Хлеб с ветчиной

Буковски Чарльз

— Да, давай, тренер!

Вагнер стоял и пялился на нас.

— Я еще не закончил с вами! Так или иначе, я разберусь с каждым из вас!

— Как ты это сделаешь, тренер? Похоже, ты уже выдохся.

— Ага, как ты собираешься разобраться с нами? Вагнер отвернулся и пошел к своему автомобилю. Мне было жаль его немного. Когда ученики так говнились, он должен был уметь отвечать.

— Надеюсь, он распрощался с мыслью поиметь хоть одну целочку в этой школе, пока мы здесь, — высказался один парень.

— Я думаю, — откликнулся другой, — кто-то надрочил ему в ухо, и у него крыша едет.

После этого мы расстались. Неплохой был денек.

26

Каждое

утро моя мать уходила на службу. У отца не было работы, но он тоже уезжал из дома. Несмотря на то что большинство наших соседей были безработные, отцу не хотелось, чтобы они знали о его проблеме. И поэтому каждое утро он садился в свой автомобиль и отправлялся будто бы на работу, а вечером возвращался всегда в одно и то же время. Меня это устраивало, потому что я был предоставлен сам себе. Они запирали дом, но я знал, как войти. С помощью кусочка картона я откидывал крючок с двери-сетки. Дверь на веранде была заперта изнутри, и ключ торчал в замке. Я подсовывал под дверь газету, выталкивал ключ из замка, он падал на газету, и я вытягивал его наружу. Открыв замок, я заходил в дом. Когда нужно было уходить, я накидывал крючок на дверь-сетку, далее запирал веранду на ключ и, оставив его в замке, выходил через парадную дверь, на которой был замок с защелкой.

Мне нравилось оставаться одному. Как-то я играл в одну из моих игр. На камине стояли часы с секундной стрелкой. Я задерживал дыхание, и следил по часам, сколько времени я смогу продержаться. Каждый раз я бил собственный рекорд. Я переживал страшные муки, но всегда вырывал несколько секунд и очень гордился собой. В тот день мне удалось превысить предыдущий рекорд на целых пять секунд. Мне нужно было отдышаться, и я подошел к окну, занавешенному красной драпировкой. Между драпировкой оставалась щель, и я выглянул наружу. Черт возьми! Наше окно выходило прямо на веранду дома Андерсонов. На ступеньках сидела миссис Андерсон, и я мог видеть ее ноги под платьем. Ей было около 23 — и ноги ее были восхитительны. У меня была очень выгодная позиция, ноги были видны почти до жопы. И тут я вспомнил об армейском бинокле моего отца. Он лежал на верхней полке стенного шкафа. Я сбегал за биноклем и, притаившись в драпировке, навел мощную оптику на ноги миссис Андерсон. В одно мгновение моя голова будто бы оказалась между ними! О, это были совсем иные ощущения, чем бросать воровские взгляды на ноги мисс Гридис: не было необходимости ловчить и притворяться. Наконец-то можно было сосредоточиться. Я покрепче сдавил бинокль. Я был в эпицентре. Я пылал от возбуждения. Бог ты мой, что за икры, что за бедра! И всякий раз, когда миссис Андерсон шевелила ими, это было невыносимо.

Я опустился на колени и, одной рукой придерживая бинокль, выпустил наружу отвердевший член. Сплюнув на ладонь, я приступил… Вскоре мне почудилось, что мелькнул краешек ее трусиков. Я готов был кончить, но остановился. Не отрываясь от бинокля, я чуть поостыл и затем приступил вновь. И снова я предупредил подступающий оргазм остановкой. Пауза… И вот я уже опять за работой. На этот раз я знал — остановка невозможна. Миссис Андерсон шевельнулась, ноги раздвинулись, и я скользнул к самому верху. Я почувствовал, будто вошел в нее. И тут же кончил. Я заляпал весь паркет перед окном белой и густой спермой. Пришлось подняться с колен, сходить в ванную за туалетной бумагой и вытереть пол. Затем я снес мокрый клочок бумаги в туалет и спустил в унитаз.

Почти каждый день миссис Андерсон появлялась на ступеньках своей веранды, и каждый раз я брал бинокль и удовлетворял себя.

Если мистер Андерсон когда-нибудь узнает об этом, думал я, он убьет меня…

Каждую среду вечером мои родители ходили в кино. Там проводились различные лотереи, и они хотели

выиграть хоть сколько-нибудь денег. В один из таких вечеров, в среду, я сделал новое открытие. Семья Пайроззи проживала в доме южнее нас. Наша подъездная дорожка проходила вдоль северной стороны их дома, где располагалось окно в гостиную. Его прикрывала лишь тонкая занавеска. Вдоль дорожки тянулась стена, которая заканчивалась аркой. Крутом были кусты. Если забраться в эти кусты между стеной и окном, то с улицы вас никто не смог бы увидеть, особенно ночью.

Я пролез туда. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Миссис Пайроззи, закинув ногу на ногу, сидела на кушетке и читала газету. На другом конце комнаты, в кресле, сидел мистер Пайроззи и тоже изучал прессу. Миссис Пайроззи была не так молода, как миссис Андерсон, но ноги у нее были отменные, плюс туфли на высоком каблуке. Всякий раз, когда миссис Пайроззи переворачивала страницу газеты, она меняла положение ног, и с каждым разом юбка ее задиралась все выше и выше, а я возбуждался все круче и круче.

Если бы мои родители, возвращаясь домой, поймали меня здесь — жизнь моя бы закончилась. Но игра стоила свеч.

Почти бездыханный стоял я за окном и пожирал глазами ноги миссис Пайроззи. У парадной двери спал Джефф — огромный колли. В тот день я уже насладился ногами мисс Гридис на уроке английского, потом отдрочил, глядя через бинокль на ляжки миссис Андерсон, и вот теперь — десерт. Почему мистер Пайроззи не смотрел на ноги миссис Пайроззи? Он упорно продолжал читать свою газету. Было же очевидно, что миссис Пайроззи пыталась раздразнить его. Об этом свидетельствовала ее юбка, которая ползла все выше и выше. Вот миссис Пайроззи снова перевернула страницу и произвела рокировку ног с такой скоростью, что подол юбки подлетел очень высоко, полностью обнажив на мгновение полные белые ляжки. Боже, они были как пахта! Непостижимо! Прима!

Краешком глаза я отметил, как шевельнулись колени мистера Пайроззи. Неожиданно он быстро поднялся и двинулся к парадной двери. Я кинулся наутек, продираясь сквозь кусты. Сзади послышалея звук открываемой двери. Я добежал до нашего двора, пересек его и заскочил за гараж. На мгновение я остановился и прислушался. Затем я перелез через ограду, увитую виноградником, миновал двор соседей, перемахнул через забор и снова оказался в проходе. Выбравшись на улицу, я потрусил в южном направлении, словно спортсмен на тренировке. Никакой погони за мной не было, но я продолжал бежать.

Если он узнал меня, если расскажет отцу, я — труп.

Но, возможно, он просто выпустил своего пса просраться?

Я добежал до бульвара Вест Адаме и присел на скамейку на остановке трамвая. Передохнув минут пять, я тронулся в обратный путь. Когда я добрался до дома, родители еще не вернулись. Я разделся, выключил свет и стал дожидаться утра…

Еще как-то в среду ночью мы с Плешивым шли через проходной двор между двумя многоквартирными домами. Мы направлялись в винный погребок. И вдруг Плешивый остановился возле одного окна. Штора была опущена, но не совсем. Плешивый нагнулся и заглянул внутрь. Не отрываясь, он подал мне знак подойти.

— Что там? — прошептал я.

— Смотри!

Мужчина и женщина лежали в постели. Они были голые. Лишь простыня отчасти прикрывала их. Мужчина пытался поцеловать женщину, но она отпихивала его.

— Перестань, Мэри! Иди ко мне.

— Нет.

— Но я хочу! Ну, пожалуйста!

— Убери от меня свои вонючие лапы!

— Но, Мэри, я люблю тебя!

— Катись к черту вместе со своей долбаной любовью…

— Мэри, я прошу тебя…

— Ты заткнешься сегодня?

Мужчина отвернулся к стенке, а женщина взяла с тумбочки журнал, подоткнула подушку под голову и погрузилась в чтение. Мы пошли дальше.