Херсон Византийский
Шрифт:
Вино родоское, действительно, прекрасное. По моему мнению, ничем не хуже французских. Просто в двадцать первом веке отпиарены не так громко. Но сейчас у него не было достойных конкурентов. Галлы только учатся делать хорошее вино. Я набрал его под завязку. Стрелой поднимали сразу по две амфоры и опускали в трюм. Там приходилось перемещать их вручную. К полудню в трюме становилось, как в бане. В обед я делал перерыв на сиесту. Греки привыкли спать после обеда. Остальным эта привычка тоже стала нравиться в жарком климате, хотя раньше готы, скифы и росы посмеивались над ней.
Перед выходом в рейс я пополнил курятник, потому что предыдущих его обитателей мы съели на переходе из Константинополя. Куры здесь были помельче и петухи не такие агрессивные, как антский. Когда живешь в таком райском месте, расслабляешься, теряешь боевые
Мы держали курс почти на юг. Ветер был слабый и постоянно менял направление. Иногда не хотелось переносить паруса, чтобы не напрягать людей в жару. Им и так нелегко, а выигрыш будет всего миль десять в сутки. Про весла я даже не заикался. Как-нибудь доберемся. Водой и едой запаслись на Родосе основательно, надолго хватит. Это не считая вина в трюме.
Часто нас сопровождали дельфины. Вдруг рядом со шхуной выскальзывали из воды темные тела с вытянутыми носами и снова в нее погружались, как бы обогнув округлую кочку. Они любили скользить рядом со шхуной, когда она набирала ход, выныривая то с одного борта, то с другого и как бы приглашая порезвиться с ними. Греки хотели загарпунить парочку, но я запретил, сказал, что у моего народа дельфины считаются священными животными. Выдал желаемое за действительное.
После захода солнца я выбирался из-под навеса, где прятался от солнца весь день. Ветер обычно стихал, шхуна замирала с пожухшими парусами. Я раздевался и прыгал за борт. Вода была теплая и изумительного цвета. Я с юношеских лет любил цвет аквамарин, знал, что в переводе это слово значит «морская вода», но, побывав тогда только на Азовском и Черном морях, не мог понять, почему он так называется. Попав на Средиземное море, убедился, что римляне придумали правильное название этому цвету. Вода здесь более соленая, чем черноморская, плыть в ней легче. Я кролем уходил метров на двести, а потом медленно, брассом, возвращался к шхуне. Вода была такая чистая, что виден киль. И шхуна с воды казалась больше и выше. У борта я ложился на спину и любовался своим «Альбатросом», который плавно, будто нехотя, покачивался на невысокой зыби. Может, в прошлой жизни я был дельфином?!
Остальные наблюдали за мной, но никто больше не купался. Скифы и Хисарн не умели плавать, Гунимунд умел, но не любил, росы тоже умели, но боялись моря, а греки умели и не боялись, но жаловались, что после купания соль ест кожу, она начинает зудеть, а обмыться нечем, пресную воду экономили. Моя кожа с солью дружила. Я чувствовал только, как ее немного стягивало, когда высыхала. Если после этого занимались любовью, Алёне нравилось, кончая, кусать меня. Утверждала, что подсоленный я вкуснее. После родов она разошлась, научилась сперва растягивать удовольствие, а потом забирать всё до капельки.
Египетский берег мы увидели вечером девятого дня. Он был низкий, плоский. Ни одного ориентира. Я не мог понять, в какой стороне Александрия. Греки тоже не знали. Решил идти по ветру. Утром задул южный, встречный. К обеду начал заходить по часовой стрелке, и мы пошли на восток. Это был правильный выбор. Около следующего полудня Пифодот крикнул с бака:
– Вижу маяк!
Это было еще одно чудо света – Александрийский маяк. Высота сто десять метров, построен в виде сужающейся кверху башни. Ночью наверху разжигали огонь и с помощью отполированного бронзового зеркала усиливали свет. Сначала нам была видна только его верхушка, напоминавшая маленький домик. Я бы ни за что не догадался, что это знаменитый маяк. Но все три грека бывали раньше в Александрии. Они сразу опознали его. Поражался их памяти. Они знали побережье Черного моря, кроме северной части, Мраморного, Эгейского, Ионического, Адриатического и восточную часть Средиземного до Сицилии. Обычно нефы шли вдоль берега, и часто на ночь экипаж вытаскивал небольшие суда на сушу. Только от крымского мыса Сарыч до малоазиатского берега пересекали море напрямую,
25
На подходе к гавани судно встретила шлюпка с портовым чиновником. Он спросил, что за груз, не ли больных, взял солид и разрешил зайти в гавань и стать там на якорь. Два солида (номисмы) брали только в Константинополе, в остальных крупных портах по одному, а в маленьких – по половине. Мы зашли в гавань на веслах, отдали якорь. Вход в гавань на ночь закрывался бревнами, скованными цепями в линию, что вскоре и было сделано. Четырехвесельная шлюпка взяла на буксир первое бревно, оттащила его к молу на противоположной стороне, где цепь вдели в кольцо и закрыли на замок. На моле рядом с замком была каменная каптерка, в которой дежурили пятеро солдат.
Утром, когда я еще завтракал, на судно прибыли купцы, египтяне с миндалевидными темно-карими глазами в пестрых свободных одеждах, расточающие сладкий аромат духов или благовоний. Они передо мной разыграли конкурентов, предлагая цену всего процентов на пятнадцать выше родосской. Но продавец вина предупредил меня, что в Египте его товар будет стоить оптом в два раза дороже, а в розницу – в три. Наверняка он приврал, но в любом случае оно стоило не так дешево, как предлагали египтяне. О чем и сказал им. Тут они начали заливать, что вина сейчас в избытке, поэтому цены упали и прочую ерунду…
Я много раз бывал в Египте. И как турист, и как моряк. Отдыхал в Шарм-эль-Шейхе и Хургаде, откуда ездил на экскурсии в Луксор, Каир и Александрию. Моряком несколько раз менялся в Порт-Саиде или Суэце, на обоих концах Суэцкого канала, потому что там надо ждать проводки почти сутки и сам проход занимает еще половину суток, так что трудно пропустить свое судно. Обычно прилетаешь дня за два и живешь в гостинице, ждешь. Проживание и питание за счет судовладельца. За остальные удовольствия платишь сам. Впрочем, с удовольствиями в некурортных арабских городах было туговато, если не считать марихуану. На курортах живут как бы другие арабы, более цивилизованные, сравнительно спокойно относившиеся к внешнему виду и поведению не таких, как они, туристов. А вот в Александрии я гулял со своей «курортной женой» вечером по набережной, и нам со всех сторон свистели и улюлюкали, потому что она была в мини-юбке. Сейчас смотрел на египтян и не мог найти, кроме языка, ни одного отличия их от тех людей, которые будут жить здесь в двадцать первом веке и называть себя арабами. Так же выглядят – одновременно напыщенно и льстиво, так же быстро и безостановочно жестикулируют, так же азартно торгуются, так же врут через слово, не краснея, и при этом удивляются, почему им не верят?! По моему глубокому убеждению, место проживания, климат, природа накладывает отпечаток на людей, делает их адекватными себе, что ли. Попав в новую местность, мы начинаем говорить и вести себя так, как требует это место, его природа в широком смысле слова, становимся похожи на аборигенов, даже если уничтожим их всех. Янки ведут себя также, как индейцы, которые жили раньше на территории Штатов, разве что вместо каменного томагавка у них сейчас ракеты «Томагавк».
– Готовьте шлюпку, – приказал я своим матросам, когда мне надоело слушать купцов.
Матросы начали раскреплять грузовую стрелу. Шлюпку в любом случае придется спускать на воду перед выгрузкой, потому что она носом и кормой стоит на рострах, а серединой – на люке трюма. Зато египтяне сразу притихли, изобразили на лицах такое отчаяние и жалость ко мне, будто я отказался от их бесценного и бесплатного дара.
Убедившись, что и мимикой меня не проймешь, более шустрый на вид спросил: