Харама
Шрифт:
— Должно быть, кладбище.
Кладбище находилось сразу за крестьянским домом у старой дороги, спускавшейся от деревни к броду перпендикулярно Хараме.
— Интересно, — сказала Мели, — везде кладбище стараются устроить повыше, а здесь наоборот: повыше стоит деревня, а кладбище — у реки.
— Да они просто чудаки, вот что. Если не примут меры, то как-нибудь, когда паводок будет большой, все их покойники поплывут вниз по реке.
— Вот и правильно: пусть лучше река унесет мертвых, а не живых.
— Это тоже верно. Так они, должно быть, и рассчитали. Жизнь есть жизнь. А еще говорят, что
Сквозь решетчатую калитку видны были железные кресты, почти все они покривились. Вокруг буйно рос бурьян, скрадывая дорожки между рядами могил. В глубине кладбища — соты ниш и тусклое сияние белого мрамора, казавшегося неуместным здесь, среди ржавого железа и кирпичей, колючек и запустенья. На белых плитах, в аккуратных квадратиках ниш надписи, выцветшие ленты, фотографии, высокие стеклянные вазы с засохшими цветами. Музыка доносилась и сюда, а с реки — крики мальчишек. Звуки внезапно останавливались и замертво, глухо падали, как снег, на кресты и на землю царства мертвых. По дороге прошел крестьянин с осликом, нагруженным зелеными стеблями кукурузы, листья терлись друг о друга и шуршали в такт мелким шажкам ослика. Погонщик, одетый в темное, шел быстро, он покосился на плечи Мели, отвернулся и зачмокал, погоняя ослика.
— «Как одиноко мертвым!..» — продекламировал Фернандо шутливо-патетическим тоном.
— Мы впадаем в лирику, — засмеялась Мели, отрываясь от железной решетки. — Веселей места не нашли.
Оросительный канал пересекал дорогу под старым кирпичным мостом, и по другую сторону от него отходило несколько канавок. Двое мальчишек и девчонка разбивали что-то на перилах моста. Они уставились на Мели, потом убежали вприпрыжку к дому и оттуда, дразня, прокричали что-то непонятное.
— Им в диковину, что девушка носит брюки.
— Скоро привыкнут, когда в Торрехон приедут работать янки, — сказал Фернандо.
Они медленно пошли обратно.
— Какие янки?
— Которых привезут строить аэродром. Вон там будет аэродром. — И он указал место. — Ты не знала?
— Конечно, нет. Мне до политики… Читаю только афиши кинотеатров.
— Ну, надо все же быть в курсе событий.
— В курсе событий? Вот еще! Для чего?
Музыка смолкла. Высокий чистый голос разнесся по полю, объявляя следующую песню и три-четыре имени тех, кому эта пластинка посвящалась, будто эти люди притаились где-то здесь, у реки, спрятавшись в кустах или затерявшись на равнине.
— Интересно, сможешь ли ты когда-нибудь заказать для меня на радио песню, — сказала Мели.
— Как только у меня окажутся лишних шесть дуро, обещаю тебе.
Снова зазвучала музыка, затем вступил голос, певший протяжную песню.
— Значит, не раньше, чем на будущий год…
Их кто-то окликнул. Они обернулись.
— Вы — меня? — спросил Фернандо, ткнув себя пальцем в грудь.
Два жандарма гражданской гвардии направлялись к ним, они вышли из-за кладбища. Тот, что повыше, кивнул и развел руками, словно говоря: «А кого же еще!» Фернандо пошел им навстречу. Мели стояла и смотрела ему вслед. Но высокий жандарм поманил ее пальцем:
— И вы, сеньорита, будьте добры.
— Я? — спросила она изумленно, но с места не двинулась.
Жандармы и Фернандо подошли к ней. Фернандо
— Что случилось?
Но жандарм обратился к Мели:
— Вы разве не знаете, что здесь в таком виде ходить нельзя?
— В каком?
— В таком, в каком вы сейчас. — И он указал на ее грудь, прикрытую только купальником.
— А, извините, я действительно не знала.
— Так-таки не знали? — вмешался жандарм постарше, качая головой и снисходительно улыбаясь, как человек, которому все доподлинно известно. — Но мы же сверху видели, как вы стояли, прильнув к кладбищенской калитке. Вы скажете, что опять-таки не знали, что это неуважение к месту упокоения? Что, вы не знаете о приличиях, которые надо соблюдать в подобных местах? Скажете, что и этого не знали? Такую прописную истину.
Снова заговорил высокий жандарм:
— Кто ж этого не знает! Кладбище надо уважать, равно как и церковь, велика ли разница. Положено соблюдать приличия. А кроме того, даже и здесь, по дороге, в таком виде разгуливать нельзя.
Вмешался Фернандо, все в том же крайне вежливом тоне:
— Простите, я вам объясню, что случилось. Мы просто пошли прогуляться, поискать наших друзей, и не заметили, как зашли сюда. Вот как получилось.
— В следующий раз смотрите, куда идете, — сказал пожилой жандарм. — Надлежит быть внимательным, чтобы не попасть куда не надо. Есть распоряжение, чтобы никто не отходил от реки, не одевшись как следует, как положено. — Он обернулся к Мели. — Так что, пожалуйста, наденьте на себя что-нибудь, если у вас с собой. А если нет — вернитесь, откуда пришли. Вы уже вовсе не девочка.
Мели сухо согласилась:
— Да, да, мы и так шли обратно.
— Простите нас, — сказал Фернандо. — В следующий раз мы будем знать.
— Тогда — марш! Можете идти, — сказал пожилой жандарм, выпячивая челюсть.
— Всего хорошего, всего хорошего, — ответил Фернандо.
Мели повернулась на каблуках, ничего не сказав.
— Идите с богом, — скучным голосом напутствовал их пожилой жандарм.
Мели и Фернандо прошли несколько шагов молча. Потом, уже не рискуя быть услышанным, Фернандо сказал:
— Ну и фараоны! Я думал, штрафанут нас. Надо же, куда могли уйти денежки, на которые я закажу для тебя песню. Еще немного, детка, и ты осталась бы без песни.
— Послушай, — раздраженно сказала она, — для меня в сто раз лучше выбросить деньги и остаться без песни, чем разговаривать с ними таким тоном, каким разговаривал ты.
— Да ты что? Как это я с ними говорил?
— А вот так: трусливенько, подобострастно…
— Ого, а как, по-твоему, мне надо было с ними говорить? Гляди-ка ты! Чего доброго, ты хотела бы, чтоб я на них окрысился?
— Это необязательно, достаточно чувствовать себя на своем месте, не унижаться, не говорить медовым голоском, улещивая их. Кстати, не о чем было беспокоиться, тебе не пришлось бы платить штраф из своего кармана. Я никому не позволяю платить за себя никакие штрафы.
Мели обернулась: жандармы все еще стояли на дороге и смотрели в другую сторону. Она показала им язык. Фернандо кисло усмехнулся:
— Знаешь, Мели, что я тебе скажу? Не хватить бы тебе горячего до слез. Мне кажется, что в жизни ты понимаешь очень мало.