Хазария
Шрифт:
– Лучше под утро, когда самый сладкий сон, – уточнил Притыка.
– Добро, делай как знаешь, – согласился Святослав.
Темники быстро стали расходиться, только младший Горицвет задержался.
– Что печален, брат? – спросил князь.
– Знаешь, Святослав, подле тебя пребывая, я тоже понемногу волховскому чутью научаюсь. Так вот, чутьё это мне тревожное что-то вещует… – грустно сказал Горицвет. Потом подошёл, обнял друга за плечи и попросил, глядя ему в очи: – Слово дай, что, пока нет меня рядом, не станешь лезть головой в петлю, как в прошлый раз, когда мы с Притыкой едва подоспели тебе на выручку!
– Эге, брат, ты меня коришь за отчаянность, а сам будто не такой! – воскликнул князь. – Это ещё надо поглядеть, кто из нас горячее!
Горицвет улыбнулся впервые за их беседу.
– Мне можно, я темник простой, а ты князь!
– Ладно, брат, даю слово! – примирительно сказал Святослав и так обнял друга, что у того, кажется, кости затрещали.
– Чистый медведь! – опять засмеялся Горицвет.
Они ещё по разу хлопнули один другого по плечу и расстались.
Когда дружина остановилась на ночлег, тьма Притыки расположилась чуть поодаль.
На заре затрубили турьи рога. Крепко спавшая до того мгновения дружина враз загудела, задвигалась, будто огромный пчелиный рой или муравейник.
– Гляди, а куда же это подевалась та тьма, что подле нас ночевала? Будто в воздухе растаяла! – удивлённо таращил глаза новобранец из пополнения на то место, где вечером располагались люди и кони, а сейчас только примятая трава напоминала о них.
– Ты меньше вопросов задавай да лепше приказы выполняй! – строго одёрнул его наставник из Святославовых воев. – Коли исчезли, значит, так надо, а ты шевелись, скоро уж молитву Богам творить, а ты ещё умыться не успел, живей!
Вскоре, умывшись холодной водою из небольшой речушки, подле которой расположились на ночной привал, воины уже стояли на молитве, славя богов киевских, а когда перед строем вышел князь Святослав, встретили его троекратным раскатистым: «Слава! Слава! Слава!»
Глава 4
Заклятие
Старый Водослав молол муку. Засыпая в ковш зерно, прислушивался, ладно ли работает мельница. Скрип движущихся частей смешивался с шумом воды, шелестом камыша, болтовнёй лягушек и щебетом птиц за плотиной. А может, и сам древний веками Водяной бормотал что-то в полусне, а Русалки с Вилами, чтобы не разбудить его, тихо шептались о своих делах в камышовых зарослях.
Привычно плещет вода в ручье, скрипит мельничное колесо, ласково пригревает солнышко – и под эти умиротворяющие звуки нет-нет да и вздремнёт старик ненадолго, прежде чем засыпать очередную порцию зерна.
Вот и сейчас задремал, а перед ним чудное видение предстало: будто идёт по лесной тропке молодица, а на руках у неё дитя малое. Встрепенулся мельник, протёр своё единственное око. Глядь, а молодая жена с младенцем в самом деле к нему направляется. Так это же Овсена, дочь вдовы Молотилихи! – признал старик. Засыпав ещё зерна, он велел Мирославу, подставлявшему под жёлоб мешки для готовой муки, приглядывать за мельницей, а сам поспешил навстречу Овсене.
– Здравствуй, отец Водослав! – поклонилась молодица.
Старик заулыбался в ответ, отчего его иссечённое глубокими шрамами лицо стало ещё страшнее. Но Овсену это не смутило, она знала, что, несмотря на ужасный вид, старый мельник имеет добрую и щедрую душу. Конечно, когда в первый раз увидела его, испугалась. Но потом привыкла и теперь приходила к нему за советом и просто в гости, как к собственному деду.
– Здоровья тебе, Овсенушка, и сыну твоему Мечиславу! Добро пожаловать, рад, что не забыли старика! Проходи, садись! – Он указал на дощатый столик с лавками в тени старой груши.
Усевшись напротив молодицы, Водослав по привычке вытянул плохо гнущуюся правую ногу.
– Как дела твои, всё ли ладно? – спросил он, глядя на голубоглазого младенца с мягким светлым пушком на голове, который, не обращая ни на кого внимания, принялся изучать муравья, ползшего по столу.
– Благодарность пришла сказать тебе, отче, за совет добрый, за то, что с матерью помириться надоумил. – Перед Овсеной вновь, как наяву, предстала та встреча с матерью, когда она в сопровождении Мирослава вышла из лесу и узрела её, сидящей на камне у тропинки. По облику, по ссутулившимся плечам и погасшему взору Овсена сразу поняла, как страдала матушка всё это время, какую боль она несла в сердце своём. Боль на грани жизни и смерти. Как мать долго глядела на неё непонимающим взором, а потом рванула, да не смогла подняться. Овсена подбежала к матери и с криком: «Прости меня, мамо!» – упала перед ней и обняла колени. Молотилиха прижала голову дочери к груди, выдохнула: «И ты меня прости, дочка! Прости свою глупую мать! Не держи зла!» И обе заплакали долгими слезами очищения. А потом, поддерживая друг друга, медленно пошли домой.
– Матушка сама уже догадывалась, кто отец ребёнка, – продолжала Овсена. – А я тогда, придя от тебя, отче, всё ей рассказала как есть и про то, что мы со Святославом в Священной роще перед Яро-богом и свидетелями мужем и женой наречены. Уразумела меня матерь, а я – её, она теперь в Мечиславе души не чает, – улыбнулась Овсена. И тут же глаза её вновь стали тревожными.
– Э-э, Овсенушка, вижу, что не только с благодарностями пришла ты ко мне. Рассказывай, что стряслось.
– Пока ничего не содеялось, отче. Только Святослав в поход ушёл, а мне что теперь делать? Я слезами горючими залилась, когда пришёл князь с нами прощаться. А Святослав поцеловал сына, потом взял меня за руку и рёк такие слова: «Перед сваргой синей и звёздами чистыми, перед лесом, рекой и полем присягаю: моя ты еси, Овсенушка, к тебе вернусь!» Потом уехал. А я не знаю, как дальше быть…
– Ежели обещался князь, значит, вернётся, – отвечал дед, – знать, люба ты ему. А тебе жить надо, не плакать, сына растить славным витязем да князя из похода дожидаться…
Из глаз Овсены одна за другой скатились прозрачные слезинки.
– Тяжко мне, отче. Кроме матери не могу ведь никому признаться, кто отец дитяти. Соседи все осуждают, что я нагуляла безродного, не девка теперь и не жена… Парни сторонятся, бывшие подружки смеются…
– Не печалься, жена, не плачь. Муж он твой перед богами и сыном. А что не с кем тебе посоветоваться, так советуйся с богом Ладо, и он даст твоей душе лад и мир, а телу – здравие. Живи, Овсенушка, трудись для сына, а вырастет он – и воздаст за усилия твои сторицею.
– Ещё боязно мне, отче, – всхлипнула Овсена, – что ежели прознает про внука княгиня? Она ведь Владимира у Малуши отняла, а саму Малушу прогнала свет за очи…
Старик согласно качнул головой.
– Тревожно мне, отче, все последние дни. Я ведь без сыночка с ума сойду, глаза выплачу! – При этих словах она крепче прижала малыша к себе. – Боюсь я, отче, ночами не сплю!
Водослав задумался, глядя на озеро и верхушки деревьев. Истину речёт молодица: всем ведом крутой нрав Ольги. Святослав в походе, отправился с ним и Великий Могун с лучшими ведунами киевскими, а те, что остались, по дальним лесным заимкам сидят. Выходит, ему, Водославу, нужно жену и сына князя Руси от беды оградить, больше некому. Вот только хватит ли сил стариковских? «Надо, чтоб хватило! – сам себе возразил кудесник. – Костьми ляг, старый воин, а делу послужи!»