Хлеб с ветчиной
Шрифт:
Я оторвался от крана, выпрямился и посмотрел на Плешивого.
— Где твоя мать? Я хочу ее выебать!
— Я прикончу тебя, ублюдок! Лучше держись от моей матери подальше!
— Ты же знаешь, Плешивый, что я сделаю тебя.
— Знаю.
— Ну, ладно, оставим твою мать в покое.
— Пошли отсюда, Генри.
— Еще один глоток…
Я склонился к крану и пил долго. Потом мы карабкались по лестнице вверх. Когда мы выбрались на улицу, отец Плешивого по-прежнему сидел на своем стуле.
— Вы что, ребята, были в винном погребе?
— Да, — ответил сынок.
— А не рановато ли начинаете?
Мы ничего не ответили. Плешивый потащил меня в магазин, где продавалась жевательная резинка. Мы купили несколько пластинок и рассовали по ртам. Плешивый боялся, что мать учует запах. А я ничего не боялся. Я сидел в парке на скамейке, чавкал жвачкой и думал: «Ну, сегодня я обрел нечто. Нечто такое, что поможет скоротать отпущенное мне время». Трава в парке казалась зеленее обычного, скамейки удобнее, и цветы изо всех сил старались быть живописнее. Может быть, для тех, кто свое выпил, эти вещи уже не были столь хороши, но с любым, кто только начинал, обязательно должно произойти нечто подобное.
23
Уроки биологии в школе Джастин проходили очень ловко. Учителем у нас был мистер Стэнхоуп — мужчина лет пятидесяти пяти. Мы делали с ним все, что хотели. В нашем классе училась Лили Фишман — настоящая акселератка. У нее были огромные груди и восхитительный зад, которым она здорово орудовала, когда шла в своих туфельках на высоком каблуке. Восхитительная, она болтала со всеми парнями подряд и во время разговора, как бы ненароком, льнула к ним.
На каждом уроке биологии происходило одно и то же. Никакую биологию мы не изучали. Мистер Стэнхоуп начинал урок, но не истекало и десяти минут, как Лили говорила:
— Ох, мистер Стэнхоуп, можно я выступлю.
— Нет.
— Ну, мистер Стэнхоуп!
Она подходила к его столу, томно склонялась к уху и что-то шептала.
— Ах, ну, хорошо, — сдавался старик.
И Лили начинала петь и извиваться. Начинала она свой концерт всегда с песенки «Колыбельная Бродвея». Красивая, сексуальная, она вся загоралась и зажигала нас. Как настоящая женщина она доводила Стэнхоупа до исступления. Это было великолепно. Старик Стэнхоуп сидел, распустив слюни, со слезами на глазах. Мы смеялись над ним и рукоплескали Лили. Это продолжалось до тех пор, пока наш директор, мистер Лейсифальд, не накрыл нас.
— Что здесь происходит? — заорал он, влетев в класс.
Стэнхоуп потерял дар речи.
— Все вон! — голосил директор.
Когда мы гуськом покидали класс, Лейсифальд рявкнул:
— А вы, мисс Фишман, пройдите в мой кабинет!
Естественно, после таких уроков мы никогда не делали домашнего задания, и все было прекрасно, пока мистер Стэнхоуп не устроил нам первую контрольную работу.
— Блин, — сказал Питер Мангейлор в голос, — что ж нам теперь делать?
Питер был обладателем «десятидюймового» в лежачем состоянии.
— С плохим аттестатом нам никогда не найти работу, — сказал парень, так похожий на Джека Демпси. — У нас будут большие проблемы.
— Может, нам сжечь эту школу, — предложил Рэд Киркпатрик.
— Вот говно, — отозвался парень с задней парты, — каждый раз, когда я получаю пару, отец выдирает у меня из пальца ноготь.
Мы все таращились на наши листы с контрольным заданием. Я вспомнил о своем отце, потом в моем мозгу всплыла Лили Фишман. «Лили Фишман, — думал я, — ах, ты, шлюха, дьяволица, завлекающая нас своим телом и пением, ты спровадила нас прямо в ад».
Стэнхоуп следил за нами.
— Почему никто не пишет? Почему никто не отвечает на вопросы? У всех есть ручки?
— Ага, ручки у нас у всех есть, — ответил за всех один парень.
Лили сидела на первой парте, прямо перед столом Стэнхоупа. Перед ней лежал открытый учебник биологии, и она сдувала ответ на первый вопрос. Все так просто. Мы все открыли свои учебники. Стэнхоуп ошарашено смотрел на нас. Теперь он не знал, что ему делать. Он просидел так добрых пять минут, затем вскочил. Он бегал по центральному проходу классной комнаты и вопил:
— Что вы делаете? Закройте учебники! Сейчас же закройте учебники!
Ученики закрывали свои книжки, когда он подбегал, и тут же открывали снова, как только он проносился мимо.
Плешивый сидел рядом со мной и смеялся:
— Ну, мудак! Ой, что за старый мудак!
Мне было немного жаль Стэнхоупа, но тут уж, как говорится, или он нас, или мы его. Старик остановился у своего стола и прокричал:
— Все учебники должны быть закрыты немедленно, или я провалю весь класс!
И тут поднялась со своего места Лили Фишман. Она задрала юбку, подтянула шелковый чулочек и поправила подвязку. Мы увидели белую плоть ее ляжки. Затем она проверила и вторую подвязку. Такого зрелища мы еще никогда не видели, похоже, и старик Стэнхоуп тоже. Лили села на свое место, и наши учебники остались открытыми до конца урока. Мы все справились с контрольным заданием. А старик Стэнхоуп сидел за своим столом в крайнем расстройстве.
Следующий педагог, который стал плясать под нашу дудку, был Поп Фансуорс. На первом же занятии в своей слесарной мастерской он сказал:
— Здесь мы учимся непосредственно на практике. Начнем прямо сегодня. Каждый из вас получит неисправный двигатель. За семестр вы разберете, почините, соберете и запустите его в работу. На этих стенах развешаны чертежи, по ходу дела я буду отвечать на ваши вопросы. Позже я покажу вам фильм о том, как работает двигатель внутреннего сгорания. Ну, а сейчас, приступайте к разборке ваших двигателей. Инструменты на полках.
— Эй, Поп, может, для начала киношку посмотрим? — спросил один из нас.
— Я же сказал, все будет по плану. Начинайте!
Трудно сказать, откуда они взяли столько старых двигателей. Все агрегаты были черные от копоти и ржавые — гнетущее зрелище.
— Блядь, — сказал один наш товарищ, — это же просто огромный кусок говна.
Мы стояли над нашими двигателями, некоторые потянулись за гаечными ключами. Рэд Киркпатрик взял отвертку и медленно провел ею по верхней крышке двигателя. На жале отвертки осталась черная лента мазута длиной в два фута.