Харбин
Шрифт:
– Я вам подарю!
– Ну вот, – сказал Адельберг, – значит, вы теперь имеете возможность составить ваши планы на ближайшее будущее. А про охоту я не зря сказал, до германской его рота 5-го Заамурского полка так и называлась – «тигровой», так ловко они ловили тигров, и на фронте отличились и даже сохранили название свое «тигровое».
– Ну ладно, господа, смущать и славить меня, – отмахнулся Байков. – Я действительно, хотя и хлебнул, что в Галиции, что на Дону, что в Киевской ЧК, а всё же человек больше мирный, хотя и…
– Ладно говоришь, Николай Аполлонович, – перебил его Адельберг, – однако что же тебя повело в двадцать втором к Дитерихсу во Владивосток?
– Саша, Бог с тобой! –
Адельберг согласно кивнул.
– Вы спрашивали, – обратился к Байкову Устрялов, – о способах большевиков образовать свой строй?
– Да! Интересно, как они собирались это сделать?
– На базе утопической коммуны. И в результате человек, если он решался подчиниться их коммунистическим декретам, просто не выживал. Он бы умер с голоду через пару недель, поскольку легально, кроме восьмушки сомнительного хлеба и тарелки бурды из гнилого картофеля, достать, по крайней мере в начале 1921 года, было ничего нельзя. Вся Россия и сами коммунисты жили вопреки их же декретам, вся страна в то время спекулировала…
Байков оживился:
– Так и мы о чём? Да, Саша? А, Кузьма Ильич?
– Я бы с вами согласился, Николай Аполлонович, однако время идёт… – спокойно парировал профессор.
– И куда же?
– Это уже «общее место», рассказывать о НЭПе, скажу из более раннего периода, и, может быть, в моих словах вы найдёте подтверждение своим мыслям. Так вот, накануне НЭПа наша эмиграция везде, и в Европе, и здесь, на Востоке, была одного мнения, и его выразил Арцибашев. Он сказал, что «если Россия не может быть спасена иным путём, как через примирение с большевиками, то и не заслуживает она спасения, и пусть гибнет!» И ещё интересно – он добавил: «…и да будет это место пусто!» И пошла подготовка новых армий, и «дай нам, Запад, деньги», и провокации, и шпионы…
– А как же иначе?
Адельберг внимательно и даже с некоторым внутренним волнением слушал этот диалог. В двадцать первом он досиживал своё невольное таёжное заточение и мог философствовать только с Мишкой, а потом был Благовещенск, а потом «возвращение к себе» и привыкание к новой жизни в семье, а в это время в мире всё русское бушевало и жило своей жизнью.
– А большевики показали, «как иначе»! Они вернули товарно-денежные отношения, попросту говоря, вернули хозяйствование в его самом простом и доступном смысле. И мы, некоторая часть интеллигенции, заметьте, в большинстве своем «кадеты», поняли, что для того, чтобы родина не ушла в небытие, надо, уже просто необходимо, сотрудничать с большевиками, объясняя элементарное, как у Фёдора Михайловича Достоевского, «деньги – это чеканная свобода»…
Устрялов говорил спокойно, без всякого напряжения и какого-либо специального задора, Адельбергу его манера нравилась и нравилось то, что задор его друга и спорщика Байкова стал как бы тоже сходить на нет.
– Даже вот – большевики пригласили моего товарища и единомышленника по идее профессора Ключникова Юрия Вениаминовича на мирную конференцию в Генуе, – и не без пользы: мы уже просчитали, что Россия Западу почти ничего не должна…
– Это как так? – удивился Байков.
– Это занятно, господа! Но если справедливо посчитать потери России в мировой войне, людские и материальные, – хотя бы то, что Россия ничего не получила в качестве пусть и прошлого, но всё же участника Антанты; да ещё то, что многие народы, которые вышли из империи и обрели свободу, тоже должны за это заплатить, вот и получается, что долг России – ничтожен. И если это зачесть, то Запад мог бы выделить нынешней России выгодные кредиты на восстановление хозяйства и стать партнёром России на европейском рынке…
– Любопытно!
– Да! Это действительно любопытно! Если хотите, позже я мог бы вам предложить эти расчёты.
– Интересно!
Адельберг видел, что под влиянием доводов Устрялова пыл Байкова успокоился окончательно, и подумал: «Если так мирны и вразумительны наши политики, то нам и подавно не о чем беспокоиться. Надо просто жить и делать своё дело!»
– А вообще-то надо туда ехать! – спокойно подытожил Устрялов.
– И прямо в лапы ЧК! – ударил в ладоши Байков.
– Думаю, что мне нет причин бояться или даже опасаться ЧК, я в боевых действиях не участвовал.
– Да? – снова взволновался Байков. – Вы не участвовали?! И вы думаете, их это волнует?
Вопрос повис в воздухе, на него никто не ответил, уже чувствовалось, что политическая дискуссия начала выдыхаться, и, как бы в подтверждение этому, Байков после некоторого молчания спросил:
– Саша, а ты помнишь, как мы с тобой ходили к карпатской ведьме?
Устрялов и Тельнов с удивлением посмотрели сначала на Байкова, а потом на Адельберга, тот не сразу ответил, посмотрел на них и сказал:
– Один раз, в Карпатах, мы с Николаем действительно попали в довольно странные обстоятельства, но… Николай… – Он обратился к Байкову: – Я тогда до неё не дошёл, поэтому расскажи сам!
Николай Аполлонович Байков ухмыльнулся, покачал головой и сказал, глядя на Устрялова:
– Ничего не бояться и не опасаться – это, конечно, геройское дело, однако…
Все смотрели на него.
– Иной раз и не знаешь, как всё может обернуться! Я, господа, сам никогда не предполагал, что реальное и нереальное может находиться так близко друг от друга! А потом нереальное, даже мистическое, оказывается реальным!
– Николай Аполлонович! – Адельберг налил ему рюмку и стал чистить апельсин. – Ты, по-моему, взял манеру Кузьмы Ильича – интриговать!
– Да? Ты так думаешь? – Байков удивился. – Я, однако, хочу сообразить, с чего начать.
– Начинай с начала, для верности! – ответил Адельберг.
– Ну, с начала так с начала! Даже может так статься, что я отвечу вам, Николай Васильевич, по поводу того, что с вами может быть в России, если вы туда вернётесь, – вздохнул Байков, немного подумал и сказал: – Иногда начало оказывается в конце, поэтому я начну с конца, то есть с Киевской ЧК, после чего я оставил Россию! Я буду краток! Когда на Дону всё закончилось, я оказался в Киеве. ЧК там уже вовсю свирепствовала, хватали на улицах, выбирали «по одёжке» и расстреливали, особо не канителясь. Трупы вывозили телегами и грузовиками, а иной раз, когда у них была запарка, то по нескольку дней трупы горой лежали прямо на площади. Мне счастливо удалось избежать ареста, однако несколько раз я видел эти горы убиенных, раздетых догола, и тогда почему-то у меня в памяти всплывала эта странная история. А она произошла, как вы уже поняли, – он кивнул в сторону Адельберга, – в германскую. Мы стояли в предгорьях Карпат, и было затишье. Я, как вам уже доложил Александр Петрович, охотник, и не хотелось зря терять время. Помнишь, Саша? Пластуны доложили, что в горах, не очень далеко, живёт какая-то ведьма, карпатская прорицательница, или предсказательница, или вместе – и то и другое. Так вот, нам стало скучно во время этой передышки, и мы с Сашей решили прогуляться по горам, там дивная охота, и заодно познакомиться с этой ведьмой.