Холодные сердца

Чиж Антон

– От вас нужны не подвиги, а умение войти в доверие к женщине, – напомнил Ванзаров. – Это куда сложнее, чем лезть под пули.

– Да это раз плюнуть, – заявил Николя и поправил приборчик.

Ванзаров был иного мнения, но высказывать его не стал.

– Заодно выясните, кто и зачем за ней филерит, – сказал он.

– Это как же?

– Какая-то личность ошивалась вокруг Катерины Ивановны. Выясните, кто такой.

– Подозреваете в нем убийцу?

– Почти. Может оказаться ценным свидетелем. Не откладывайте. Время дорого.

– Когда начинать операцию?

–

Никаких операций. Только знакомство. Прямо сейчас и начинайте.

Николя так и поступил. Торопливо попрощавшись, вернулся в дом и стал подбирать лучший галстук к лучшему пиджаку из трех имеющихся. И выбирал, пока окончательно не привел себя в неотразимый вид. Он рассчитывал, что для уездной барышни, какой бы она ни была умной, его столичного блеска будет достаточно.

По платформе ходил странный человек. Он так старательно натянул шляпу, что большая часть лица оказалась в тени широких полей. Летнее пальто до пят, застегнутое наглухо, скрывало фигуру. Он нервничал, при этом старался сохранить беззаботный вид. Помахивал тросточкой, смотрел по сторонам, будто впервые видит станционный вокзал, и вообще привлекал к себе внимания больше, чем если бы спокойно стоял в сторонке. Как ни пытался он скрыть свою личность, но любой обыватель узнал бы в нем Усольцева, правда, на этот раз ничем не пахнущего.

Поезд в девять сорок пять прибыл без опозданий. Усольцев побежал к дверям второго вагона и встал так, что мимо него пройти было невозможно. Каждого выходящего пассажира он осматривал не хуже таможенника или пограничника и вдруг, заметив кого-то в тамбуре, резко повернулся спиной. Затем нетерпеливо оглянулся и подмигнул выходившему господину в клетчатом дорожном костюме с легким портпледом. Пассажир постарался не замечать подмигиваний и демонстративно отвернулся. Усольцев прошел мимо нарочно медленно и направился к извозчикам, всегда ожидавшим поезд. Поторговавшись, уселся в самую разбитую пролетку. Он приказал трогать, когда клетчатый господин уселся в другую.

Извозчик никуда не торопился, лошадь шла шагом. Пассажиры обычно требуют мчаться во весь опор, но этот был доволен тихой ездой. Зачем-то ему понадобилось в конец Дубковского шоссе, почти к заливу. Вторая пролетка неторопливо следовала в некотором отдалении.

Усольцеву все казалось, что место недостаточно пустынное, и могут попасться любопытные. Извозчик спрашивал: «Тут ли, барин?» – но от него требовали везти дальше. Наконец, когда уже показалась кромка моря за дубами, Усольцев приказал остановиться. Соскочил с подножки, сунул извозчику горсть мелочи и скрылся между деревьев. Извозчик подивился таким чудачествам, да и только.

Дождавшись, пока вторая пролетка отъехала, Усольцев осмотрелся и вышел из укрытия. Господин в клетчатом ждал, старательно скрывая раздражение.

– Что все это значит? – спросил он далеко не приветливым тоном. – И что значит ваша телеграмма: «На грани провала ТЧК Жизнь в опасности ТЧК Спасите»?

– Полная катастрофа, – ответил Усольцев шепотом. – Все пропало! Меня разоблачили и собираются убить…

Замок царил над соснами островерхой башенкой. Надо задрать голову, чтобы рассмотреть шпиль

с кованым флажком. Ванзаров даже шляпу придержал. Дом лучше любого досье раскрывал характер хозяина: прочный, основательный и самоуверенный до невозможности.

Игнатий Парамонович не счел за труд лично приветствовать гостя, выйдя из-за стола размером с небольшую телегу.

– Какая честь, господин Ванзаров, благодарю, что пожаловали, устраивайтесь, чего желаете? – говорил он, крепко потряхивая и сжимая руку. Играть с лесным королем в армреслинг было опасно: без пальцев останешься. Захват стальной.

– Откуда вы узнали, что я собираюсь заглянуть к вам? – спросил Ванзаров, с облегчением освобождая руку. – И откуда вы меня знаете? Фёкл Антонович сообщил?

– Да как же не знать такого гения! У нас тут провинция, но кое-что из столицы доходит, следим с интересом за успехами отечественного сыска, – ответил Порхов, усаживаясь в массивное кресло, казавшееся под ним детским стульчиком. – Ну, а коли навестили наш городок, грех к нам не заглянуть. Всегда хорошим гостям рады.

Ответ расплывчатый. В газетах об успехах Ванзарова мало что писали.

– К сожалению, не могу вас обрадовать, – сказал он.

– А что же так? – Порхов присматривался, оценивая молодого человека на предмет крепости характера.

– Вот так. А заглянул я к вам поговорить об убийстве инженера Жаркова.

– Жарков? Это кто ж такой будет? Не из моих знакомых.

– Тот самый Жарков, которого вы приказали убить.

Порхов усмехнулся:

– Разве ж так можно, прийти в честный дом, и сразу обухом по голове. У нас так не принято.

– Вам не по нутру прямой разговор?

– Отчего же, можно и прямой. Как вам будет угодно.

– Тогда докажите, что не вы организовали на него покушение.

– Да разве мы в суде, чтобы мне свою невиновность доказывать? К чему мне трогать этого негодяя?

– Следовательно, признаете, что знаете Жаркова.

Такого с Порховым давненько не бывало. Чтобы его вот так, запросто, втянули в ловушку, а он и охнуть не успел… Нет, это не дохляк столичный. Тут волчья натура проглядывает. Дай слабину – порвет в клочья и не подавится. Опасный гость пожаловал.

– Допустим, так, – ответил он, неторопливо подбирая слова. – Только что из того? У нас город маленький, каждую собаку знаешь.

– Вот как? Выходит, Жарков для вас – собака.

– Не цепляйтесь к словам, Родион Георгиевич. Вижу, что вам палец в рот не клади… Давайте по-простому, как есть, на духу…

– Сердечно признателен, – ответил Ванзаров. – Тогда, как на духу, поясните мне: что за скандал был, когда ваша дочь кричала на всю улицу «убийцы»?

– Уже знаете… Ох, сыщик!

– Сами сказали: город маленький. Я не сыщик, а чиновник сыскной полиции.

– Не обижайтесь! – Порхов примирительно замахал. – Я ведь в чинах этих и званиях не силен. В лесу почти живем. Дикари мы…

– Вернемся к обвинениям вашей дочери.

– Пустое это. Настенька у меня единственная, любимица, избаловал, ни в чем отказу не было. Вот и доигрались мы с матерью. Выросла такая, что и слова сказать нельзя.