Херсон Византийский
Шрифт:
На третье утро мы увидели берег. Вышли чуть западнее Босфора. В шестом веке ни с кем не надо было связываться и ждать разрешение на проход по проливу. В двадцать первом веке движение в Босфоре стало односторонним: караван судов несколько часов шел из Черного моря в Мраморное, потом караван в обратную сторону. Приходилось миль за двадцать связываться с постом регулирования движения и, если повезло, пристраиваться к каравану, а если нет, становиться на якорь или дрейфовать в открытом море, ожидая. Иногда почти сутки. Потом диспетчер вызывал ожидающие суда и объявлял, кто, в какое время и за кем пойдет. Интервал между судами был пятнадцать минут, если с опасным грузом – полчаса.
На входе в канал к нам буквально подлетела от берега тридцативесельная галера. Плавные, одновременные взмахи весел, делали ее похожей на птицу. Корпус узкий, выкрашенный в темно-красный цвет, с закругленным внутрь, высоким форштевнем. На скулах нарисовано по глазу без радужки, как бы с расширенными зрачками. Примерно посередине мачта с латинским парусом, подвязанным к рее. На корме два рулевых весла, по одному с каждого борта, и на флагштоке
– Откуда и куда? – спросил офицер, всем своим видом показывая, что делает большое одолжение, задавая вопросы. Чем-то он напомнил мне украинских пограничников и таможенников.
– От днепровских антов в Константинополь, – ответил я, всем своим видом показав, что не делаю никому одолжения.
– Какой груз? – задал он второй вопрос.
– Зерно. Открыть трюм и показать? – спросил я.
– Не надо, – ответил офицер и потребовал: – Шесть милиарасиев за проход проливом.
Я посмотрел на Геродора. Тот кивнул головой, подтверждая, что платить придется. Я сходил в каюту за деньгами. Когда вернулся, Геродор, захлебываясь от восхищения, рассказывал офицеру, что мы прошли от Днепра до Босфора напрямую и чуть более, чем за двое суток. Офицер, судя по искривленным губам, не очень-то и верил. Он же видел, как мы подошли к проливу вдоль западного берега. Небрежно взяв деньги унизанной золотыми перстнями рукой, офицер с эскортом вернулся на галеру, которая сразу полетела к нефу, который подходил с юго-востока.
В двадцать первом веке официально не надо было платить за проход Босфором, который турки упорно называют Истамбульским проливом. Просто иногда к борту подходил санитарно-карантинный катер и проверял документы на судно и груз. Если дать им вместе с документами блок сигарет, проверка заканчивалась быстро и с положительным результатом.
23
Константинополь производил более яркое впечатление, чем Стамбул в двадцать первом веке. Все крепостные стены были целы. Высотой метров десять, укрепленные, как мне сказали, девяноста шестью башнями, круглыми и квадратными. Они отстояли друг от друга метров на шестьдесят и возвышались над стенами метра на три. Вдоль стен, там, где они отходила от моря, был ров шириной метров двадцать. Внутрь города вело десять ворот. Возле каждых охраны человек по сто: полсотни легких пехотинцев, десятка три – тяжелых и десятка два всадников. Обмундированы и вооружены одинаково по родам войска, не в пример провинциалам. Иностранцев впускали только безоружными. Дома в Константинополе были разной высоты. Самый высокий из тех, что я видел, – девятиэтажный. Без лифта и со всеми удобствами во дворе. Иногда рядом с приличным домом находились лачуги, скорее, норы, собранные из камней, досок, обломков черепицы и кусков шкур. Главной была улица Месса, которая во всю свою примерно семиметровую ширину выложена плитами. По обе стороны ее располагались храмы, торговые пассажи и двухэтажные дома знатных византийцев. На каждом доме рядом с входной дверью на стене было написано, а чаще выложено мозаикой из разноцветных камешков, имя хозяина. На Мессе находились несколько форумов, самый впечатляющий из которых – овальный форум Константина. Весь выложен мрамором, в центре на мраморном цоколе высотой метров пять порфировая тридцатиметровая колонна, на которой стояла статуя основателя города императора Константина с золотым нимбом из лучей, отчего напоминала статую Свободы в Нью-Йорке. В правой руке он держал скипетр, в левой – шар, то ли земной, то ли это ранний вариант державы, пока без креста и короны. Как сообщил упавший нам на хвост абориген – довольно упитанный лупоглазый грек лет пятидесяти – внутри цоколя хранятся: топор Ноя, которым был построен ковчег; скульптура Афины, привезенная Энеем из Трои; корзина с незасыхающими остатками пяти хлебов, которыми Иисус Христос накормил пять тысяч человек и даже оставил немного для Константинополя; кувшин с благовониями Марии Магдалины.
– А от Александра Македонского ничего не осталось? – поинтересовался я.
Византиец задумался, наверное, решал, соврать или признаться в необразованности, потом нашел промежуточный вариант:
– А ты что-то знаешь?
– Знаю,
Грек, увидев, что монета медная, скривился. Видимо, ожидал по золотому за каждое сказанное слово. Ведь он, такой умный и ученый, вещал диким варварам. Меня удивило количество халявщиков на улицах столицы. Складывалось впечатление, что здесь работают только рабы, а ее жители считают более приличным попрошайничать, мошенничать или просто ничего не делать.
– Кто такой Александр Македонский? – спросила Алена.
Она и оба скифа сопровождали меня в этой экскурсии.
– Один из многих извергов, страдающих манией величия, который частично реализовал ее. – Поскольку она не понимала половину слов из этой фразы, сменил тему: – Пойдем в главный храм православия.
Я посещал храм святой Софии в конце двадцатого века. Вроде бы не сильно изменился. Разве что убранство всё сейчас из драгоценных металлов, а не имитаций. Впрочем, меня больше впечатлил не пятнадцатиметровый серебряный иконостас, не алтарь из золота и драгоценных камней, не большие золотые светильники, не огромный амвон из разноцветного мрамора, украшенный мозаикой, а тридцатидвухметровый купол с сорока окошками по ободу, сотворенный на пятидесятиметровой высоте. Экскурсовод в двадцатом веке говорил, что император Юстиниан, построивший этот храм, войдя в него впервые, воскликнул: «Соломон, я превзошел тебя!» Я спросил об этом сновавшего по храму старого монаха. Он ответил, что служит при храме с момента ввода в эксплуатацию, но ничего подобного от императора не слышал. Правда, во время визитов императора монаха в храм не пускали. Если Святая София произвела сильное впечатление на такого махрового атеиста, как я, то на скифов и особенно на неофитку Алену она просто обрушилась. Открытые от восхищения рты у них не закрывались с полчаса после того, как мы вышли из храма. Алена даже перестала заглядывать во все пассажи и рассматривать там шмотки. Она уже выбрала выделенную ей сумму. Скифы несли два больших узла барахла, которым она обзавелась. Хотел я купить здесь побольше шелка, но оказалось, что в свободной продаже его нет, но мне пообещали принести немного прямо на шхуну, предупредив, что вывоз этой материи за пределы империи карается жестоко. Меня это не испугало, потому что вырос в дочке этой империи и привык к тому, что жестокость законов смягчается необязательностью их исполнения.
Сегодня был праздник, день основании города. Народ шел в одном направлении – к ипподрому. Мы тоже прогулялись туда, посмотрели на него. Заходить внутрь я не захотел, потому что не люблю спортивных фанатов в стадном состоянии. Мое внимание привлекла компания «золотой» молодежи с подстриженными, как у персов, бородами, выбритыми, как у готов затылками, в странного вида узких синих туниках с накладными плечами и рукавами с длинными узкими манжетами, закрывающими часть ладони, в облегающих «аланских» штанах и туфлях с загнутыми кверху носками. Позади шли слуги, которые несли позолоченные или посеребренные «анатомические» панцири.
– Кто это такие? – спросил я проходившего мимо мужчину в зеленом, торговца по виду.
– «Синие», – ответил он и, догадавшись, что мне это слово ничего не говорит, объяснил: – Соревнуются колесницы четырех цветов. Эти поддерживают синюю.
– А похожи на «голубых»! – сказал я.
Торговец не понял, что я имел в виду, но интонацию одобрил улыбкой.
А мы купили сладостей и пошли на шхуну. После рейса меня очень сильно напрягает многолюдье городов. Такое впечатление, будто высасывают из меня положительную энергию, накопленную при общении с морем. Поэтому стараюсь надолго не задерживаться на берегу.
Сразу по приходу в бухту Золотой рог, где располагался торговый порт, на борт прибыл на шлюпке чиновник, содрал две номисмы – так на греческий манер называются золотые солиды – и, узнав, что я привез зерно, сразу приказал становиться под разгрузку. Оказывается, в Константинополе зерно – стратегический груз. Покупает и продает его только государство. Я не стал роптать, потому что цену предложили приличную, в два раза выше, чем она стоит в Херсоне. Принимали груз на объем, который измерялся амфорами. Стандартная амфора вмешала примерно столько же, сколько молочный алюминиевый двадцати пяти литровый бидон, с которыми я часто имел дело в деревне по месту прописки. Тальманить – считать амфоры – пришлось самому, остальные работали грузчиками. Благо, на «Альбатросе» есть грузовая стрела, не на горбу вытаскивали. Расплатились на следующий день после приемки зерна. Меха, воск, мед, металлы, рабов-пиратов и их шлюпку разрешили продавать самому. С каждой торговой операции чиновник состригал десятую часть. К тому времени я уже нашел покупателей. В итоге, затратив деньги только на вино, бочки и сети, я заработал столько, что хватило бы построить шхуну чуть поменьше этой. Грузиться здесь не собирался из-за «ограничительной экспортной пошлины» – пятнадцать номисм с любого груза в придачу к десятипроцентной при покупке. Портовый чиновник, принимавший зерно, посоветовал мне сходить на Родос за вином, которое можно выгодно продать в Александрии, а там купить зерно и привезти сюда. Видимо, у них тут напряг с хлебом. А почему напрягу не быть, если почти полгорода ест халявный, который пекут в государственных пекарнях и раздают потенциальным бунтарям из трущоб, которые не хотят работать?! У каждой Америки свои негры…
24
Я никогда раньше не был на Родосе, только мимо проходил. На нем было одно из семи чудес света – Колосс Родосский. Сделанный из меди, он стоял на входе в порт, суда проплывали между ног, и служил маяком. До двадцатого века он не дожил. Как и до шестого. Мне сказали, что Колосс рухнул лет триста назад во время землетрясения. Обломки до сих пор лежали по обеим сторонам входных ворот порта. Большая куча! Родосцы очень убедительно говорили, что обязательно восстановят его. Как хотелось им поверить…