Химера
Шрифт:
— Я же предупреждал. Причем ясно все изложил, недвусмысленно. Я ведь никогда не ошибаюсь.
— Сейчас я это понимаю, но тогда это казалось бредом сивой кобылы. В это нельзя было поверить, — тяжело вздыхая, произнес он, проскакивая очередной перекресток на красный свет. — Я многое бы отдал, лишь бы все вернуть и исправить. К сожалению, жизнь — не черновик. Ее невозможно переписать и прожить вновь. Нельзя отбросить в урну все лишнее, ненужное и неважное.
— Возможно… Возможно, вы правы. В правду всегда труднее поверить. Ложь
— Есть такое…
— А что бы вы сделали, если бы у вас появился шанс все изменить? Чисто гипотетически.
— Шанс все изменить, — он задумался, взгляд приобрел мечтательное выражение. — Несбыточная мечта. Поставил бы всех… Ну, я думаю, ты понял в какую позицию. Вывернул бы мир наизнанку, — выкрикнул он последнюю фразу во все горло и ударил руками об руль.
Глаза горели дьявольским огнем. Лицо изменилось и стало таким, каким я его помнил. Это было лицо сильного, бесстрашного и уверенного в себе человека.
— И что бы изменилось? Вы стали бы таким же, как они. Поменяли бы одно зло на другое. Тогда бы они ненавидели вас, в той же степени, что вы возненавидели их. И все…
— Пусть захлебнутся ненавистью. По мне, лучше быть злым, но богатым, чем добрым, но бедным.
Лишь бы не мертвым… Наверняка тем типам, которые его «кинули», муки совести неведомы. Их совесть давно лежит законсервированной на дне трехлитровой банки. В самом темном и глубоком подвале, ключи от дверей которого утеряны безвозвратно.
— С таким же успехом вы могли просто умереть. Вы уверены, что вам бы не пустили пулю в лоб, открыв в прямом смысле третий глаз? Может, так, как сейчас, лучше и ничего не стоит менять?
— Не исключено. Да, мог бы и в земле сейчас червей откармливать. Разлагаться, никуда не спеша… Ну а куда мне тогда торопиться?
Разошелся… Умею я все-таки заводить людей…
Таксист прервался ненадолго, но вскоре продолжил:
— То есть, ты считаешь, что предел моих мечтаний — это водить такси? И все нужно оставить как есть.
— Нет, конечно. Я хотел сказать, что не надо жить прошлым. Надо жить настоящим и мечтать о будущем.
— Владимир, какое будущее? Какое настоящее? О чем ты? У меня уже ничего нет в жизни. Все, что меня ждет: дрянная квартирка с кишащими в ней свирепыми тараканами, табурет и намыленная веревка.
— Ну и картину вы нарисовали! Сплошная депрессуха… Остается только напиться и повеситься.
— Сигарку бы еще посмолить.
— Что? — непонимающе спросил я.
— Я говорю: выпить, выкурить сигару и… только потом вздернуться.
— А… Понял, рад буду помочь, — издевательски сказал я, доставая из внутреннего кармана толстую сигару и протягивая ему. — Вот, ваши любимые, кубинские «Cohiba Reserva». Вчера как чувствовал, что пригодятся. Прихватил парочку штук с собой, но не думал, что для вас их припасаю.
— С-с-су… Издеваешься… Как ты невероятно «добр» ко мне! Спасибо большое
— Безрадостные у вас планы на будущее.
— Какая жизнь, такие и перспективы. Правда, это вообще трудно назвать жизнью. Скорее уж, это борьба с жизнью за жизнь. Существование, иными словами.
— Как сами относитесь к миру, такое отношение к вам и вернется.
— Ну, ты завернул… Насмешил, острослов, — заливаясь смехом и вытирая крупные слезы с лица, сказал он. — Анекдот вспомнил про почтальона Печкина. Как раз про твою оригинальную теорию: «Это почему я раньше злой был? Потому что у меня велосипеда не было. А сейчас, когда у меня и самокат украли, я вас вообще убивать буду!»
— А что не так-то? Что смешного? — растерялся я. — Зло всегда порождает новое зло. Это аксиома.
— Как ты заговорил! Какие высокие слова, охренеть можно. Зло… Добро… Все это относительно и субъективно. Согласись, что в мире существует и доброе зло, и злое добро. Коряво звучит, но я не об этом. В жизни тысячи примеров, когда изначально добрые цели приносили столько вреда… Зло при этом нервно курит в сторонке и завидует черной завистью… И наоборот, явное зло оборачивалось нам на пользу.
— Это все слишком абстрактно.
— Ладно, давай ближе к жизни. Вот, например, тебе увольнение явно пошло на пользу. Приоделся, раздобрел, деньжат прибавилось… Сигарами за полтора рубля разбрасываешься. Но я уверен, что тогда, когда выбрасывали на улицу, ты не думал о том, что я делаю для тебя что-то хорошее? Что на это скажешь? Сам-то веришь еще в собственные слова?
В голове перелистывались воспоминания недавнего прошлого. Значимые и не очень, плохие и не совсем. Вспомнились позорное увольнение и чувства, одолевавшие в тот момент. Всплыли и другие эпизоды… А ведь Петрович отчасти прав. Даже сегодня в лифте я мог промолчать и извиниться перед девушкой. Ну, не хочет она меня узнавать — ее право. Но я даже этого не сделал. Сознание сплелось в морской узел, но не смогло найти сейчас правильного ответа.
— Молчишь. Вот и правильно, стоит подумать, — прервал угнетающую паузу Евгений Петрович, выползая с тягучей объездной на скоростной «Россельбан».
Газ до упора и стрелка спидометра упирается в ограничитель, указывая предельное значение скорости. Двигатель «Волги», древней, как экскременты мамонта, ревет, отдавая в крутящий момент все силы без остатка. Адреналин переполняет тело, формируя смесь непереносимого ужаса и восторга. Но лишь на непродолжительное мгновенье…
Взмах чародейской полосатой палочки и указующий жест сурового полицейского на обочину. Заснеженного, промерзшего, с красным лицом и носом, а еще свисающими сосульками на усах. Но это событие радовало. Теперь можно сменить тему разговора.