Хлеб великанов
Шрифт:
— Это бум, мой мальчик, это бум.
Он пустился в пространные рассуждения на финансовую тему: прибыль удвоилась, Он расширяет дом и т. д. и т. п.
Такой стиль беседы Вернона устраивал. Нее это его не интересовало, и можно было отвлечься. От него требовались только односложные возгласы одобрения.
Дядя Сидни продолжал развивать волнующую тему славы и могущества «Бента», во веки веков, аминь.
Вернон думал про книгу о музыкальных инструментах, которую он купил утром и начал читать в поезде. Так много предстояло узнать. Гобой. Он чувствовал, что у
Наконец дядя Сидни сказал, что им пора идти. Он выдал еще одну шутку: должен или не должен Вернон поцеловать Энид на прощанье?
Какие же люди идиоты! Слава богу, скоро можно будет уйти в свою комнату!
Майра закрыла за ними дверь со счастливым вздохом.
— Как бы мне хотелось, чтобы твой отец был с нами. Мы провели такой чудный вечер. Он был бы счастлив.
— Как ни смешно, но не был бы. Не помню, чтобы они с дядей Сидни хоть в чем-нибудь сходились.
— Ты был тогда маленький. Они были самыми большими друзьями, и отец всегда был счастлив, когда мне было хорошо. О боже, как мы были счастливы!
Она приложила к глазам платочек. Вернон уставился на нее. Он подумал: «Поразительная преданность». А затем вдруг: «Нет, она в это сама верит».
Майра продолжала свои воспоминания:
— Ты никогда особенно не любил отца, Вернон. Думаю, иногда это его огорчало. Но ты так обожал меня, даже смешно.
Неожиданно Вернон сказал с яростью и странным ощущением, что этим защищает отца:
— Отец был жесток с тобой.
— Вернон, как ты смеешь такое говорить? Отец был лучший в мире человек.
Майра с вызовом смотрела на сына. Он подумал: «Она кажется себе героиней. Странная какая любовь — лелеять свою преданность покойному мужу. О, как я все это ненавижу. Ненавижу».
Он что-то пробормотал, поцеловал ее и пошел спать.
Поздно вечером Джо постучалась к нему. Вернон сидел, откинувшись в кресле, рядом на полу лежала книга о музыкальных инструментах.
— Привет, Джо. Господи, какой паршивый вечер!
— Тебя так это раздражает?
— А тебя нет? Все неправильно. Этот осел дядя Сидни с его идиотскими шуточками!
— Хм. — Джо присела на кровать и закурила.
— Разве ты не согласна?
— Да, но только отчасти.
— Поясни, пожалуйста.
— Ну, я хочу сказать — они вполне счастливы.
— Кто?
— Тетя Майра, дядя Сидни, Энид. Им вместе хорошо, они очень довольны друг другом. Это мы с тобой неправильные. Живем здесь столько лет, а так и не стали своими. Вот почему мы должны выбраться отсюда.
Вернон задумчиво кивнул.
— Да, Джо, ты права. Мы должны выбраться отсюда.
Он светло улыбнулся, потому что путь был так ясен: двадцать один год, Эбботс-Пьюисентс, музыка.
Глава 3
— Не могли бы вы повторить еще раз, мистер Флеминг?
— Охотно.
Четко, сухо, гладко, одно за другим слова слетали с губ
Вернон слушал с побелевшим лицом, вцепившись в ручки кресла.
Не может, не может быть! Но разве не то же самое Флеминг говорил много лет назад? Да, но тогда все заслонили собой магические слова «двадцать один год». Двадцать один год — чудо, которое все расставит по местам. А теперь вместо этого:
— Напоминаю вам, что положение заметно улучшилось с тех пор, как умер ваш отец, но не будем делать вид, что мы вышли из затруднений. Закладная…
Конечно, конечно, но почему они никогда не упоминали про закладную? Пожалуй, бессмысленно было говорить о ней девятилетнему мальчику. Не стоит на этом зацикливаться. Голая правда состоит в том, что у него нет средств, чтобы жить в Эбботс-Пьюисентс.
Он подождал, пока Флеминг закончит, и сказал:
— Но если мама…
— О, конечно! Если бы миссис Дейр согласилась… — Он не закончил фразу, помолчал и сказал: — Но если мне будет позволено сказать, каждый раз, когда я имел удовольствие встречаться с миссис Дейр, я видел, что она уже все решила. Полагаю, вы знаете, что два года назад она купила Кейри-Лодж?
Вернон не знал. Он понимал, что это означает. Почему мать не сказала ему? Не хватило смелости? Он всегда считал само собой разумеющимся, что она вернется в Пьюисентс: не потому, что он жаждал ее там видеть, а потому, что это ее дом — вполне естественно.
Пьюисентс не был ее домом. И не мог быть; ее дом Кейри-Лодж.
Можно обратиться к ней. Просить, умолять ради его спасения, ведь он так хочет этого. Нет, тысячу раз нет! Нельзя просить об одолжении человека, которого не любишь. А он на самом деле не любит мать. И едва ли любил хоть когда-нибудь. Странно, печально, даже страшновато, но это так. Может, он не возражал бы против того, чтобы вообще никогда ее не видеть? Не совсем так. Ему хотелось бы знать, что она жива-здорова, что о ней заботятся. Но скучать по ней он не станет, не захочет видеть ее рядом. Потому что странным образом она ему неприятна. Неприятно прикосновение ее рук — она всегда долго держит его в объятиях перед тем, как он ее поцелует и пожелает спокойной ночи. Ей ничего нельзя рассказать — она не понимает. Она всегда была доброй, любящей матерью, а ему она даже не нравится! Большинство людей решило бы, что это ужасно…
Он тихо сказал Флемингу:
— Вы совершенно правы. Я уверен, что мать не захочет уезжать из Кейри-Лоджа.
— У вас есть две возможности, мистер Дейр. Как вы знаете, все эти годы майор Салмон арендовал у вас имение вместе с обстановкой, и он хочет купить…
— Нет! — вырвалось у Вернона, как выстрел из пистолета.
Флеминг улыбнулся.
— Я был уверен, что вы так скажете. Должен признаться, я рад. Дейры жили в Пьюисентс, дайте подумать, лет пятьсот. Тем не менее я бы не выполнил свой долг, если бы не указал вам, что предложенная цена очень хорошая, и если позже вы все-таки решите продать, будет нелегко найти подобного покупателя.