Холоп. Официальная новеллизация
Шрифт:
Опустив стекло, Гриша протянул купюру.
– На. Всё, отвали.
Бульдог посмотрел на купюру, на Гришу и вдруг раздельно и спокойно произнес:
– Повторяю: капитан Семёнов. Предъявите документы и выйдите из машины.
Гриша начал злиться. Обычно всё решалось проще. Ну что же, раз уж их аппетиты растут, пусть этот бульдог Семёнов подавится. Бросив еще три пятитысячных под ноги мента, Гриша процедил сквозь зубы:
– Так ты еще и целый капитан? Вот… Ни в чем себе не отказывай!
Гриша, изобразив смех, крутанул руль на разворот. Упрямый и злой капитан
– А ну, мотор заглушил и вышел из машины! Сейчас на освидетельствование поедем!
И тогда Гриша, славный и веселый рыцарь зеленого света, взял да и поехал на злого капитана Семёнова. Тот повалился на капот, схватившись за щётки.
Гриша повысил голос.
– Кэп, ты дебил?! Задавлю же нахрен!
Капитан просипел:
– Стой, негодяй!
Такого Гриша не ожидал. Полоумный капитан Семёнов держался, матерясь и мотаясь на капоте.
Гриша включил музыку громче.
– Спрыгивай, капитан! Капот помнешь – не расплатишься!
Капитан держался, впившись как клещ.
Потом пошло разное: Гриша крутил руль влево, вправо, выжимал тормоз, давил на газ, кричал злые обидные слова про ментов и освидетельствования, выражаясь всё короче и круче.
Вдруг Гришину «адскую машинку», красную спортивную красавицу, тряхнуло на выбоине, и тело капитана Семёнова упало на обочину с глухим звуком.
Гриша услышал вой полицейской сирены. Закрыл глаза.
Конец?
Глава II
Павел Григорьевич
В отделении полиции было душновато.
В кабинете майора на стене красовалась карта России с грамотной подсветкой. Кабинет в целом выглядел мрачновато-стильным, как и его хозяин.
Непростой разговор майор вел тоном официальным, переходя на неформально-дружеский лишь время от времени (и это был плохой знак).
– Еще весной, Пал Григорьич, его приняли на Арбате с неизвестным веществом растительного происхождения. На самом деле – с известным, – а там статья ох какая нехорошая. В конце апреля твой Гриша, свой или чей там не знаю, день рождения отметил громко – два ресторана разнесли, катер утопили, ограду моста снесли. Через месяц вылезла эта некрасивая история с красивыми моделями. На самом деле не моделями, как ты понимаешь, Паша, а с лядями.
Павел Григорьевич молча слушал майора. Его охватывала тоска.
Это было непривычно и неприятно ему, серьезному деловому человеку.
На пороге пятидесяти Павел был всё еще хорош собой, хотя лицо и фигура немного отяжелели – спорта он не любил, а вот отказаться от плотных ужинов по вечерам не получалось никак.
Жизнь устроилась и катилась по нужным рельсам с комфортом и азартом. Деньги он давно перестал считать – прибыль от бизнеса с лихвой окупала траты времени и здоровья.
Много лет – свободный вдовец, Павел Григорьевич и не помышлял о повторном браке. Прежняя жена Лидия, дочка крупного чиновника, погибла по нелепой случайности на горнолыжной трассе в Куршавеле. Занятый бизнесом по горло, он не ощущал одиночества, ведь в его жизни была Анастасия-Настя, надежная и любящая. И сын Гриша, похожий как две капли воды на него в молодости – красивый, высокий, глаза с поволокой. Ну, пускай балбес и даже немного хулиган, но ведь погуляет и образумится же – парень молодой. Будет кому оставить дело, что важно. Тем более после сегодняшнего разговора с врачом о поджелудочной… Крайне неприятного разговора, между прочим.
Майор меж тем продолжал сагу о Гришиных похождениях. Но в интонациях майора Бори явились новые, режущие ухо нотки.
– Но это всё ладно. Это хоть без жертв. А сейчас нет – сотрясение мозга, два ребра и перелом костей таза. То есть он сломал задницу офицеру полиции! Паша, это перебор.
Павел Григорьевич поморщился, согласился.
– Перебор, Боря.
– Ладно, сейчас мы всё это прикроем, замажем. Ты оплатишь лечение. Компенсируешь всё, естественно. Моральный, физический. А дальше-то что? Ты и так уже ремонт нам сделал, подсветку, компьютеры купил, пол-автопарка поменял…
– Что, не знаешь уже, что просить? – усмехнулся Павел Григорьевич. С майором он был накоротке – их связывало немало прошлых дел. Но сегодня Боря звучал по-новому и всё свести к шутке был явно не согласен. Даже за обычно немалые деньги.
– Да я-то, Паша, придумаю. Мне т е б я жалко. Выглядишь ты неважно. А может, пусть присядет твой Гриша? На хоть годочек? Всё устроим, местечко хорошее подберем – в Мордовии, например. И ты отдохнешь, и ему на пользу пойдет. Он-то даже не просто напрашивается, твой Гриша, а прям просится. Пойдем-ка, глянешь на него.
Вышли из кабинета. В «обезьяннике» Гриша, завидев отца, истошно завопил, кривляясь:
– Папа! Не верь им, ментам! Меня подставили! Попить дайте хотя бы! И пожрать! И телку какую-нибудь! Скучно ведь! Ироды!
Сын Гриша выглядел отвратительно нетрезвым. Павел Григорьевич со вздохом повернулся к майору.
– Нет, Боря. Он мне сын всё-таки. Я твой должник. Спасибо.
– Ну, забирай тогда свое золотце, – вздохнул майор, разводя руками, развернулся и ушел.
Гришу выпустили, и они оба вышли из отделения полиции на свежий воздух. Сын начал насвистывать «Ламбаду». На Павла Григорьевича накатило осознание непоправимости происходящего. Его Гриша вырос не просто безответственным негодяем, хуже – он вырос, но никак не желал взрослеть. Павел Григорьевич резко остановился.
– Сколько можно, Гриша, я тебя спрашиваю?! Я только и делаю, что за тобой подтираю! Меня уже менты жалеют!
– Мне тебя тоже жалко, папуля. Съезди куда-нибудь, отдохни, – осклабился Гриша.
– Смешно тебе? Ты сам только что чуть отдыхать не уехал. В Мордовию!
Но и Мордовия на Гришу никак не подействовала. Он продолжал гримасничать. В один момент Павлу Григорьевичу захотелось заехать ему по физиономии, но, будучи человеком принципов, сдержался. Одним из его принципов было не совершать заведомо бесполезных действий.