из-за стола, но вся его решительность разбивалась о добродушие этих милых, доверчивых людей.
В половине одиннадцатого один из братьев пошел к матери. Он нашел ее уснувшей навсегда. Ее спокойное лицо словно говорило им: «Не печальтесь, я только и ждала этой минуты…»
Естественно, человек не мог покинуть этот дом сейчас же, он понимал, что ему надлежало разделить с этими людьми горе. Он отправился в ближайший городок за врачом, а утром он был с «невестой» в том же городишке, где их ждали хлопоты, связанные с этим трагическим событием. Нельзя сказать, что он не пытался объяснить женщине, что ему уже давно надо быть дома, что его собственная законная жена могла уже не раз умереть за это время от переживаний, ожидая его. Женщина разделяла его тревогу, сочувствовала ему, признавалась, что и она в полнейшем отчаянии, но не видела теперь другого выхода. Она просила его не уезжать, пока не похоронят мать. И человек умолкал, соглашался, хотя внутренне противился этому и ненавидел себя за малодушие. Но если бы он махнул рукой на все, что натворил, и помчался домой — нет, это невозможно, ему не приходилось бросать человека в беде, он не знает, как это сделать!..
Самое ужасное, что он не мог позвонить жене и объяснить, в какую историю попал. В этой округе все, в том числе и телефонистки, знали семью, где он принят как будущий зять. По той же причине он не мог дать телеграмму с тем необходимым набором слов, который бы не вызвал у его жены недоумения… Единственное, что он сообразил сделать в этой ситуации, — позвонить на работу и попросить о продлении этой фатальной командировки. Кровь пульсировала в висках, он подыскивал слова, но так и не мог объяснить причину продления командировки в этом городе М. Телефонистка не решилась ему подсказать, что у него умерла теща. Человек обреченно остался ждать. Женщина обещала, что они постараются уехать в тот же день. Это «постараются» вызывало в нем мрачные предчувствия.
И действительно, они не уехали после похорон. Снова хлопоты: понадобилось отвести по домам престарелых родственников. Какое-то благоразумие (которое, в сущности, преследовало его всю жизнь) внушало ему непоправимое покорство… Женщина оказывалась неизменно рядом с ним. Как раз в те самые минуты, когда он готов был собрать в себе остатки жалкой решительности, она смотрела на него с обезоруживающей мольбой, с благодарностью. Тяжело и безнадежно вздыхая, он примирялся (теперь уже в который раз!) со своею необыкновенной судьбой.
Он заснул поздно, мысли о жене мешались с мыслями о чужом и непостижимом для него доме. Спал тревожно в просторной спальне, которую отец приготовил для дочери. Проснулся в плохом настроении и почти с бунтарской решительностью уехать тайно, немедленно, он уже предусмотрительно подвинул в угол подоконника горшок с аспарагусом… В дверях появилась женщина, она взяла его за лацканы пиджака и почти шепотом попросила остаться… Человек вскипел, но так же шепотом спросил ее, что она хочет. Он сделал все, что ей пришло в ее взбалмошную голову. Женщина не спорила, она согласилась с тем, что он исполнил все ее просьбы, но пусть он не уезжает сейчас. Отец хочет поговорить с ним. «Только не сейчас, не сейчас!» — повторяла она шепотом. Человек высвободился из ее рук и назвал ее просьбу нахальной. Женщина снова согласилась с ним, но продолжала просить. Человек заколебался и решил дождаться разговора с отцом. Братья не оставляли его ни на минуту, тогда как сестра избегала своего жениха, хлопотала по дому. Братья с гордостью водили его по двору, по саду, который показался ему бескрайним.
А поздно ночью женщина осторожно, чтобы никто не слышал, вошла в спальню. Она подошла к человеку, лежащему в постели, и что-то стала шепотом объяснять. Он не понял, что она говорит, но чувствовал, как тревоги этих дней и все, что казалось абсурдным, невероятным, отступило куда-то далеко-далеко. Он отвечал на ее поцелуи сдержанной, почти мальчишеской лаской. Эти короткие минуты нетерпеливой любви заставили их забыть все радости, все предшествующие разочарования. Женщина восхищалась его мужеством, добротой, которая мешала ему оттолкнуть ее, может быть, в самую трудную пору ее запутанной и, как ей казалось, бесплодной жизни.