Hold Me
Шрифт:
— Сегодня к нам приедет моя мать. Неловко говорить о том, что я, по сути, твоя тетя, мы всё-таки одногодки, — нервно смеется, но её растерянность не привлекает внимание парня, который хмуро наблюдает за тем, как пятеро парней избивают одного русого, который выглядит слабее. Задний двор с бассейном. Разве учитель физкультуры не видит, что происходит у него под носом? Незнакомец не защищается. Валяется в ногах, лишь прикрывает лицо, на котором уже проступают капли холодного пота. Не кричит, не зовет на помощь. Терпит.
Люди, умеющие терпеть. Где завалялась их гордость?
— … Я к тому, что не опоздай сегодня и не уходи. Моя мать — хорошая женщина, — заканчивает разговор с самой собой Джизи, поднимаясь со стула, когда звенит звонок. Все рассаживаются, но девушка
О’Брайен не вздыхает, а лишь сильнее сводит брови, чувствуя, как коленки трясутся. Прячет потеющие ладони под стол, изо всех сил сдерживая внутренний порыв броситься вниз и разнести этих ублюдков. Настоящий мужчина никогда не будет нападать толпой на одного. И эти сосунки лишь самоутверждаются. И от этого зубы скрипят.
Терпи. Не лезь. Тебя ничего не может касаться. Ты здесь надолго всё равно не задержишься.
Глубокий вдох. Тяжелый выдох, который полностью выжимает из него последние силы. А ведь только утро. Шаги. Учитель идет по кабинету с гордо поднятой головой и взглядом, устремленным куда-то вперед. Кажется, этот человек вовсе не здесь, и только сейчас О’Брайен замечает, что тут все с приветом. Не одна Хоуп.
Парень опускает глаза на всё ещё пустое место рядом с собой. Стул исписан ругательствами. Стоп. Дилан медленно моргает, внимательно изучая место, за которым сидит. Только сейчас четко и уверенно разглядывает парту, что принадлежит Хоуп: поверхность стола изрезана, исписана, и парень не пытается разобрать слова, и без того понятно, что это лишь ругательства. Двадцать первый век. Цивилизованное общество, которое стремится к обогащению и процветанию. Социум, в котором, как нам впаривают люди сверху, у всех равные права. Демократия. Взаимное понимание. Люди сего современного общества. Аж тошно.
Опускает какой-то до ужаса расслабленный взгляд на свои руки, рассматривает пальцы, по обычаю не выражает каких-то эмоций, словно всё происходящее вокруг нормально. Но внутри бушует мерзкий ураган. О’Брайен — ураган, но скрытый, не живой для всех вокруг.
И когда-нибудь его злость найдет выход.
***
От лица Хоуп.
Оно так высоко. Бледное, недосягаемое, пасмурное, предвещающее дождь — ухудшение погоды. Небо. И чем я только занимаюсь?
Стою в коридоре старого корпуса у самого окна, разглядывая то, что происходит там, снаружи. Но меня не тянет покинуть стены здания школы. Что толку? Что там, что здесь — я везде ощущаю себя в клетке. Птицей, у которой есть крылья, но она боится летать. Она не умеет летать. Это строчки из той книги:
Белой птицей взмыв вверх,
Упадешь.
Ведь неизвестного боишься.
И почему я думаю об этом сейчас? Сейчас, когда все тело ноет, предательски раскрывая мне всю тяготу состояния. Когда красные щеки горят от полученных ударов, когда из носа продолжает течь кровь. Когда всё вокруг вновь поглощает странный бледный свет, что не придает мне сил. Хочется уйти в темноту. В самый дальний угол здания и сидеть там, у стены. Меня никто не найдет. И я не выдам себя. Останусь одна, со своими мыслями. Это опасно? Верно.
Обнимаю себя руками, переступаю с одной больной ноги на другую, поворачиваюсь боком к окну, медленно шагая в сторону лестницы, что ведет прямиком к запасному выходу. Тяжесть на плечах растет, и вот-вот согнусь под давлением, но продолжаю свой путь, хотя есть ли в этом смысл? А стоит ли вообще искать его, когда речь касается меня? У меня нет жизненной цели, нет стремлений, нет увлечений, которые помогают скрасить деньки, у меня есть лишь дела, которые на время, но заставляют отвлечься от темноты, плохих мыслей. Фильтрация сознания. Устаю от этого.
Я не знала тех девушек, которые зажали меня в туалете. Видела их впервые, поэтому множество вопросов возникают в больной голове, что взорвется от такого количества мыслей.
Вновь смотрю в сторону окна, приближаясь к повороту на лестницу.
Быть может, не стоит искать
Это не я такая. Мир такой.
Но в книге сказано:
Мир такой, какие Мы.
Шаги. Тяжелые. Они заставляют меня притормозить, немного испуганно оглядевшись по сторонам, после чего понимаю, что звук исходит со стороны лестницы, но уже не нахожу сил двигаться, поэтому смотрю на силуэт, вышедший из-за стены. Высокий, но худой. Бледный, но покрытый синяками. Измученный, но живой. Светлые волосы в полном беспорядке, светлая футболка в пыли, с темными пятнами. Тонкие запястья рук, белые от внутреннего напряжения костяшки рук, которыми он грубо вытирает быстро бегущую из носа кровь. Побитый, но не с опущенной головой.
Светлый, но темный.
Парень выходит на этаж, не замечая меня, поворачивается спиной, медленно шаркает в сторону мужского туалета, отряхивая свои джинсы. Смотрю на него, немного наклонив голову к плечу. Он кажется таким хрупким, но походка демонстрирует жесткость. Тихо вздыхаю, продолжая идти, когда незнакомец отдаляется, но стоит мне сделать шаг, тихо коснувшись ногой пола, как он замирает на месте, словно ужаленный в спину моим взглядом. Не торможу, решая наоборот ускориться, чтобы поскорее покинуть коридор. Русый парень поворачивает голову, но вряд ли успевает поймать меня взглядом, ведь я уже исчезаю на лестничной клетке, спеша вниз. Ступеньки уносятся из-под тяжелых ног, но не сбавляю скорости, хромая на одну ногу. Пальцами стираю уже засохшую струйку крови у самого носа. Губа разбита. Чувствую, как в ней бьется давление, поэтому прикусываю, ощущая легкое покалывание. Спускаюсь на первый этаж, сворачивая к дверям, что ведут на задний двор, и дергаю ручку, ступая на бетонные ступени невысокого крыльца, тут же поникнув. Тяжесть увеличивается, но уже в груди, сжимая быстро бьющиеся сердце, когда он поворачивает голову, зажимая зубами сигарету. О’Брайен не выглядит удивленным, будто всё это время сидел здесь, ожидая, что я вот так вот выскочу из ниоткуда. Переминаюсь с ноги на ногу, не в силах принять решение, как поступить дальше, пока мало заинтересованный в происходящем взгляд парня изучает мое лицо. И от этого мне становится не по себе. Тошнота. С ужасом в глазах подскакиваю к перилам крыльца, опустившись на корточки, и плюю на землю, кашляя, ведь давлюсь собственной рвотой в виде серой жидкой массы. Прижимаю ладонь ко рту, глубоко дышу через нос, широко распахнув веки. Чувствую это. Черт, я чувствую, как глаза горят, но быстро моргаю, поднявшись. Убираю растрепанные локоны черных волос за уши, которые некрасиво оттопыривают в разные стороны. Делаю шаг к ступенькам, на которых сидит парень, продолжая спокойно разглядывать меня, дымит, выпуская никотин через ноздри, после чего открывает рот:
— Химик скучает.
Останавливаюсь, спустившись, и делаю глубокий вздох, на секунду прикрыв веки, после чего поворачиваюсь боком к парню, который вновь глотает дым. Я хорошо расслышала его слова, вот только все равно не смогла понять. Чего он добивается, говоря такое? В его тоне нет насмешки, он не задирает меня. Парень просто констатирует факт того, что многие ко мне «неровно» дышат, вот и всё. Смотрю на свои кеды, начиная подбирать слова для ответа, но потом вспоминаю, что обычно ухожу молча. Сегодня со мной явно что-то не так. Слишком много думаю.
— Что с лицом? — О’Брайен сутулится, разглядывая сигарету в руках, после чего поднимает её к губам, бросив короткий, но какой-то неприветливый взгляд на меня. Не смотрю в его сторону, но продолжаю стоять, как провинившийся ребенок перед разгневанными родителями. Слишком жалкая. Куда ещё? Ниже-то пасть уже некуда.
— Тебе штукатурка по щеке прошлась? — делает свои предположения парень, зажав между зубами источник отвратительного запаха, после чего сует руки в карманы кофты, бросив смешок, когда я отвожу взгляд. — Какая интересная штукатурка, — выдает на выдохе, взглянув на меня из-под ткани темного капюшона своей кофты. Глотаю воду во рту слишком громко, чувствую, как колотится мое сердце, но пытаюсь следить за дыханием. Ровное и спокойное.