Химера
Шрифт:
Хотя я и дрожал за свой орган, но все же не сумел удержаться от замечания, что она уже немало сделала в смысле переписывания - как истории Персея, так и нашей собственной. Я не сомневался, что здесь побывал мой кумир, свидетельством тому служил окаменевший Прет, и хотя именно это конкретное событие и не было упомянуто в "Персеиде", вспомнил слова ее благородного рассказчика: "Закончить смертью обоих протагонистов древнюю братоусобицу между Акрисием и Претом" и т. д., более того, физика процесса озвезживания в описании Антеи была подобна тому, что проступило между взглядами влюбленных в кульминации этой истории. Но, как должен признать всякий, кто не слепо враждебен самой концепции геройства, моя версия обладает отзвуком подлинного мифопоэтизма, ее же - отдает трескотней самого что ни на
– Людская память все приукрашивает, Антея. Прет кончил тем, что уверовал, будто он и зачал на Данае Персея. Мой давнишний наставник Полиид заявляет теперь, что на Эвримеде, когда ее осеменяли мною, был он, а не Посейдон. Я никогда не занимался с тобою любовью, и ты знаешь об этом.
Стражница самоуверенно подняла свой меч.
– Характерная для свиней риторика, - прорычала Антея.
– В Тиринфе мужчина не "зачинает ребенка на женщине" - она зачинает его на нем. Позиция Один в нашем полисе - когда внизу мужчина. Ты признаешь, что совершил преступление изнасилования?
– Не по отношению к тебе. Это был младший капрал амазонской легкой кавалерии, двадцать лет назад, и я сразу же возненавидел себя за это. Она была ну вылитой копией вот этой твоей спутницы, сходство просто поразительное.
– Убрать его отсюда, - приказала царица.
– Твоя дорога, Беллерофон, не на небеса. Твоя дорога - в Тартар с твоим грязным хуем, воткнутым в твою лживую глотку.
– Ижвини, па, - сказал Мегапент, когда меня уводили прочь.
– Пошему бы тебе не покаятьшя и не оштатьшя навшегда мамашиным шекшуальным рабом? Тетушка Филоноя не будет вожражать, ешли это шпашет твою жижнь. Мы штараемшя поднять ее шожнательношть.
Антея велела ему быть пай-мальчиком и прекратить болтовню, пусть он лучше сходит для нее за бокалом Федры. Меня отвели вниз дожидаться своей участи в донжоне - под гнетом и краха своих устремлений, и перспективы пыток, увечий и смерти. Осмотрев свою камеру, я не обнаружил возможности ни сбежать, ни лишить себя жизни. Отвратительнейший день провел я под неотрывным взглядом своего стража, все той же спутницы Антеи, которая невозмутимо взирала, как я вздыхаю, мерю шагами пустую комнату, пытаюсь вздремнуть, поесть и попить, отливаю и отваливаю. Ее сходство с моим младшим капралом было и в самом деле разительным: коротко стриженные темные волосы, жилистое телосложение, коричневатая кожа и карие глаза, маленькие грудки и ягодки - жаль, что мне предстояло умереть, а то бы я мог не отвлекаясь расследовать это сходство, вызнать, не была ли случайно ее мать амазонкой-беженкой в Коринфе и т. д. Я и в самом деле спросил, не Меланиппой ли ее часом зовут, она не ответила и не отвернулась, а лишь неотрывно разглядывала меня, пока по лестнице разносились шаги спускающегося ко мне, как я полагал, палача.
Но Антея только велела девушке отпереть мою камеру и вошла в нее безо всяких видимых орудий пыток или кастрации.
– Привет, - сказала она, остановившись с внутренней стороны закрытой двери. Тон ее был довольно мягким.
– Здравствуй, - осторожно ответил я и поднялся с пола.
– Присаживайся.
Она быстро улыбнулась и подошла к крошечному зарешеченному окошку, у которого стоял я, но, поскольку пол был грязен и в камере не имелось ни скамьи, ни тюфяка, отклонила мое приглашение. От нее пахло вином. Я не
– Ты должен сразу все понять, - объявила она.
– Сейчас я ни о чем не в состоянии разговаривать.
– Ничего не понимаю. Где Филоноя?
– Я не хотела сюда спускаться, - кратко бросила она.
– Не хотела вообще вновь тебя видеть, Беллерофон.
– Аналогично. А в чем же дело?
– От тебя мне никакой помощи, - пожаловалась она, мотая головой из стороны в сторону.
– Ты не говоришь ничего стоящего.
– Мегапент - не мой сын, - сказал я.
– И не бывает наполовину полубогов. Единственным моим проступком был отказ заняться с тобой любовью, когда ты этого от меня хотела, а это не карается законом нигде, кроме Фемискиры. К тому же, чтобы выполнить свою работу, я пытался добраться до Афины, а тут встряла ты. Более того, Афина не любит, когда у нее в храмах занимаются любовью, - посмотри на Медузу. Ты могла бы быть сейчас Горгоной, если бы я дал тебе себя соблазнить.
– Если судить по тому, как ты от меня отшатнулся, - пожаловалась она, - можно было подумать, что я уже Горгона.
Я обдумал этот тезис.
– Это не так, Антея. В храме, в ту первую ночь, ты и в самом деле взволновала меня, и наверняка это заметила. Но я ведь был исполненным амбиций юнцом, я спал и видел себя легендарным героем и одновременно стремился себя очистить, да к тому же пекся о законах гостеприимства. Это было неудачное место и неудачное время. Мне жаль, что так получилось.
– Хм.
– Но она продолжала, голосом все еще скорее обиженным, нежели воинственным: - Моя сестра тебя боготворит. Просто преступно воспринимать как она, с улыбкой, всю твою двойную моральную бухгалтерию. Ей бы следовало вмазать тебе по яйцам.
Я ничего не ответил, вместо этого беспокойно гадая о схеме прироста в моем случае объема вскрываемой откровениями информации - не будет ли он монотонно расти с последовательными половыми сношениями с чередой женщин, а не с, как в "Персеиде", последовательными ночами с одной и той же женщиной и должен ли я включить в этот набор Антею или же могу перейти непосредственно к Филоное. Но теперь, а тон ее постепенно ожесточался, царица заметила, что находится на пороге, как говорят амазонки, последней четверти: месячные бывали у нее только изредка и скоро грозили вообще прекратиться. Дочери ее, как оказалось, стали шлюхами, да притом блажными, одна из них умерла переширявшись, две другие после нескольких лет безумия и скандального юродства с грехом пополам вышли замуж - браки, о которых лучше не упоминать. Управление полисом после смерти Прета не имело ничего общего с синекурой: как на любую зажиточную вдову, на нее, словно стервятники, слетались лжепровидцы и подлипалы самого разного толка, пока от гнева и отчаяния она не основала матриархию. Мало что в жизни ей было приятно вспомнить; не жизнь, а своего рода кабала надругательств от рук мужчин, от ее грубого отца Иобата через развратного насильника, он же - муж, до жестоких и вероломных любовников - не более лживых, чем я.
– Мегапент был последней соломинкой, - горько подытожила она.
– Когда я увидела, каков он, я поняла, что ты - самозванец. И все же ради собственной гордыни продолжала цепляться за все эти четвертьбоговые истории. Теперь ты пытаешься отобрать у меня и это. Будь проклят, зачем ты вернулся в мою жизнь!
Потеряв всякую надежду хоть как-то упорядочить ее несообразные, но настырные жалобы, я только и мог повторять, как Меланиппа свое имя и подразделение, что не был самозванцем и что мы так и не стали любовниками.
Манеры Антеи становились все более и более коварными.
– Мы с тобой, Беллерофон, одного поля ягоды, - хихикнула она.
– Неужели ты думаешь, что я поверила этой нелепице о Химере? Даже Филоноя признает - нет никаких доказательств, что все это не примерещилось вам с Полиидом, - еще одна свинская фантазия: убить воображаемое женское чудовище. Никто ее никогда и не видел! Ты надул Иобата точно так же, как Полиид пытался надуть твою мать, - и самым жестоким образом надута Филоноя, которая все время знала, что ты - фальшак, и тем не менее любила тебя.