Хочу тебя испортить
Шрифт:
«Ух, какие рабочие губки…»
Кроме водки никакую дурь не глотал, а состояние, будто конкретный передоз поймал.
«Там… Во время квеста… Кто-то поцеловал меня…»
Торможу дыхалку. Максимально цепенею. Веду счет до десяти — получается хреново. Даже на это не способен. Мозг будто раздробило. Сдаваясь, медленно и крайне натужно тяну сквозь стиснутые зубы кислород. С трудом сглатывая, проталкиваю сердце из глотки обратно в грудь. Но и там оно тарахтит, как галимый обломок реактивного самолета. Ходит с такой силой, что ребра выламывает.
«После того, как какой-то козел трусливо украл мой первый поцелуй, мне уже ничего не страшно…»
Первый… Первый…
С силой смыкаю веки и дергаю головой. Распахивая глаза, тем же невидящим взглядом смотрю на то, как тачка стремительно жрет трассу. С каким-то безумным отрешением осознаю, что если не сброшу скорость, размажу по асфальту не только резину, а, вполне вероятно, и собственное тело.
Похрен.
Едва вошел тогда в те проклятые джунгли, башню снесло. Забывая о первоначальном плане, сходу рванул по встроенному в часах маяку за Любомировой. Топил опасения, что шею ей там сверну. Но все равно мчал на всех парах, как одержимый. А когда ступил в темноту, уловил ее дыхание, поймал ноздрями запах… Унесло. Мозги напрочь отрубились. Совсем по другим инстинктам двинул. А они кричали трогать ее, поглощать, брать в захват… Брать все, что можно. Все, что нельзя. Сломать все запреты. Запятнать. Испачкать. Испортить.
Не человеком себя ощутил. Истинным зверем.
Когда Варя отталкивала, злило до бешенства. Когда же поддавалась и отзывалась… В груди что-то трепыхалось, стенало, ныло до боли и горело огнем.
И не остановился бы, если бы не помешали. Нет, не остановился…
Вынырнул из той темноты, как из адского морока. Сердце затяжным ходом неугомонно рвало грудь, но голова моментально заработала. Все показалось каким-то сюрреалистичным бредом. Потому и запретил себе это мусолить. Открестился, и все. Да только Любомирова… Не ожидал, что тему эту поднимет. Раз, другой… Скорее умру, чем признаюсь, что целовал ее. Скорее умру… На хрен.
Первый… Первый…
Прикрывая веки, дергаю рукой прилипший к шее ворот футболки. Душит. Дышать не дает. В глотку словно ежей натолкали, а на грудь бетонную плиту свалили.
«Я с пьяными не катаюсь…»
Сука.
На хуй все.
Я должен ее забрать оттуда… Забрать.
На хуй.
«Тебе это нравится? Причинять людям боль…»
Заторможенно моргаю, слабо реагируя на приближающиеся огни курсирующего по встречке автомобиля.
Рвущую басы композицию прерывает входящий звонок. Даже стандартная айфоновская пищалка не сразу проходит инициализацию в моем сознании. Реагирую на обрыв музыки, частоту и шум собственного дыхания, протяжный сигнал встречной машины, и лишь секунды спустя догоняю, что кто-то долбит на мобилу. Резко вильнув рулем в сторону, возвращаюсь на свою полосу. На автомате подбиваю пальцем поворотник, съезжаю за боковую линию и плавно выжимаю тормоз.
После остановки делаю еще два глубоких вдоха, врубаю аварийку и только после этого принимаю вызов.
— Где ты, блядь, находишься? — летит по салону злой и встревоженный голос Чары. — Я третий раз набираю.
Чертов математик.
— Домой еду, — ровно отбиваю я.
Пауза. На заднем фоне что-то трещит. Я вслушиваюсь, а он молчит.
Сука, спроси меня… Мать твою, просто спроси…
— А Любомирова?
— Кстати, о ней, — как можно спокойнее выдыхаю я. С полным равнодушием продолжаю: — Можешь ее забрать?
— Откуда?
— От Самира.
— Что? Ты… Ты… Ты, блядь, оставил ее в этом наркопритоне? Ты, мать твою, совсем ебнулся?
— Ебнулся. Все?
— Все!
Яростно переводим дыхание.
— Едешь за ней? Или мне Тохе звонить? — упрашивать не собираюсь. — Не надо меня, на хрен, сечь. Сам как-то справлюсь.
— Чё ж ты сам не поедешь, если, сука, так переживаешь?
— Ни о ком я, блядь, не переживаю! Ясно тебе?! — выхожу из себя. — Просто… Просто назад ее надо… Просто надо вернуть ее домой.
— Угу, — хмыкает и еще что-то неразборчивое бормочет.
– Едешь или продолжишь ебать мне мозги?
— Уже сажусь в машину, — буркает и отключается.
Как только звонок завершается, секундную тишину взрывает музыка. Вздрогнув, тянусь, чтобы убавить звук. Резко выдыхаю и вовсе ее выключаю. Еще раз планомерно перевожу дыхание и завожу мотор. Бью пальцем по аварийке и выскакиваю на трассу. Выскакиваю — громко сказано. До самого дома двигаюсь черепашьим ходом.
И все равно еще ждать приходится.
Успеваю две сигареты высмолить до того, как во двор заезжает внедорожник Чарушина. Третья неподожженной выпадает у меня изо рта.
Эмоции, которые я, мать вашу, только притопил мнимым похуизмом, толчком из нутра выбрасывает, едва из машины выскакивает эта чертова сводная сестра. И все. Я больше не способен их контролировать.
Подрываюсь на ноги, будто это поможет выдержать удар… Нет, ни хрена я не выдерживаю, когда вижу, в каком она состоянии. Зареванная, растрепанная, колени содраны, на руках кровь… В выжигающей мой ебанутый мир истерике несется прямиком на меня.
Я к этому оказываюсь попросту неготовым. Организм надрывно работает. Каждый мелкий механизм со скрежетом и судорожным биением выполняет свою работу. Но… Лучше бы я в ту же секунду сдох.
На хуй мне этот мир?
— Ненавижу тебя! — орет Любомирова и лупит меня ладонями в грудь. — Все из-за тебя! Ненавижу!!!
Когда я додумываю, что там могло произойти, по моему телу такая дрожь прокатывает, кажется, что натуральным образом кожу сдирает. Да я подыхаю на самых высоких оборотах! Но спросить ее не могу. Язык от нёба отлепить не получается. С трудом удерживая лезущие из орбит воспаленные глаза, молча наблюдаю за этой истерикой.
— С тобой нельзя дружить, — захлебываясь слезами, оставляет на моей белой футболке кровавые отпечатки. Их я вижу, ударов не ощущаю. — Тебя невозможно любить! Ты ужасный, бессердечный, эгоистичный ублюдок!