Холодок
Шрифт:
– И что? – отозвался мьяли и надулся. – Я вас вообще не за внешность полюбил. Вот. Вы хорошие.
Мы переглянулись и невольно улыбнулись. Надувшийся Мурик выглядел очень… мило. Хотелось его немедленно погладить… и не только. Мурик тоже заулыбался и заявил:
– А если у тебя ноги не ходят – я тебя на руках носить буду.
– А я там вообще маленький… - вздохнул Антошка. – Как ребёнок прямо.
– И ладно, - Мурика уже невозможно было свернуть с выбранного пути, - я буду тебя катать… Когда в Снежного Барса перекинусь. Здорово, правда?
– Да уж, - проворчал Антошка, - нам в таком составе
– …и вальс на инвалидной коляске! – хмыкнул я, вспомнив единственное из своих умений, которое могло пригодиться для цирка.
И тут, неизвестно с чего, на нас напал дикий ржач. А когда мы отсмеялись, Антошка обнял меня и Мурика, умудрившись одновременно уронить обоих на заправленную кровать. И прижался губами к моим… да, научился Антошка целоваться… просто дух захватывает.
Мурик тем временем тоже не скучал, он стал ласково поглаживать нас в паху, терся лицом то об одного, то об другого, пофыркивал и урчал. Закономерный результат почти сразу же дал себя знать.
– Вы что творите? – на остатках рассудка прошептал я, с трудом разорвав поцелуй. – Нам же посовещаться нужно…
– А чего тут совещаться… – хрипло прошептал мне в ухо Антошка, ибо Мурик продолжал творить своё чёрное дело, не отвлекаясь ни на что, - мы возвращаемся… Ты ведь не разлюбишь меня, когда я стану маленьким, Холодок, Холодочек…
– Нет… - почти простонал я. – А ты? Ты не разлюбишь?
– Я тебя такого и полюбил… - простонал Антошка. – И Мурик с нами. Покажем этому… этому… ах-ахххх…
Я не очень хорошо помню, сколько раз это повторялось. Помню, как мы ласкали друг друга, как Антошка обхватывал ногами мои бёдра и жарко стонал, пока я толкался в него, как это было потрясающе хорошо… как мы вдвоём ласкали Мурика, а он урчал и извивался, требуя ещё и ещё, как Антошка нависал надо мной, а я двигал бёдрами ему навстречу, как ласкал ртом возбуждённую плоть… Это было какое-то странное безумие, мы словно прощались с самими собой – такими, как привыкли быть за это, в сущности, недолгое время. Нас ждала новая жизнь, в которой не следовало повторять старых ошибок…
Иш’Туган разбудил нас, когда стояла уже глубокая ночь, он ничуть не удивился нашему времяпровождению, только заметил:
– Надеюсь, вы потратили время с пользой…
– Ещё с какой! – хором заявили мы с Антошкой, Мурик согласно закивал, однако дракона было невозможно смутить. Он и бровью не повёл, а продолжил:
– Если это так, то пора… Сейчас лучшее время для того, чтобы вы отправились туда, куда сами пожелаете. Вы приняли решение?
– Да, - отозвался Антошка.
– Да, - кивнул Мурик.
– Да, - ответил я.
– И каково же оно? – поинтересовался Иш’Туган.
– Мы… - начал я, закашлялся, но всё-таки смог закончить, - мы возвращаемся в свой мир. В своё время.
– Хорошо, - кивнул дракон, - решение принято. Приводите себя в порядок. Перед перемещением лучше не есть. Через десять минут я вновь зайду за вами.
Иш’Туган вышел, а мы торопливо стали собираться. Это не заняло много времени, и когда дракон вернулся за нами, мы уже были готовы.
– Идёмте, - коротко сказал Иш’Туган и повёл нас по длинному коридору. Несколько раз мы сворачивали, пока не оказались перед очередной дверью, которую дракон распахнул. Мы шагнули вперёд… и ахнули. За дверью оказался огромный величественный зал с отделанными золотом белыми стенами и потрясающей росписью потолка, изображавшего глубокое звёздное небо. А потом я понял, что никакой это не потолок, зал был покрыт прозрачным куполом, и звёздное небо было настоящим. Все три Божественные Сестры ожидали нас. На сей раз они оделись в длинные белые одежды, простые, ниспадающие складками и скреплённые на плечах золотыми пряжками. Странным образом эта простая одежда ещё более подчёркивала стать и красоту Богинь.
Шан-Сурайя улыбнулась нам и сказала:
– Дракон Времени сообщил нам о вашем выборе. Мы готовы помочь вам. И мы рады, что вы были с нами. Вы спасли наш мир, и мы благодарны… Ваше счастье и удача вас не покинут. Ступайте сюда и ничего не бойтесь.
«Куда?» - хотел спросить я, но тут увидел, как в центре зала начало формироваться разноцветное радужное облачко, а Иш’Туган, уже перевоплотившийся в дракона, словно держит его, обвив своим хвостом. Богини по очереди обняли нас и поцеловали – кто в лоб, кто в висок, кто в щёку, а Мурику Шан-Сурайя ещё и в руку что-то сунула, пробормотав несколько слов на ухо. Мне стало интересно, что это такое, но спрашивать было уже некогда, ибо чувствовалось, что Иш’Туган удерживает это странное облачко из последних сил.
Мы взялись за руки и шагнули прямо в это облачко, последнее, что я уловил – была мысль Иш’Тугана:
«Теперь всё будет в порядке! Прощайте!»
Перед глазами замелькали радужные вспышки, события нашего пребывания в этом мире, картинки мелькали всё быстрее и быстрее… А потом грохот… скрежет… запах горелой резины… боль… чьи-то слова «Не жилец…» и темнота.
***
Очнулся я от тишины. Не было никаких звуков – просто тишина. Неужели я умер? Неужели Богини обманули нас или Иш’Тугану что-то не удалось? Почему так тихо? Где я?
Я открыл глаза… и сначала не увидел ничего. Просто полную темноту. И это была самая страшная секунда в моей жизни, потому что я расслышал тихий хриплый голос: «Помогите…» и не сразу понял, что это мой голос. А потом темнота перед глазами стала рассеиваться, включился неяркий свет, и передо мной возникло лицо мужчины в белом халате и белой медицинской шапочке. Я… в больнице?
Видимо, я произнёс это вслух, потому что мужчина ответил:
– Да, ты в больнице. Ох, и напугал ты нас, Мстислав. Неделю ведь в коме был… И это при отсутствии внешних повреждений. Правда, стукнуло вас сильно – что да, то да…
– Стукнуло? – переспросил я. Лицо врача тут же стало озабоченным, и он спросил:
– Ты помнишь, что произошло?
– Авария… - медленно сказал я. Язык мне не слишком повиновался, он был сухой и жёсткий, слова тянулись медленно, куда медленнее, чем мысли… Поэтому я проскрипел:
– Пить… пожалуйста…
Врач схватился за голову и протянул мне поильник для лежачих больных с длинным носиком. Правильно, в общем, сделал, моё тело мне повиновалось… как-то не особо… Я сделал несколько длинных глотков, говорить сразу же стало легче, да и сил прибавилось. И тут же возникла тревожная мысль: «Антошка! Мурик!»