Херсон Византийский
Шрифт:
Так мы и шли четыре дня генеральным курсом на северо-восток. Река не делала крутых поворотов, с парусами почти не надо было возиться. И ветер дул южный и свежий. Только рано утром и поздно вечером, когда он стихал, команде приходилось салиться на весла. На ночь становились на якорь посреди судового хода. Поскольку проходящих судов не было, никому мы не мешали, отдавали только носовой якорь, а корма всю ночь гуляли то к одному берегу, то к другому. Прямо на ходу я успевал наловить на спиннинг щук и окуней. Рыбы было столько, что не успевал закидывать. И это в холодной воде. Представляю, что здесь будет твориться, когда река прогреется. Одну блесну оборвала какая-то рыбина. Дернула так, что я чуть за борт не улетел. Хорошо, «леска» порвалась. Питание рыбой, даже свежей, устраивало не всех. Грекам она нравилась. Росы тоже ели в охотку. Готы лучше бы поели мяса. Скифы предпочитали мясо. Копченую рыбу Скилур и Палак ели с
На пятые сутки вошли в нужный левый приток Днепра. Интересно, как он называется в двадцать первом веке? Ведь наверняка проезжал через него на поезде, автобусе или машине. Вода в притоке стояла высоко. Разлилась даже среди деревьев на низком левом берегу. В одном месте разлив был шире. Я предположил, что здесь, наверное, первый мелкий перекат. Прошли его легко, не коснувшись грунта. Купец предупреждал, что их должно быть два. Так и дошли до поселения антов, не обнаружив второй.
Там нашему приходу очень удивились. По словам анта, содравшего с шхуны торговую пошлину как за десять кибиток, такие большие суда на его памяти сюда не добирались. Из чего я сделал вывод не задерживаться здесь надолго, чтобы не застрять до следующего половодья. И на высокую пошлину не обиделся. По моим прикидкам грузоподъемность шхуны тонн сорок-пятьдесят. Сейчас груза было тонн двадцать пять – намного больше, чем дотянут десять кибиток.
Рыба соленая и вяленая и вино улетели быстро. Брали их как анты, так и купцы с севера. В основном менял на меха, мед, воск, медь и бронзу. Меха сложил в каюте, металлы – на дне твиндека, а на них сверху поставил бочки с медом. Воск расположил в носовой части трюма, а остальное его пространство заполнил зерном. Вроде бы пшеницей с небольшой добавкой ржи. Или наоборот. Потому что ни слова «пшеница», ни слова «рожь» не было в языках антов, славян и росов, а я в зернах не разбираюсь.
Могу только овес отличить. Запомнил его на всю жизнь, когда грузил в Новороссийске. Я был молодым вторым помощником капитана, который на советском флоте отвечал за погрузку-выгрузку. Во всех остальных странах этим занимался старший помощник. Однако у «совков» на старпомов была возложена обязанность писать отчеты обо всём и всех, и это при том, что на судне числился в штате первый помощник капитана, который отвечал только за морально-политическое воспитание и тоже писал обо всём и всех, но более подробно. Всю погрузку я бегал и смотрел осадки, чтобы не перегрузить судно. Овес задували в трюма через трубы двумя насосами, и пыль стояла такая, что в метре ничего не увидишь. В этой пыли было очень много остюков, которые набились в мою одежду, как пассажиры в трамвай на Привозе. Чем дольше шла погрузка, тем чаще я чесался. Оказалось, что овес, заполнив трюма, так и не выбрал всей грузоподъемности судна, можно было не бегать. Остюки не захотели расставаться с одеждой даже после трех прогонов в стиральной машине, пришлось всю выбросить. До сих пор, как увижу или вспомню овес, начинаю чесаться.
22
Вниз мы отправились, когда вода в реке начала спадать. Широкий плес опять проскочили без проблем, зато ниже, в месте, где я не предполагал неприятностей, проползли килем по дну. Шли на веслах по течению, скорость была приличная, поэтому не застряли. А то бы пришлось разгружать судно, опережая спад воды, или зимовать там. По Днепру пошли еще быстрее. Там течение было сильнее. Ветра почти не было, только в полдень немного раздувался, тогда поднимали триселя. Остальное время шли на веслах. Если светила луна, захватывали и часть ночи, но только сплавом, не гребли. Утром нас будил петух. Я купил его и десяток кур на пропитание экипажу. Сколотили им клетку из прутьев возле грот мачты. Кормили зерном, которого полный трюм. Петух красно-черный и длинноногий, с нервным характером: норовит клюнуть каждого, кто проходит мимо клетки. У антов наелись мяса. Скифы каждый день приносили подстреленных уток, гусей, лебедей в таком количестве, будто хотели отомстить за то, что их заставляли есть рыбу. Поэтому пока что ели только яйца. Резать кур начнем, когда выйдем в море. На подходе к деревеньке у устья Днепра нас поприветствовал дымный костер на высоком мысу. Видимо, он заменял звонок по мобильному телефону. Уверен, что звонили по поводу нашего приближения.
– Суши весла! – дал я команду, поручил управление шхуной Геродору, а сам пошел в каюту облачаться в полный доспех.
Когда вышел из каюты, экипаж был весь на баке, смотрел в сторону деревеньки. Там народ погрузился на две длинные шлюпки и отчалил от берега. Судя по отсутствию товаров и наличию оружия, они не торговать собирались с нами.
– Я сбиваю щитоносца с первой лодки, потом ты, Гунимунд, бьешь по рулевому, а остальные – по гребцам, – приказал я.
Остальные – это Скилур и Палак с гуннскими луками и Семен и два молодых роса с арбалетами. Сейчас узнаем, чему они за зиму научились.
Я прицелился в то место, где должен быть живот щитоносца. Шхуну несло течением со скоростью километров семь, и лодка приближалась, плывя против него, примерно с такой же, если не быстрее. Когда дистанция сократилась метров до ста двадцати, выстрелил. Сначала думал, что не попал, но потом щитоносец начал заваливаться назад. Упал он на гребцов, отчего передние сбились с ритма, перестали грести. Наверное, сейчас ругают его, не подозревая, что это продлит им жизнь. Следующим погиб рулевой от болта гота, и несколько гребцов уронили весла, получив по стреле или болту. Лодка начала терять ход и разворачиваться бортом к течению. Пока мы перезаряжали арбалеты, скифы успели положить чуть ли не всех, кто сидел в этой лодке. На второй передумали нападать, развернулись через правый борт и быстро поплыли вниз по течению, под углом у правому берегу. Народ на берегу, в основном бабы, рванулись вверх по склону, что-то крича на бегу. Такое впечатление, будто мы сейчас на них нападем.
– Геродор, держи на первую лодку, а вы, Агафон и Пифодот, зацепите ее баграми и подтащите к борту, – приказал я.
В лодке еще было шестеро живых и не раненых. Они послушно поднялись по одному на борт шхуны, оставив оружие в лодке. Хисарн и Семен вязали их, укладывая мордами в палубу. Затем Толя, Ваня, Скилур и Палак спустились в шлюпку, собрали там трофеи и выкинули раздетых мертвых и раненых за борт. Шлюпку взяли на буксир. Утонет, так утонет. Не оставлять же ее этим недоделанным пиратам!
Я приказал поставить на ноги одного из них. Пират был похож на старшего паромщика с притока Днепра, я даже сперва и подумал, что это он и есть. Но нет, немного моложе и совсем беззубый.
– Вы кто такие? – спросил по-латыни.
– Греки, – ответил пират с мягким акцентом, как у паромщиков.
Я посмотрел на Агафона, который стоял рядом. На лице грека было такое же выражение, как у итальянцев, когда румыны говорят, что их предки – римляне. Здесь неподалеку, на Буге, был греческий город Ольвия. Гунны разрушили его. Наверное, это потомки греков и какого-то местного народа, но не скифов.
– Привяжите им руки к веслам, – распорядился я. – Пусть гребут до Константинополя.
Трофеи оказались неважнецкие: старые копья, мечи, топоры и ножи из плохого железа. Одежда еще хуже. Отдал ее всю готам и грекам с условием, что свяжут одежду в узел и опустят на веревке за борт до вечера, пока там не передохнут вши. Хоть и заставляю регулярно делать приборки в кубрике, народ стал все чаще почесываться, гоняя по своему телу насекомых. У меня, Алёны и малого белье шёлковое, нас пока не терроризируют.
Выйдя из лимана, взяли курс на Босфор. Греки думали, что пойдем, как все, вдоль берега, и очень удивились. На карте, купленной мною в Херсоне, Черное море изображено не совсем правильно. Западный и южный берега очень подробно, восточный до Тарханкута тоже, а дальше и почти весь северный берег слабенько, поэтому северная часть получилась намного уже, чем на самом деле. Если бы проложил курс на Босфор по этой карте, оказались намного восточнее. Но я столько раз прокладывал курс от Ильичевской зоны разделения движения на Босфор, что на всю жизнь заполнил его. На этот курс и легли, пройдя мыс Большой Фонтан. Или как он называется в шестом веке? Еще больше удивились греки, когда я установил на нактоузе компас и заставил плыть сутки напролет, разбив команду на две вахты: мы с Геродором меняли друг друга, как офицеры, Агафон и Пифодот по очереди стояли на руле, остальные работали на парусах и присматривали за пленными, особенно, когда развязывали их, чтобы накормить. Пираты, правда, оказались какими-то покорными. На их лицах было написано: остались живы, кормят хорошо – чего переживать, печалиться?! Но всё же я им не доверял. Ночи уже были теплые, поэтому свободные от вахты спали на палубе, а пленных запирали в кубрике. Ночью компас подсвечивал масляный светильник, к которому я приделал изготовленный по моему заказу стеклянный колпак, какие видел в детстве на керосиновых лампах. Греки быстро научились держать курс по компасу. Первое время им это даже нравилось. Вот только ночью грекам было тяжко стоять на вахте. Привыкли по ночам спать. Ничего, вытерпели. Да и ветерок был свежий, шли резво, не поспишь.