Хитрая злая лиса
Шрифт:
«Был бы здесь мой папа, я бы посмотрела на ваши лица. Если бы вместо Миланки в костюме Сейлор Мун двери вынес взрослый седой мужчина, я бы посмотрела. Он бы придумал, он бы знал, что и как сказать, чтобы вы заткнулись все. Он бы ни с кем не ругался, он бы отдавал приказы невидимым подчинённым, и в атмосферу взлетали бы невидимые ракеты, и каждый неправильный ответ на его вопрос обходился бы вам не в проценты по акциям, а в реальные проблемы. Такого человека захотят иметь на своей стороне все, и каждый будет рад предложить ему самые лучшие условия. И мне предложили бы, если бы я не была женщиной. А так, как в том стишке, „родилась женщиной — терпи“.
Была бы я мужиком, со мной и Тонг бы разговаривал иначе, и министр бы совесть заимел, и в Оденсе на балу было бы совершенно другое отношение, и здесь бы языки свои поганые прикусили. „Из какого она заведения?“ Из горностроительного техникума, безмозглая ты сука, и я тебе объясню, чем это грозит лично тебе, дай мне цех, десяток рабочих и месяц времени — увидишь. Министра она перебивает, когда он говорит, посмотрите какая смелая. Доперебиваешься. Умолять ещё будешь, чтобы он чай выпил, который ты налила...»
Всё казалось таким глупым и бессмысленным, все эти танцы вокруг старых женщин, которые не решают совершенно ничего, но которым почему-то позарез надо угодить и понравиться, все эти костюмы, традиции и приличия.
«Мне не нужны платья, мне нужна роба и цех. Вернёмся в Оденс — поставлю вопрос ребром. Хватит этой болтовни и танцев, к чёрту, это ни на что не влияет. Милку в умении морочить людям головы я всё равно не обскачу. Зато в умении пилить металл — легко. Разговоры станут куда продуктивнее, когда за спиной будет торчать дуло в сто двадцать миллиметров. Чай рекой потечёт.»
И она тут же представила этот «вопрос ребром» — они с министром сидят в библиотеке, обсуждают её расписание, она говорит: «Давайте отменим все эти встречи и визиты, я не вижу в них смысла. Лучше найдите мне пару толковых механиков, токаря, сварщика и мага, если такие маги бывают. Я буду строить оружие». А он смотрит на неё тем же взглядом, которым смотрел, когда она сказала, что хочет себе постамент на Алле Духов, как будто говоря: «ох уж эти ваши милые женские фантазии, такая прелесть. А теперь давайте вернёмся к тому, что я запланировал. Как вы хотите это сделать? Постарайтесь сосредоточиться, это серьёзно», и продолжает так, как будто она не мнение высказывала, а птичкой чирикала, потому что ей сигнал с Марса пришёл почирикать, женщина, что с неё взять, она и не то вычудить может.
«Я никто в этом сраном мире. И никто меня не защитит, это мне теперь придётся думать не только о себе, но и о Милке. Меня хотя бы проклятие Янверы защищает, а Милка уже своего Ли Шенга голым фоткает — ясное дело, там не чаи гоняют ночами. Чёрт...»
Себя было так жалко, что думать уже не было никаких сил, разболелась голова, всё тело как будто перехватило судорогой, слабой, но не отпускающей. Она просто лежала и плакала, вспоминая все эти лица, все слова, каждый взгляд, говорящий «ты никто» так уверенно, что она сама начинала сомневаться в своей способности выжить и выстоять.
«И министр... Тот, кто должен быть на моей стороне, тоже воюет против меня. Даже с ним надо воевать, нигде тыла нет, один фронт кругом, захочешь уткнуться в надёжного человека — хоть ежом сворачивайся, потому что кроме себя и нет никого.
Хотя... ничего нового. Я такое уже видела. Первый год в техникуме на мужской специальности, первый год в издательстве без опыта, первый год на заводе, где вообще женщин нет толком. Я это проходила. И каждый грёбаный раз такое удивление — неужели это возможно, в наш просвещённый век, в нашем мире равенства и братства, такие зашоренные, глупые, предвзятые люди? Как? Почему они до сих пор существуют? Неужели они до сих пор не поняли, что вешать на людей ярлыки по полу, возрасту, внешности и прочим случайным вещам нельзя? И ответ всегда один — да, это существует, прикинь. Этих людей тьма, они повсюду, и тебе придётся ходить на учёбу и работу как на войну, каждый день, день за днём, как в бой, и ты будешь это знать, и ты будешь это делать. Ради того, чтобы через год, два или пять выгрызть себе зубами право на такое же отношение, которое мужчины имеют без малейших усилий, со старта. И ты будешь это делать, и ты это сделаешь. Потому что другого пути нет, не придумали ещё. Хочешь — придумай ты.»
На первом этаже заскрипели ступеньки, сквозь бумажную дверь стал пробиваться тусклый свет, потом шаги приблизились, в дверь постучали и сразу открыли.
Она сделала вид, что свет слепит глаза, закрыла их рукавом и отвернулась. Свеча погасла, Вера убрала рукав и увидела в лунном свете сидящего рядом с её матрасом министра Шена. Он был в костюме для фехтования, состоящем из широких штанов, нижней рубашки и длинного халата с короткими рукавами, пах каким-то слабым алкоголем, но не тем, который они пили с Джен Джи в зале для фехтования. Она спросила шёпотом, чтобы голос не выдал её состояния:
— Как Джен Джи?
Министр тяжко вздохнул и бросил на пол возле свечи пачку листов, шёпотом отвечая:
— Кайрис написала мне восьмистраничный отчёт на тему «Почему госпожа Вероника плачет», но попросила его не читать. Личные просьбы от неё бывают настолько редко, и оказываются в итоге настолько значимыми, что я предпочитаю прислушиваться. В прошлый раз она попросила спасти Артура. До этого была попытка суицида у пленника. А до него я её не послушал, и получил крайне неприятные последствия. Что случилось в этот раз, вы мне можете объяснить?
«Я всё могу. Но не всё хочу. Перебьётесь.»
Она прочистила горло и повторила:
— Как Джен Джи?
— Вера, почему вы плачете?
— Вы хотите, чтобы я в третий раз повторила вопрос, а вы в третий раз его проигнорировали? Можете сразу уходить в таком случае.
Он медленно глубоко вдохнул, ещё медленнее выдохнул и взял брошенные на пол листы, чиркнул спичкой, зажёг свечу. Вера встала и сказала:
— Я буду спать с Кайрис.
— Вера! — он поймал её за рукав, она с лёгкостью выскользнула из кимоно и пошла дальше, оставив куртку в его руках. Он тихо выругался, потушил свечу и догнал Веру у двери, набросил на неё сзади одеяло и прижал к себе, шёпотом требуя: — Вы можете просто ответить на вопрос?
— А зачем? Идите сразу к Кайрис, она вам в отчёте всё конкретно напишет. Записи разговоров послушаете, отчёты почитаете — вот и мнение сложится. А я по любым вопросам тоже буду обращаться к Кайрис, очень удобно. И спать тоже буду с ней, мы уже достаточно близки. И на мои вопросы она всегда отвечает, в отличие от вас, я это в людях очень ценю.
— Я отвечу на ваш вопрос, как только вы ответите на мой.
— Почему так? Я первая спросила.
— Потому что... — он оборвал себя, как будто сам себе захлопнул рот, постоял молча и сказал с бездной терпения, как будто говорил с больным человеком: — Хорошо, я отвечу первым. Оденьтесь. Я зажгу свечу.