Харбин
Шрифт:
Байков рассказывал, поглядывая то на Устрялова, то на Тельнова, обращался и к Адельбергу, и тот согласно кивал.
– Идти было неизвестно куда, поэтому мы обратились к местным гуцулам. Они, должен вам сказать, долго отказывались, – боялись её и не решались. Но деньги делают своё, и один всё же согласился, но только сразу сказал, что доведёт только до определённого места, а дальше мы пойдём сами. И мы согласились.
Как шли, рассказывать не буду, горы есть горы, а тропа, она и есть тропа. В одном месте, у большой скалы проводник-гуцул встал и дальше идти отказался, мол, вот тропа идёт, и вы по ней
Адельберг слушал, вспоминал и улыбался.
– До этого, – продолжал Байков, – тропа всё вверх шла, почти до того места, где остался гуцул, а потом пошла вниз и упёрлась в ручей, красивый такой, он тёк между валунами. Я пошёл между ними, прямо по воде, а Саша решил ног не мочить…
– А я, как самый большой умник, – вступил Адельберг, – решил перепрыгивать с валуна на валун и свалился.
– Да, Саша, расскажи с этого места!
– С валуна я упал и подвернул ногу, боль была адская, нога распухла, идти я дальше не мог, да и Николаю был в тягость, поэтому сказал ему, мол, ты иди, а я останусь здесь, дождусь тебя, потом всё расскажешь.
– Сломали ногу? – спросил Тельнов.
– Нет, оказалось растяжение, но это выяснилось уже позже, когда вернулись; доктор даже хотел в гипс взять, но обошлось, наложили шину. Полгода хромал. – Адельберг посмотрел на Байкова, потом оглянулся. – Хорошо, что сейчас Анна не слышит, а то бы разволновалась, она об этой истории ничего не знает. В общем, я остался на ручье и держал ногу в ледяной воде, Николаю спасибо за коньяк, а то бы я ещё и простудился, – дальше продолжай ты, Николай Аполлонович!
– Я оставил Сашу у ручья и шёл по тропе ещё минут сорок. Тропа шла вверх и поднималась довольно круто, по дороге попадались поляны, я вышел на очередную и увидел пещеру в скале, эдакую, знаете, – она была зажата между двумя старыми дубами, а ведьма уже стояла перед входом, потом она сказала, что ждала меня.
Байков взял машинку для набивания папирос, а Устрялов переглянулся с Тельновым и Адельбергом. Александр Петрович только пожал плечами, мол, что есть – то есть, и сказанному придётся верить.
– Я к ней подошёл и поздоровался, и она пригласила меня в пещеру. Но в ней, то есть в пещере, я ничего не помню. Как будто сон на меня нашёл, всё было каким-то как бы видением или мороком, я даже не помню подробностей и её, ведьму саму, тоже почти не помню, только помню, что она была похожа на Бабу-ягу из сказок, как рисуют в детских книжках; и что-то ещё было в её пещере: стены, стол и лавку прикрывали цветистые гуцульские яркие коврики, побольше и поменьше размером, сверху проникал свет, как если бы где-то там была дыра. И сама она была вся в цветных платках, ярких бусах, амулетах и монистах. В памяти остались только цветные пятна её одежды, ужасное, старое, морщинистое лицо и очень умные глаза. – Байков задумался. – Всё, о чём я сейчас говорю, помню только пятнами! А вот глаза! Их я помню хорошо. Вообще, она была похожа на цыганку…
Устрялов внимательно слушал, со стороны казалось, что он сам погрузился в то видение, о котором рассказывал Николай Аполлонович, но вдруг он вздрогнул и спросил:
– О чём она вам говорила?
– Вот это самый сложный момент! У меня сложилось такое впечатление, уже потом, что она ничего и не говорила. Она курила трубку, из-за дыма я почти не видел её лица, но всё время слышал её голос…
– Так о чём же? – нетерпеливо переспросил Устрялов.
– …она сказала, что я пришёл не один, что гуцул, и даже назвала его имя, кажется Орест, остался у валуна, а сейчас уже сбежал…
– Об этом они могли сговориться заранее, – сказал Устрялов, и Тельнов согласно кивнул.
– Вы слушайте, господа, слушайте дальше! – вмешался Адельберг.
– …а у ручья меня ожидает «москаль», который не может идти, потому что он подвернул ногу…
– Об этом-то с ней никто не мог сговориться! – Адельберг развёл руками.
– …ещё помню, что в какой-то момент она надымила особенно сильно, дым совсем её закрыл, и в этом дыму на её месте я увидел череп!
Александр Петрович краем глаза глянул на Тельнова и увидел, что тот сидит ни жив ни мёртв, а когда услышал про череп, начал мелко креститься и шептать:
– Господи! Свят! Свят!
– …причём, господа, череп этот был не просто череп, мало ли мы их видали? А череп был красный и сияющий, как будто огненный. Он даже не находился на месте, а перемещался по пещере, как бы летал и оставлял за собой такой медленно тающий след, и в это время я слышал её голос. Я не разобрал, что она говорила, но она часто повторяла слово «Москалия» – несколько раз. Если кто не знает, так гуцулы называют Россию – «Москалия»! Потом пещеру как будто бы проветрило; я в один миг, сразу увидел её – как бы проснулся, только сам встать не мог, не было сил. Она помогла мне подняться, вывела вон, и тут было ещё одно удивление: вокруг пещеры кишели животные: белки, птицы, зайцы, лисы, что-то большое и серое, похожее на волков, дикие козы, – они все тянулись к ней, как будто бы она их кормила. Точно как в сказке! – Байков сделал подряд три большие затяжки и сам окутался дымом.
– Дальше, господа, я вам расскажу, – вступил Адельберг. – Я просидел на ручье часа, наверное, два. Николай Аполлонович вернулся в состоянии полного ошеломления. Ты помнишь, как шёл обратно?
Байков отрицательно покачал головой и добавил:
– А перед тем как уходить, она сказала мне, что за своего спутника я могу не волноваться!
– Вначале он не мог ничего рассказать. Только потом живописал: и саму ведьму, и её животных и птиц; рассказал о том, что она знала, что он пришёл к ней не один, а в сопровождении проводника, и что этот гуцул боялся ведьмы, и спрятался за валуном, и что уже убежал, и про меня, оставшегося на тропе. Но больше всего нас с ним поразил увиденный им красный огненный череп. Тогда мы не поняли, что он должен был обозначать, этот череп. Тогда мы только посмеялись над…
В этот момент открылась дверь, вошла Анна, и за её спиной Адельберг увидел Наталью Сергеевну.
– Ну как, вы ещё спорите? – спросила она. – Ничего, ничего, мы не будем вмешиваться в ваши разговоры, вот только Наталья Сергеевна…
Наталья Сергеевна вошла в кабинет, румяная и красивая.
– Ну, господа, – сказал Устрялов и поднялся со стула, – нам пора прощаться!
– Я провожу вас. – Александр Петрович тоже встал и обратился к Байкову. – Николай Аполлонович, ты не торопишься?