Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей
Шрифт:
Вероятно, и он думал так же. Но когда он не пришел в условленное место встречи ни на вторую ночь, ни на третью, она не выдержала и приказала позвать его, не таясь. То, что им понадобилось переговорить с глазу на глаз, ни для кого не выглядело странным. Все знали, что Торкель был нередко единственной опорой королевской семьи и сопровождал ее через Канал множество раз. Эмма называла его Хароном [26] , но он не понимал, что это значит. Имя это она дала ему случайно, и поэтому ничего не стала
26
В греческой мифологии перевозчик теней умерших через реку в подземном мире.
Она язвительно усмехнулась своей внезапной потребности в извинениях. Такой осторожной она, право же, не была даже при жизни короля. Ее любовь к Торкелю вряд ли являлась тайной для умершего; она, скорее, даже хотела, чтобы король знал или хотя бы догадывался об этом. Он так ревниво выслеживал ее и Торкеля в начале, что ему нетрудно было бы заметить признаки, когда дело приняло серьезный оборот. Она больше всего желала «дать сдачи»! И в то же время ей хотелось защитить Торкеля — поэтому король, как казалось, все меньше интересовался ее чувствами к викингу. Будто он ничего не желал знать. А может быть, он даже позволял ей любить Торкеля, ибо и сам испытывал к нему большое доверие, да и любил его.
Эмме было известно, что Эадрик Стреона предупреждал короля о Торкеле; определенно, королю следовало бы строже следить за своей королевой… Эадрик не терпел рядом с собой никаких иных богов, так что можно было ожидать, что он постарается поссорить короля с Торкелем. Но на этот раз фавориту не посчастливилось. Наоборот: единственный раз король в гневе указал Эадрику на дверь.
И Эадрик жестоко отомстил за оскорбление, распорядившись от имени короля флотом, пока Торкель находился в Руане. Теперь этот флот перешел на сторону Кнута.
Наконец пришел Торкель. Его лицо хранило глубокую серьезность, но когда он увидел Эмму, оно осветилось улыбкой, против которой она не могла устоять. Вслед за этим он снова стал серьезным.
Он вовсе не выглядел счастливым, когда Эмма распорядилась, чтобы они остались одни. Он пристально посмотрел вслед свите, закрывавшей за собой дверь.
— Не нажила ли ты себе новых сплетников?
— Какое это имеет теперь значение? — спросила она.
— Да нет… — Его плечи сгорбились, и он стал похож на старика. — Я полагаю, что главная моя задача теперь — охранять твою безопасность.
— Тогда садись, Торкель, — она похлопала по скамье возле себя. — И угощайся.
Он отказался от обоих предложений. Она медлила: трудно было разговаривать доверительно с человеком, который стоит перед тобой, упираясь в потолок. Он понял это и сел, но на стул напротив нее; их разделял стол.
— Торкель, — мягко сказала она, —
Он услышал в ее голосе горечь и вздохнул: этого момента он ждал и боялся. Цена за тайную любовь может быть высокой или не очень, но платить за нее приходится всегда, даже если отодвигаешь срок платежа как можно дальше.
— Эмма, — теперь в его голосе слышалась мольба, — ты была любима мною с тех пор, как я увидел тебя, нет, гораздо раньше, как это ни странно…
— Я знаю: подушка в моей комнате в Вульфсее!
Он открыл рот и глубоко вздохнул; вид у него был как у напроказившего мальчишки.
— Тогда мне не нужно объяснять дальше, — сказал он, глядя, на свои большие руки. — Это была мечта безумца… которая стала реальностью, перешедшей все границы мечтаний.
— Аминь, — ответила она торжественно.
Он взглянул ей в лицо и улыбнулся. Затем он вытянулся, как солдат, рапортующий своему командиру:
— И все же настал час пробуждения! Ты — молодая вдова, которую твоя семья охотно выдаст снова замуж, и на этот раз более удачно, осмелюсь сказать. И тогда будет иметь значение то, что скажет о тебе твое окружение.
Она резко откинулась на скамье и засмеялась.
— Ты заботишься о моем целомудрии, Торкель? Не поздно ли?
— Действительно, — признался он. — Но то, чем мы забавлялись при жизни Этельреда, скорее всего, быстро простится тебе. Это может даже зачесться в твою пользу теми, кто знает, как охоч был король до…
— Но я не забавлялась!
— Прости, я вижу это глазами окружающих.
— Но подумай, — поспешно проговорила она, — если я хочу продолжать «развлекаться» с тобой и вовсе не собираюсь выходить снова замуж?
Он вздохнул.
— Я думал об этом тысячу раз и надеялся, что это возможно. Но мы не можем продолжать жить тайно, или воображать, что делаем из этого тайну.
На соборе святого Павла начали бить часы, и послышалась перекличка стражников. У Эммы уже был готов ответ, но она ждала, когда кончится бой часов, а затем ответила, но уже менее уверенно:
— Нет, я хочу жить с тобой открыто.
— Но где это окажется возможным? Только не в Англии. Странно, но королеве было позволено то, чего нельзя вдове короля. Ты не вынесешь презрения и клеветы…
— Кто же говорит об Англии? Здесь нам нечего больше делать, и в этом, я думаю, мы согласны друг с другом.
— В Нормандии? Но и там ты останешься вдовствующей королевой, а я не буду даже тем, кем я сейчас являюсь в Англии. Самое большее, я мог бы служить одним из капитанов корабля у герцога. Разумеется, при условии, что не буду распутничать с его сестрой.
— В Дании? — жалобно предложила она. Когда же она заметила, что он готов посмеяться над ней, то ответила более резко, чем ожидала сама: — Я должна посвататься?