Хитросплетения
Шрифт:
– Вы страшный человек, виконт, – прищурился Роквелл.
– Я делал исключение для маркизы только потому, что она Ваша дочь, – очень тихо низким голосом проговорил Филипп. – Если бы не знал этого наверняка, ни за что бы не согласился стать её женихом и не стал бы уважать так, как уважаю.
Роквелл внутренне содрогнулся и сжал пальцы ног до боли, чтобы не измениться в лице.
– Этого никто уже не докажет, она уничтожила всё, что могло хоть как-то отстранить её от трона Тюдоров, – гробовым голосом произнёс советник.
– Умная наша красавица, – хищно улыбнулся Филипп и поднялся со стула. – Я могу считать, что мои коррективы плана «А» приняты?
Герцог молча кивнул в ответ.
Виконт покинул его, отстучав по полу каблуками. Роквелл сумел расслабиться лишь в тот миг, когда за молодым мужчиной закрылась дверь. Он вынул батистовый платок и стёр мгновенно выступивший на лбу пот.
Крёстный отец бывшей маркизы и сам хотел бы, чтобы слова агента оказались правдой, но кому, как ни ему, было наверняка известно, что родила принцесса Мария от законного мужа. В своё время, чтобы сбить с толку клан Говардов, пришлось соврать, что Анжелина – плод запретной любви, и француз из рода д’Альбре-Валуа не имеет к её зачатию никакого отношения. В конце концов, фамильное сходство меж нею и родственниками Роквелла: адмиралом Линкольном и графом Джинглом было налицо… В прямом смысле этого слова. Говарды поверили, простив девушке кровь Тюдоров.
На деле же все вышеперечисленные лица были попросту потомками одного человека: Чарльза Брэндона, которого по сей день вспоминали при дворе как счастливчика и мужа «Розы Тюдоров».
Толстые пальцы советника забарабанили по столешнице. В юности он обещал принцессе Мери корону – она смеялась в ответ. В молодости он обещал над её остывающим телом, что единственная дочь Линкольнов станет королевой, и не мог позволить, чтобы правда о происхождении отца Анжелины всплыла из бездны времени.
Как никто зная, что родной матерью Анри Герриэта была Мария Брэндон – одна из дочерей-близнецов Третьего герцога Саффолка [18] и его любовницы – леди Катерины, наполовину француженки, Роквелл молчал об этом почти 30 лет.
18
Сын Чарльза Брэндона, 1-го герцога Саффолка, от брака с Кэтрин Уиллоуби, 12-й баронессой Уиллоуби де Эрзби.
Молчал он о факте, что в детстве девочек, которые родись раньше его самого всего на два года, разлучили. Одну из близняшек – Кэтрин – признал своей дочерью законный муж любовницы Саффолка – сэр Патрик Бланш. Вторую – Марию – увезли на воспитание к родне по матери во Францию, где она очень скоро стала возлюбленной Антуана де Герриэта, будущего герцога д’Альбре и короля Наварры… В то же время её сестра-близнец в Англии вышла замуж за графа Джингла, родного дядю советника, и стала матерью Джулиана и Анны Роквеллов.
Наскоро венчанная Мария Брэндон во Франции умерла родильной горячкой, подарив мужу сына – будущего Первого маркиза Линкольна из Беркшира… В свою очередь, этого ребёнка признала своим вторая жена наваррского короля, и трёхлетний Анри был провозглашён принцем и наследником Наварры.
Судьба распорядилась так, что Самуэль Кестенфилд, он же герцог Роквелл, он же тайный советник королевства Англия, через свою мать Элеонору Роквелл был не только двоюродным братом Джулиана Роквелла – отца Лоренса, Джулии и Лоуэна, но и двоюродным братом леди Анны – графини Линкольн, супруги низложенного адмирала. И в какой-то мере родственником французского дипломата Анри де Герриэта, законного мужа принцессы Марии Тюдор…
Поразительное сходство двух девушек из, казалось бы, разных семей – Анжелины Геррит и Джулии Роквелл – объяснялось очень просто: их бабки родились сёстрами-близнецами…
Первая леди оберегалась от этой информации все годы, но пару лет назад советник заметил изменения в девушке и сумел разведать, что ей стала известна какая-то семейная тайна. Но о чём именно узнала маркиза: о первом браке Антуана де Герриэта, лишавшим её права на корону Наварры, или же о несуществующей связи между принцессой Мери и им, Самуэлем Кестенфилдом? Тогда, в 1602 году многие видели в молодом мужчине и принцессе любовников, тем самым объясняя не очень выгодный союз Англии и Франции через брак королевской дочери с наследником герцога д’Альбре, королём опальной в те годы Наварры…
Но Анжелина упорно избегала всех разговоров, и советник до сих пор не знал, какая из двух версий: правдивая или придуманная – стала известна его крёстной дочери. И что самое непонятное – от кого? Живых свидетелей рождения близнецов Кэтрин и Марии Брэндон к 1623 году уже не осталось.
День двадцать седьмой, 27 июля
Прошла неделя с того вечера, как Анжелина и Фридрих примирились. Но пять дней назад король-отец с младшим сыном покинули страну по политическим делам.
Если первые двое суток принцесса Бранденбургская ещё стойко продержалась, то после загрустила, и вот сегодня шёл уже третий день, когда Анжелина ничего не ела, никого не принимала и никуда не выходила. Поведение невестки не на шутку испугало наследника, и он отправился к ней лично.
Единственная возможность посетить принцессу тайно – воспользоваться чёрным ходом, ведущим в спальню Сары – оказалась утраченной сразу, как только Фридрих покинул дворец. Дверь была попросту забаррикадирована: к ней приставили тяжёлый шкаф, и проникнуть в покои супругов незамеченным у Августа не получилось.
Пришлось действовать иначе. Подойдя к комнатам принца и принцессы Бранденбургских с парадного холла и отчаянно барабаня в дверь, наследник потребовал, чтобы его впустили. Но камеристка, не открывая створок, ответила через замочную скважину, что её госпожа чувствует себя плохо и не желает никого видеть. «В таком случае я пришлю принцессе медика, – строго произнёс Август Прусский. – И она непременно примет его, иначе я прикажу выломать двери в покои, чтобы выяснить, что происходит с женой моего брата!»
Врач прибыл через четверть часа. Саре пришлось впустить его. Сутуловатый мужчина в пенсне проворно прошёл до спальни супругов, где красавица бесцельно валялась уже третий день, не разрешая открывать шторы и впускать в комнату свежий воздух. Покачав головой, лейб-медик пощупал пульс пациентки, осмотрел её глаза и горло, задал несколько дежурных вопросов и приказал распахнуть окна настежь. Солнечный свет залил супружескую спальню, а лицо Анжелины в тот же миг залили слёзы…
«Депрессия, – констатировал медик, вернувшись к Августу. – Скрашенная меланхолией и голодом. Накормите её через силу, выведите гулять. Она не хочет жить почему-то. Почему – не могу понять».