Холод
Шрифт:
– Нет, я серьезно. Поговори там с кем-нибудь, кто вопросы решает. Я с удовольствием. Я перейду. И даже пригодиться сумею. Ведь я понимаю, что человек сам по себе содержит злое начало. Его не только не надо соблазнять, он сам с радостью зло совершит. И дело вовсе не в том, что глупая Ева яблоко у змея взяла, а в том, что человеку этого хочется – зла, я имею в виду. И как можно больше. Потому что все остальное вообще не имеет смысла. Деньги не радуют, успех – приманка для одноклеточных, любовь невозможна, потому что каждый норовит одержать верх и стать обязательно тем, кого больше любят. Нет в жизни смысла. Любые мотивации – это лишь фантики, обертки от дешевых ирисок, и нам их, как папуасам, впаривают, чтобы мы дальше плясали
Как именно он представлял себе этот «переход», в каком виде и кому надо было «замолвить словечко» – всё это, то ли от водки, то ли от волнения, было слегка туманным у него в голове, но главное, что он в эту минуту чувствовал, – он был совершенно искренен. Впервые за долгое время он говорил прямо, серьезно и откровенно о том, что давно неподъемным грузом лежало у него на сердце.
– Поможешь?
Он с надеждой смотрел на обалдевшего Виталика, а тот, явно не зная, как реагировать, и, в общем-то, не поняв даже половины из того, что ему было сказано, барабанил пальцами по рулю и делал губами негромкие звуки «пум-пум». Так продолжалось, наверное, полминуты, пока снаружи не началась какая-то возня. Успокоившийся немного Филя повернулся к боковому окну и увидел еще двух чертей, тащивших на веревке к огню большого темного зверя. Зверь упирался, черти время от времени его злобно пинали, и тогда он пронзительно взвизгивал, ослабляя сопротивление и скользя против своей воли все ближе к огню.
– Что это?
Виталик перегнулся через Филю, вгляделся в разорванную всполохами темноту и рассмеялся.
– А-а! Это ребята псинку поймали. Бегает здесь целый день. Пообедать рядом с огнем присели – он у нас курицу утащил. Я говорил им – надо было в кабине, а они говорят – все не войдем. Разозлились теперь. Худо собачке будет.
Филя нащупал на обтянутой куском ватного одеяла двери допотопную ручку, со скрежетом повернул ее и вывалился на снег.
– Ты куда? – закричал ему вслед Виталик, но Филю было уже не остановить.
Вскочив на ноги и догнав чертей, тащивших собаку, он прыгнул сзади на того, что держал веревку, вцепился в его бушлат и повалился вместе с ним в подтаявшую от жаркого пламени жижу. Второй черт на мгновение замер, но уже в следующую секунду бросился на помощь товарищу. Филя почувствовал крепкий пинок в плечо, однако ватник, подаренный Виталиком, смягчил удар. Дотянувшись до руки, которая сжимала веревку, он рванул ее на себя, и лежавший под ним черт отпустил собаку. Филя чуть приподнялся, всем корпусом содрогнулся от второго пинка, пришедшегося на этот раз в район поясницы, и потянул за веревку.
– Бежим! – выдохнул он вместе с клубом пара и дыма, который уже разъедал ему глаза.
Пес, очевидно, узнал Филю. Мгновенно оценив изменение ситуации, он рванулся к размахнувшемуся в третий раз черту и сбил его с ног резким прыжком на грудь.
– Стой! – сзади уже подбегал Виталик.
Филя не успел даже выпрямиться, а пес, резко и тяжело задышав, потащил его в темноту.
– Бежим! – сладко повторил Филя и, не выпуская из рук веревки, помчался вслед за собакой прочь от пылающей в ночи теплотрассы.
Бежать по замерзшему городу, в котором при температуре ниже сорока градусов неожиданно и неизвестно на какой срок отключили отопление и электричество, лучше всего в сопровождении большой собаки. В этом случае вы не чувствуете себя бесцельной песчинкой в океане, вы не пустое место, не банальность, вы не затертая фраза в скучном разговоре. Наоборот – вы бодры и осознанны. Вы гордо устремляетесь туда, куда зовет вас судьба, и даже если вы крохотны как песчинка, вы все же свободны в своих устремлениях. Те из вас, кого не коробят подобные сравнения, могут сопоставить себя со сперматозоидом. Вы – проявление чистой воли. Вы не просто бежите – вы парите над городом, подобно невесте с картины Шагала, и ваш суженый, принявший облик огромного пса, тянет вас вперед и вперед, оставаясь там, внизу, на земле, неустанно перебирая лапами. Скоро вы должны пролететь над родной школой, над улицей, которая ведет к реке, над памятником в виде танка «Т-34», куда летом забираются все, кому приспичило в туалет, – вы подлетаете к тем местам, где произошло самое важное. Вы уже готовы окунуться в сладостные воспоминания, как вдруг различаете позади себя чьи-то шаги. Вы прибавляете скорости и скользите над городом еще чуть быстрей, но шаги явно не отстают. Тот, кто преследует вас, уже не бежит – он по-настоящему мчится, и вы с грустью догадываетесь, чем будет прерван ваш прекрасный полет. Вам не хочется быть избитым сердитыми чертями, которые мечтали о боксе, но у них не сложилось, и вы припускаете уже так быстро, что ваш пес не поспевает за вами, постепенно сдаваясь, тяжело дыша, превращаясь в обузу. Однако вы не выпускаете веревки из рук, вы больше никогда не бросите друга, вам лучше погибнуть, поэтому вы замедляете шаг, вы оборачиваетесь и гордо ждете своей неизбежной судьбы.
– Ну, ты даешь, – хрипло говорит наконец догнавший вас черт Виталик, на глазах превращаясь в родного демона пустоты. – Куда так вжарил? Я тебе кто? Усэйн Болт, что ли?
Узнав свое опостылевшее alter ego, Филя впервые ему обрадовался. Избиение откладывалось, а он в результате всех этих последних транзакций стал обладателем теплой шапки и толстого ватника, которые, как выяснилось, никто не собирался у него отнимать.
– Крикнуть не мог? – еще задыхаясь, выдавил Филя.
– До тебя докричишься…
Демон склонился вперед и стоял, как бегуны после финиша, одной рукой упираясь в колено, другую прижимая к правому боку, как будто у него там кололо. Дышал он еще тяжелее, чем Филя.
– Думаешь, легко за тобой носиться во всём этом?
Демон был одет в огромный тулуп, ушанку из чернобурки и белые армейские валенки.
– Где так прибарахлился? – спросил, переводя дыхание, Филя.
– Места знать надо.
– Валенки дашь?
– Разбежался.
– Я ноги могу обморозить. Подошвы уже полопались.
– Лесом иди.
– Козел.
– Я не козел. Я демон. А ты дебил. С дороги уйди. Раздавит ведь кто-нибудь.
Мимо них в мутной мгле, светя противотуманными фарами, ползли бесчисленные «уазики», «Лэнд Крузеры» и «Нивы». До этого Филя их не замечал, как не замечал он и того, что бежит не по тротуару, а по обочине проезжей части.
– Куда они все?
– За город, – выпрямился наконец демон. – Дачи у них там… Печки, поленницы, дрова. Думают пересидеть.
Филя разинул рот, чтобы избавиться от стягивающей нижнюю часть лица ледяной корки. Поковырял ее пальцем, но понял, что бесполезно.
– А Петр тоже уехал?
– Какой Петр?
– Друг мой. Я к нему иду.
– А-а. Про это не знаю. Может быть, и уехал. Чего ему в городе-то сидеть? В квартирах скоро батареи начнут лопаться. У него жена, дети есть?
Филя, не отвечая, полез в сугроб, отделявший проезжую часть от пешеходной дорожки. Провалившись по колено в глубокий снег, он потянул за собой пса, который с готовностью прыгнул туда и тоже завяз. Снег, набившийся Филе под брюки, ничуть его не обеспокоил. Ноги онемели уже до такой степени, что он просто ничего не почувствовал. Побарахтавшись пару секунд в сугробе, он выбрался на тротуар, вытянул за веревку своего пса и упрямо двинулся дальше.