Хитрая злая лиса
Шрифт:
— Огонь, — кивнул министр, — пойдём быстрее, пока я не передумал вообще куда-то идти.
Вера хотела спрятать телефон в карман, но карманов в её костюме не было, она вопросительно посмотрела на министра, он ответил:
— В рукав. Вот сюда, — он указал на кончик рукава, зашитый в подобие кармана, Вера поморщилась, он вздохнул: — Ну возьмите сумку. У вас есть голубая.
— Точно, — она пошла копаться в шкафу, нашла там голубую сумку-мешочек, вытряхнула из неё всё на кровать и увидела среди рассыпавшихся вещей новое зеркало со змеёй и тот кулон-ошейник, который он ей предлагал, а она не взяла.
Вера обернулась, министр выглядел так, как будто понятия не имеет, откуда берётся всё в этом мире и, тем более, в этой сумке. Вера в очередной раз подумала о том, что все узкоглазые долбанутые, и традиции у них долбанутые, но зеркало взяла. Рассмотрела объёмную змею, выложенную зелёными хризопразами и белыми бриллиантами, оценила динамику формы — змея вроде бы лежала, но по положению головы и общей геометрии изгибов было понятно, что она готова прыгнуть мгновенно и смертельно.
— Красиво, — признала Вера, положила зеркало в сумку, взяла в руку кулон и показала министру: — Сделаете себе такой же — я возьму. Он вам нужен, это уже ясно, как белый день. Кстати, если мы встретим ваших сестёр, как себя вести?
— Как захотите, — без улыбки вздохнул министр, глядя как Вера относит кулон-ошейник в сундук к остальным украшениям. Она вернулась к вещам и спросила:
— Что ещё взять с собой?
— Деньги. Там будет ярмарка, и вы можете что-то купить, но будет лучше, чтобы вы делали это демонстративно, доставая свои деньги, а не мои. Подарки — это одно, а платить прилюдно за покупки — совсем другое.
— Не вижу особой разницы. Но как скажете, — она взяла кошелёк, проверила, что там есть деньги, и положила в сумку к телефону и зеркалу. Министр молчал, она посмотрела на него, он усмехнулся и сказал с тонной ехидства:
— Разница, госпожа Вероника, в том, что подарки — это вещи, о которых вы знаете только то, что они чудесным образом появились в вашей жизни. Вы не знаете, кто их придумал, нарисовал, заказал лучшему мастеру, заплатил и принёс, следовательно — вы ничего никому не должны, потому что вы об этом не просили. Для вас не важно, сколько этот подарок стоит, потому, что возвращать, отрабатывать или симметрично отдариваться попросту некому — пока человек не объявил, что он — даритель, дарителя не существует, и одариваемый никому не обязан ничем. Это свобода, которую вы так любите. Но принимать почему-то не хотите.
— Потому, что я не привыкла себе врать, — вздохнула Вера, собирая вещи обратно в сумку. — Если закрыть на что-то глаза, оно не исчезнет. И если я точно знаю, что кое-кто хочет меня купить, то закрывать глаза на попытки анонимного подкупа — это косвенное согласие продаться.
— Тем не менее, зеркало вы взяли.
— Потому, что вы взяли ленту. Камни и золото можно в любой момент вернуть, а потраченное время и силы — нельзя. Поэтому я беру зеркало, точно зная, что смогу его вернуть, если захочу, точно так же как и вы сможете вернуть ленту, но время и силы не сможете. Я даю вам возможность не чувствовать себя обязанным. Это свобода. Вы же любите свободу?
Она затянула шнурок сумки и развернулась к министру, он смотрел на неё с большим желанием сделать какую-нибудь глупость, которая её взбесит, а ему доставит удовольствие. Медленно покачал головой и вздохнул:
— Вера, во имя Древних Богов... Я тут месяц уже обдумываю способы с этой свободой расстаться осознанно и добровольно, а вы...
— Если вы можете себе позволить расстаться со свободой по собственному желанию, то это высшая свобода. Как в бушидо. Однажды приняв смерть как неизбежный итог, ощущаешь себя бесконечно живым каждую секунду каждого дня. Смотришь на каждый закат так, как будто он последний. Ничего не откладываешь на потом.
— Вы сейчас договоритесь.
Вера улыбнулась как самурай, принимающий самую охренительную смерть, о которой сложат легенды. По телу прокатывались медленными волнами жаркие предчувствия больших проблем — их вкус висел в воздухе, попадал в кровь, поднимал температуру и разгонял сердце.
Министр опустил глаза и сказал гораздо тише:
— Вы не хотели, чтобы я пошёл на фестиваль с зашитым лицом, но согласны залить эти костюмы кровью прямо на фестивале? Скажите да — и мы никуда не пойдём.
«Часы истины» у неё на шее молчали, но она видела, что он врёт — он не согласится, для него этот фестиваль важен. Улыбнулась шире и медленно пожала плечами:
— А что нам, мы уже сфоткались, можно раздеваться. Развяжете? — она стала осматривать свой пояс, как будто искала, где он завязывается. Завязывался он сзади, и ей пришлось интересно изогнуться для того, чтобы это увидеть, она сделала это сначала справа, потом слева, потом как будто нашла, изобразила радость и воодушевление, развернулась к министру спиной и обернулась через плечо, призывно указывая глазами на узел пояса. Он смотрел на неё так, как будто действительно сейчас никуда не пойдёт, и его бесит то, что ситуация приняла такой оборот, он был уверен, что Вера отступит раньше. Она сжалилась и начала хихикать как маленькая вредина, точно знающая, что всех надула, министр улыбнулся и шёпотом сказал:
— Издеваешься?
Она часто закивала с лягушачьей улыбкой, он закрыл глаза и ещё тише сказал:
— Коза ты бессовестная, Вера. Ну ничего, время придёт, ты за всё заплатишь. Я найду способ это устроить.
— Страшно, капец, — артистично распахнула глаза Вера, рассмеялась и стала нормально, спросила почти серьёзно: — Помощь нужна?
— Обязательно. Начнём с фестиваля, там посмотрим.
— Я готова.
— Да конечно, готова она, — он взял её за плечи, развернул к себе спиной и стал поправлять платье, внутри которого она изворачивалась и всё сдвинула, потом причёску, потом свой костюм. Вера помогла ему с его костюмом, изобразила серьёзную взрослую женщину, которая осознала всё в мире и издеваться больше точно не будет, он смотрел на неё так, как будто не верит.
— Вы готовы?
— Да.
Она сама взяла его под локоть, он провернул амулет и телепортировал их.
***
8.44.10 Приглашение в дом Сун
Фестиваль пах цветущим тропическим садом. Это было первое впечатление, потому что в спальне было светло, а здесь — темно, пока глаза не привыкли, Вера почти ничего не видела, но жадно глубоко дышала. Горячий воздух наполнял лёгкие, мгновенно согревая изнутри, камень под ногами тоже был горячим, она отвыкла от такого количества тепла, в Оденсе ей всё время было холодно.