Харон обратно не перевозит
Шрифт:
Григ с Чакой поспешно опустились на колени перед Провом. Сегодня он вел мистерию. Наверное, поэтому же ему доверили посвящать новообращенных.
– Готовы ли вы единитися с нами, забыти родных и близоких, отрешитися от мирской суеты и посвятити себя силам преисподнеи?
– Готов, - кивнул Григ.
– Готов, - сказала Чака.
Пров вытянулся, торжественно поднял крест.
– Верую!
– возгласил он.
– Вторите!
– услышал сзади Григ.
– Верую в князя тьмы, владыку преисподня Люцифера, ангела падшаго и возвысившагося, володетеля живота
Краем глаза Григ видел артельщиков, внимающих им, повторяющих, шевеля губами, каждое слово. Пока все шло нормально.
– ...по волей моей, и в согласии со страшной и вечной клятвой не разглашу никоемуждо тайну велию, а ежели предам, то постигнет мя кара Ево и поразит мя и ближняя моя оружие Ево...
– Старик, - позвал он.
– Ну как?
– Давай, давай, - донеслось издалека.
– ...чаю живота вечнаго и власти над миром тварным и над бренной плотью своя. Аминь!
– Аминь!
– эхом откликнулась Чака и замерла в глубоком поклоне.
Пров плюнул на крест и бросил его через правое плечо.
– Чашу!
– приказал он.
Тот же Анемподист вытащил из-за пазухи небольшой сверток, развернул тряпицу и в темноте избы блеснули серебряная чаша и нож то ли с золотой, то ли с позолоченной рукоятью.
– Кнут!
Из-за спин выдвинулся Федор, держа в руке кожаный бич.
– Ну, малыш, - ухмыльнулся Григ, - теперь держись!
– Лишь бы рубаху не снимать, - отозвалась Чака.
– Во имя Господа нашего, царя мира сего!
Кнут свистнул, на плечи обрушился не очень сильный, но все же достаточно ощутимый удар.
– Раз!
– считал про себя Григ.
– Два! Три!
Он очень удивился, когда Федор, ограничившись тремя ударами, перешел к Чаке. В других сектах испытание было куда более суровым.
– Братие!
– снова провозгласил Пров.
– Ныня приемлем мы в лоно Церкви нашей нового брата Иоанна - имя сице есть мерзостно и отвратително...
Он принял левой рукой чашу, куда услужливый Анемподист уже налил крепкую, судя по запаху, брагу и, подойдя к Чаке, продолжал:
– Нарекается...
– Рукава!
– подсказал сзади Федор.
– Засучите рукава!
Григ перевел дух. Обряд оказался менее жестоким, чем он ожидал.
– ...раб Бога машет, Веельзевула, Сатаниила и Люцифера имеем Исаакорум и предается в повинутие Аваддону, демону зла, раздоров, грабежей и пожаров, войн и разорений!
– Авва!
– вскричали хором артельщики.
– И посвящается...
Ножом Пров полоснул по белой обнаженной руке Чаки, и Григ ощутил, как болезненно кольнуло у нет в груди. В порезе вспухла вишневая кровь, струйкой сбежала в чашу. Григ закусил губу.
– ...в служители Престола Мрака и Бездны, Геены Огненной...
Рядом с Чакой появился Митяй с какой-то тряпкой, свернутой в жгут, став на колено, перехватил руку чуть ниже локтя, затянул и завязал.
– Нарекается...
– снова запел Пров, переходя к Григу, - раб Бога нашего Веельзевула...
Удивительный был обряд. Без купели, без восприемников. Чем-то варварским, языческим веяло от него.
– Интересно как!
– подумал Григ.
– Страшно подумать, из какой дали тянется все это. Столетия! И все сохранилось.
Он скосил глаза и, пока артельщики хлебали по очереди смешанную с кровью брагу, стал рассматривать застывшую на коленях Чаку.
Она сидела, пусто глядя перед собой, и Григу вдруг с особенной силой захотелось вскочить, броситься к ней и, обняв, целовать, изо всех сил целовать это милое, дорогое, отрешенное лицо.
– Чака!
– позвал он.
Чака шевельнулась.
– Мы вроде сейчас побратаемся?..
– Скорее уж посестримся, - бесстрастно отозвалась Чака.
– Ты лучше смотри!
Пров протягивал ему чашу.
Григ отпил, проследил глазами за Чакой.
– Восстаньте, - разрешил наконец Пров, вытирая со лба пот. Казалось, что от этого обряда он устал не меньше их.
– Благодарствуйте, братие, - Григ прижал руку к сердцу и, поклонившись, начал подниматься с колен. И Чака поклонилась.
– Что же тепериче скажете делати?
– спросил он у Федора.
– Несть до вас дела никако. Располагайтесь. Рухлядишки у вас, чаю, не многа.
– Рухлядишки у нас - что на собе, - ответствовал Григ.
– Деньженцев вот толика суть.
– Деньги дайте Прову. Статки у нас общие.
– Ан можем ли мы до речки сходити?
– поинтересовался Григ.
– Отчего же, - Федор посмотрел понимающе.
– Передохните. Вона от мыльни тропка. Потече по е, выидеш к реке. Тут близоко. Вот она, Рожайка, под обрывом. Толико овамо долго не будьте. Сего дни, - он помолчал, пожевал губами, - таинство велие у нас...
– Добре, - сказал Григ.
– Все зделаем, яко молыш.
– Он отстегнул калиту, протянул ее Прову.
– Поидем ли?
– обратился он к Чаке.
Чака молча кивнула.
До реки они дошли быстро. Правда, тропинка выводила к броду, и, поскольку Григ хотел искупаться, им пришлось пройти еще немного по берегу, туда, где речка была поглубже. Остановившись у росших возле самой воды ив, Григ споро стянул рубаху и скинул сапоги, а потом, резво пробежавшись по колющей подошвы траве, с удовольствием плюхнулся в прохладную, бодрящую усталое тело воду.
Первые шаги по илистому у берега дну были неприятны, но Григ быстро выбрался на середину, где вода была по шею, и, ощутив под ногами не водоросли, а песок, блаженно замер, отыскивая глазами Чаку. Уставшая, она сидела в тени одной из ив и, грустно нахохлившись, чертила что-то палочкой на песке. Нелегкой была дорога, и трудным оказалось посвящение, но еще более тяжелое испытание ждало их впереди. И почувствовав мгновенный щемящий укол жалости, Григ решил вызвать ее через Гнома, чтобы встряхнуть, взбодрить, помешать соскользнуть в депрессию.