Хладнокровно
Шрифт:
— Значит, ты знал его с начала года?
Ксавьер качает головой. — Тогда я начал подозревать. Он говорил с тобой так, будто ненавидел тебя, но именно за ним нужно было следить.
— Ты спросил меня, что ему нужно.
— Просто чтобы узнать, скажешь ли ты мне. Я слышал вас двоих.
— И что дальше? — Я требую больше информации. Для меня это все новость.
Ксавьер пожимает плечами. — Я внимательно наблюдал за ним с того момента. Я предполагаю, что он знал, потому что с того момента он дважды подумал, прежде чем идти за тобой. Не сказать, что он не пялился на тебя при каждом удобном
— Он ненавидел меня, — говорю я. — Он, блядь, ненавидел меня.
— Ненависть и одержимость не исключают друг друга, — комментирует Уилл.
Я смотрю на него. — И с каких пор ты это знаешь?
— С той ночи, — отвечает он.
— Вы видели его комнату? — спрашиваю я их обоих.
Они качают головами. — Идти туда после его исчезновения было бы самоубийством.
— Мне тоже. Вся его комната — это мотив. Разве ты этого не понимаешь? Ты мог бы рассказать мне. Мы бы что-нибудь придумали.
— Что придумать? Как проникнуть в студенческое общежитие только для того, чтобы оставить следы, что это было не дело о пропаже человека, а убийство? — Я сжимаю губы в тонкую линию. — Тот факт, что ты не знала, послужил поводом для настоящей реакции перед тем детективом, Тея.
Возможно, но я могу поспорить на что угодно, что полиция начнет задавать вопросы сейчас больше, чем когда-либо. Вся эта ситуация становится все хуже и хуже. Если бы не тот факт, что теперь у меня еще больше причин ненавидеть Сэмюэля, и не желание провести свою жизнь за решеткой из-за него, я бы пришла в полицейский участок и с Элиасом, и с Офелией. Вот как сильно все это испортило меня за несколько часов.
Я выхожу из гостиной и иду в свою спальню. Мне нужно поспать и перестать думать обо всем этом. Мне кажется, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Когда я поворачиваюсь, чтобы закрыть дверь, я вижу Ксавьера, стоящего передо мной. Его глаза пронзают меня насквозь. Он делает шаг, и наши тела соприкасаются.
Его дыхание обволакивает меня, и аромат его одеколона наполняет мои ноздри.
Я чувствую его руку на своей талии, затем в джинсах.
— Что… — начинаю я, но он вставляет между нами блистерную упаковку.
— Я знал, что ты взяла это у меня, — шепчет он. Там осталось только две таблетки. — Ты была слишком бесстрастна ко всему, что произошло.
— И что? Ты сам давал мне это раньше.
— Только когда я видел, что это поможет. Ты приняли восемь таблеток за короткий промежуток времени. Это опасно близко к зависимости.
— Вы сами поставили меня в такую ситуацию. Ты не можешь читать мне лекции о контроле, секретах и прочем. Прекрати это. Это жалко.
Он бросает блистерную упаковку на пол и обхватывает мои щеки. — Пожалуйста, не надо. Это не решит твоих проблем.
— Сейчас ты — моя проблема, — шиплю я. Я заставляю себя вести себя так, потому что это не я. Я никогда не буду собой по-настоящему, и я вижу это в глазах Ксавьера. Он знает меня. Он знает, как много мне нужно, чтобы быть такой по отношению к нему.
Но он не комментирует.
Он наклоняется ко мне. Его губы почти на моих.
Я сглатываю.
— Мне жаль, — говорит он. — Я знаю, что слов недостаточно, но я сделаю все, чтобы вернуть тебя. Я не могу жить без тебя. Я не хочу даже пытаться.
—
— Нет. Ты все еще любишь меня, и я люблю тебя. Мне просто нужно бороться изо всех сил, потому что потерять тебя навсегда — это не вариант, Меллилла. И никогда не будет.
Я не отвечаю. Я не знаю как.
— Если тебе нужен диазепам, приходи ко мне. Не трави себя этим так сильно. Это не лекарство. Это подавление. Если ты не можешь поверить ничему, что я говорю, то поверьте этому. Я пережил это. Это не помогает от ебанутой жизни.
Он нежно целует меня. Его губы едва касаются меня, но бабочки в моем животе не исчезают. Моя любовь тоже не исчезает. Я позволяю ему сделать это, а потом смотрю, как он оставляет меня в покое. Давая мне пространство, на которое я никогда не думала, что он способен.
ГЛАВА 39
Тея
Я довольно быстро поняла, что для того, чтобы найти баланс между моими мыслями по поводу найденного тела Сэмюэля, его одержимостью и разрывом с Ксавьером, алкоголь — мой спаситель. И диазепам тоже. Теперь я могу лучше сосредоточиться и расслабиться, когда снова начинаю думать о той ночи. Мои занятия были продлены в три раза, так что я часто обнаруживаю, что провожу в библиотеке больше половины дня, и меня не беспокоят никакие посторонние мысли. Препараты творят чудеса со студентами-юристами, даже если это не самая популярная тема в Кембридже.
Я никогда никому не говорила, что прибегаю к помощи, чтобы пережить следующие несколько недель до рождественских каникул. Только Ксавьер знает. Я могу не разговаривать с ним сейчас, кроме редких приветствий, супервизий и всякий раз, когда у меня заканчивается диазепам. Он пытается поговорить со мной, но я просто знаю, что если я снова втянусь в его дерьмо, то не смогу смотреть на себя со стороны. Я влюблена, но, ради всего святого, я не дура.
Поэтому я игнорирую его, и пока это работает. Он не давит на меня, и более того, я снова видела, как он проводит время с Уиллом. Как будто между ними ничего не изменилось. Конечно, это только когда я держу дистанцию. Как ни смешно, но я — тот самый спусковой крючок, который может легко разрушить их дружбу, просто подойдя ближе.
Я видела это однажды, когда подошла к ним после тренировки по лакроссу, и каждое слово, сказанное моим братом Ксавьеру, было грубым замечанием. Потом, когда я скрылась за углом здания Гейтхаус, оставаясь в состоянии слышать их, их разговор вернулся в нормальное русло.
Ксавьер никогда не признается в этом, но я знаю его достаточно, чтобы понять, что он ненавидит эту ситуацию. Всегда казалось, что ему все равно, знает мой брат о нас или нет. Но, возможно, он просто лучше скрывал это, свои истинные чувства — если они у него вообще были. Он заботится об Уилле. В этом я уверена. Со всеми черными осколками своего сердца и испорченным разумом, он считал Уилла своим лучшим другом.