Хлеб с ветчиной

Буковски Чарльз

Второй номер облетел оставшиеся три столба, затем сделал поворот над рухнувшим соперником и приземлился. Он выиграл главный приз. Из самолета вылез жирный парень, точно такой же, как его аэроплан. А я ожидал увидеть красивого крепкого молодца. Толстяку просто повезло. Ему почти не аплодировали.

В финале представления были соревнования парашютистов. На поле был нарисован круг — большая мишень. И тот, кто приземлится ближе всех к центру, тот и победил. Мне показалось это неинтересным — мало шума и почти никакого действия. Просто прыгают и целятся в круг.

— Это не очень интересно, — сказал я Франку.

— Очень, — возразил он.

С каждым прыжком участники подбирались все ближе и ближе к центру мишени. И вдруг толпа заохала и заахала.

— Смотри! — воскликнул Фрэнк.

У одного участника парашют раскрылся только частично. В куполе почти не было воздуха. Парашютист падал быстрее, чем остальные. Видно было, как он брыкается и работает руками, пытаясь распутать свой парашют.

— О, черт возьми, — прошептал Фрэнк.

Парень продолжал падать все ниже и ниже, и мы могли видеть его все лучше и лучше. Он продолжал дергать за стропы, надеясь заполнить купол воздухом, но ничего не получалось. И вот он ударился о землю, слегка подскочил и затем затих. Сверху его накрыл запутавшийся парашют.

Соревнования прекратили.

Мы выходили с ноля, прячась в толпе — опасались нарваться на Дэниела.

— Давай не поедем автостопом, — предложил я Фрэнку.

— Давай, — согласился приятель.

Покидая шоу, я точно не знал, что меня взволновало больше — гонки на аэропланах, прыжок с нераскрывшимся парашютом или же пизда.

19

В пятом классе я чувствовал себя чуточку лучше. Одноклассники относились ко мне менее враждебно, да и сам я подрос и физически окреп. Правда, в свою игру они меня по-прежнему не брали, но и угрожать и издеваться прекратили. Дэвид и его печальная скрипка ушли из моей жизни навсегда. Его семья переехала в другое место. Теперь я ходил домой один. Частенько за мной по пятам таскалась парочка парней. Самым опасным среди них был Джуан — чернокожий парень с медной цепью вместо пояса. Все девчонки боялись его, да и многие ребята тоже. Но к активным действиям они не переходили. Просто шли чуть позади меня, и Джуан курил свои сигареты. Один он никогда не преследовал меня. Я заходил в дом, а они оставались на улице. Джуан докуривал сигарету, болтая со своими приятелями, а я следил за ними из-за занавески. В конце концов, они уходили. Я боялся их, я хотел, чтобы они оставили меня в покое, но, с другой стороны, мне было плевать на них. Джуан вызывал у меня презрение. Мне вообще никто не нравился в нашей школе. Меня бесили их повадки, разговоры, даже внешний вид отвращал. Я думаю, они знали это и в ответ ненавидели меня. Дома было примерно то же самое — мне не нравились мои родители, я ненавидел их жизнь. По-прежнему я ощущал вокруг себя стерильно белое и совершенно пустое пространство, а внутри себя, в животе, легкую тошноту.

Миссис Фритаг была нашим учителем английского языка и литературы. На первом занятии она у каждого спросила, как его зовут.

— Я хочу все о вас знать, — завила она.

Она всегда улыбалась.

— Все вы, я надеюсь, имеете отцов, и будет интересно узнать, чем они занимаются. Мы начнем по порядку мест, прямо по рядам. Итак, Мария, чем занимается твой отец?

— Он садовник.

— О, это прекрасно! Дальше, номер два… Эндрю, а твой отец чем занимается?

Это было ужасно. Все отцы нашего квартала были безработные. Моего отца тоже уволили с молокозавода. Отец Джини целыми днями просиживал на веранде. Никто не мог никуда пристроиться, кроме отца Чака, его взяли на мясокомбинат, и теперь он водил красный автомобиль с названием компании на бортах.

— Мой отец пожарный, — поведал нам номер два.

— О, это интересно, — отреагировала миссис Фритаг. — Теперь место номер три.

— Мой отец адвокат.

— Номер четыре.

— Мой отец, это… он полицейский…

А что сказать мне? Ведь, возможно, что только отцы нашего квартала не имели работу. Я слышал про какой-то черный вторник и биржевой крах. Но ведь, возможно, что только в нашем квартале этой фондовой бирже пришел конец.

— Восемнадцатое место.

— Мой отец киноактер…

— Девятнадцатое…

— Мой отец скрипач…

— Двадцатое…

— Мой отец работает в цирке…

— Двадцать первое…

— Он водитель автобуса…

— Двадцать второе…

— Оперный певец…

— Двадцать третье…

Двадцать третьим был я.

— Мой отец зубной врач, — сказал я.

Миссис Фритаг прошла через весь класс и остановилась возле места за номером тридцать три.

— Мой отец безработный, — сказал тридцать третий.

«Вот говно, — подумал я. — Стоило мне ломать над этим голову?»

Однажды миссис Фритаг дала нам задание.

— Наш выдающийся президент Герберт Гувер прибывает с визитом в Лос-Анджелес и в субботу произнесет речь. Я хочу, чтобы вы все послушали президента. И еще я хочу, чтоб вы написали сочинение о своих чувствах и переживаниях по поводу увиденного и о том, что вы думаете о речи президента Гувера.

Суббота? Нет, шансов на то, чтобы пойти на встречу с президентом, у меня не было. Я должен был подстригать газон. Мне надлежало охотиться за волосками. (Я никак не мог избавиться от них.) Почти каждую субботу я был бит ремнем для правки бритв, потому что мой отец отыскивал на газоне волоски. (Кроме этого, он пару раз порол меня в течение недели за то, что я что-то не успевал сделать или делал неправильно.) Даже не стоило и думать о том, как я заявлю своему отцу, что должен идти смотреть и слушать президента Гувера.

Итак, я никуда не пошел. В ту субботу я взял несколько листов бумаги и сел писать сочинение о том, как я видел нашего президента.

Открытый лимузин президента, сопровождаемый потоком транспарантов, въехал на стадион. Один автомобиль, набитый секретными агентами, катился чутъ впереди и два автомобиля сзади. Нашего президента охраняли смелые ребята с пистолетами. Толпа поднялась с трибун, когда лимузин президента въехал на арену. Никогда еще ничего подобного не происходило на этом стадионе. Это был наш президент. Он махал нам, и мы ликовали. Играл оркестр. Морские чайки восторженно кружили над нашими головами, как будто и они знали, что это наш президент. На голубом небосводе аэропланы выводили слова: «Благополучие не за горами». Президент встал в своем лимузине, и тут же, как по велению неведомой воли, тучи раздались, и солнечный луч осветил его лицо. Это означало, что и Бог знал, кто перед ним. И вот правительственный кортеж остановился, и наш, великий президент, в окружении секретных агентов, направился к кафедре, утыканной микрофонами. Но как только он встал напротив микрофонов, с небес спустилась птица и села на кафедру прямо рядом с ним. Президент отогнал птицу и рассмеялся, и мы рассмеялись вместе с ним. Наконец, президент начал свою речь, и народ слушал его, затаив дыхание. Я не мог спокойно слушать президента, потому что сидел рядом с машиной для изготовления воздушной кукурузы, и она издавала слишком много шума, обжаривая зерна. Но все же мне думается, он говорил, что проблемы в Манчжурии не такие у ж серьезные, и что у нас в стране скоро все образуется, и мы не должны волноваться, а должны верить в Америку. Скоро для всех будет работа. Каждый зубной врач будет обеспечен больным зубом, будет хватать пожаров, чтобы пожарные могли тушить их. Снова откроются заводы и фабрики. Дружественные нам страны Южной Америки начнут выплачивать свои долги. Скоро мы все сможем засыпать мирным сном на сытый желудок и с благостным сердцем. Бог и наша великая страна будут окружать нас любовью и защищать от дьявола и социалистов. Они помогут нам пробудиться от нашего нынешнего национального кошмара навсегда…

Президент выслушал аплодисменты, помахал нам в ответ, вернулся в свой лимузин и уехал в сопровождении кортежа автомобилей с секретными агентами. И солнце уже садилось, день клонился к вечеру — тихому, золотистому и прекрасному. Мы видели и слышали президента Герберта Гувера.

В понедельник я сдал свое сочинение. Во вторник миссис Фритаг обратилась к классу:

— Я прочитала все ваши сочинения, основанные на личных наблюдениях за визитом президента в Лос-Анджелес. Я была там. Некоторые из вас, как я заметила, не смогли, по тем или иным причинам, присутствовать при его речи. Для тех, кто не был на встрече с президентом, я бы хотела прочитать сочинение Генри Чинаски.

В классе воцарилась зловещая тишина. Я числился самым неприятным и никем не признаваемым учеником. Эта акция для всех учащихся была настоящей пыткой, будто острый нож шинковал их сердца.

— Оно очень художественное, — добавила миссис Фритаг и начала читать мое сочинение.

Все слушали. Для меня лично мои собственные слова звучали здорово. Они заполнили классную комнату от одной доски до другой, бились о потолок и отскакивали вниз, они покрыли туфли миссис Фритаг и засыпали пол. Самые красивые девочки нашего класса стали бросать на меня испуганные взгляды. Все крутые парни просто на говно изошли от злости, потому что их сочинения ни хуя не стоили. Я упивался своими словами, как истерзанный жаждой человек. Я даже сам начал верить в то, что выдумал. Я возрождался. Я видел Джуана, сидящего в нашем классе, и как я при всех бил его по харе. От нетерпения мои ноги то вытягивались, то поджимались. Но все это слишком быстро закончилось.