Холостяк для блондиночки
Шрифт:
– Ты не вышла к завтраку. А скоро обед. Решил занести тебе перекусить. Будешь?
– Поставь на стол, спасибо. Ты удивительно заботливый. Машке повезло.
Фил смутился. Поставил поднос на журнальный столик, где присела девушка. Плохо выглядит. Совсем довела себя или Кир довел.
– Ешь, нам нужно поговорить. Но пока все не скушаешь, не скажу ни слова.
Только что с аппетитом смотрела на еду, и как отрезало. Под суровым взглядом пришлось через силу съесть.
– Мне позвонил Виктор Андреевич. – Заявил молодой человек, когда она вытерла рот салфеткой и
Ох, как не хочется ни с кем говорить, объяснять. Потом.
– И? Мне собирать вещи? Надеюсь, хоть с оплатой не обманите?
– Оксана! Почему ты такая?
– Какая? – Ксюше становилось все хуже и хотелось избавиться от чьего бы то ни было общества.
– Ждешь от людей плохого по умолчанию.
Девушка рассмеялась, горько, с надрывом и Филу стало стыдно. Глупость сказал. А что ей остается? Вся жизнь сплошной обман. В шестнадцать какой-то хрен сделал беременной и скорее всего, бросил. Врачи не увидели проблему у ребенка, а те, кто увидел, требуют денег, которых и взять негде. Кир приручает и жестко обрубает все концы. Как уж тут поверить в доброту человеческую. А сколько еще неведомого в её жизни?
– Оксан, Виктор Андреевич рассказал о Дане.
– И ты, разумеется, быстренько доложил Одинцову! – перебила Ксюша. Только этого не хватало. Дядя видимо сильно переживал, раз выдал всю информацию, но мог бы хоть у нее поинтересоваться, надо ли.
Почувствовав ее агрессию, Харпер не спешил отвечать.
– Ты что-то имеешь против?
– Я много чего имею против! – Прорычала Оксана Сергеевна. – Особенно я против, чтобы Одинцов или кто-то еще лез в мою жизнь! Это понятно?
Сидящую перед ним девушку снова начало трясти, почти как на вчерашней записи. Фил запереживал. Так, стоп, пока больше никаких разговоров.
– Оксан, успокойся, не надо нервничать. Давай ты пару дней отдохнешь. У нас у всех будет выходной. Ты не больна, может врача позвать? Плохо выглядишь, не обижайся.
– Фил, прости, мне нехорошо. Надо полежать. Спасибо, что принес поесть. Можно я побуду одна?
Ксюша упала на подушку и, уже не обращая на него внимания, закуталась в одеяло и прикрыла глаза, падая в сон. Мужчина с сожалением понял, что не сообщил главного – подробностей вчерашнего беспредела в курятнике. Погладил ее по руке, отметив краем сознания, что ладошка ледяная. Покачал головой. Надо с этим что-то делать, доведет себя до срыва. Завтра они серьезно поговорят. Машу привлечь тоже. Кивнув принятому решению, вышел из номера. Пора с курятником пообщаться.
Спала Ксюша до позднего вечера. Облегчения сон не принес. Проснулась и поняла, что ее все еще морозит, а кожа горячая. Температура? Плохо. Еще хуже боль в голове и несвязные мысли. Вата в мозгах. В груди тоже не понятно что: от тоски до какой-то не понятной паники. Предчувствие или паранойя? Дикое желание бежать. Куда? Не важно. Подальше отсюда. От кого-то, с кем связана боль в ее душе, в ее теле. Как же его? Забыла… Кир? Точно, Кирилл… Перед глазами его полный ненависти взгляд… его руки сжимают горло, дышать не чем… Стоп! Это было… было недавно, не сейчас… дышать… ровно… никого нет…
Девушка схватила сумку, бросила туда попавшиеся под руку вещи, много не надо, да и нету. Деньги? Денег не много. Карточка есть, там должно быть кое-что. Телефон? Да. Вдруг дядя позвонит. Все, надо спасать себя и еще кого-то… кого? Ладно, потом… все потом…
Вышла в холл, никого, спят уже что ли… ах не важно. На улицу. Теперь куда? Банкомат бы найти. Денег снять. И какое-нибудь жилье…
Банкомат нашла. Но он почему-то денег не выдает. Баланс? О, тут не мало. Попробуем с карточки рассчитаться. Еще бы купить что-нибудь от температуры. Парацетамол. Обычный.
Зашла в аптеку. Проблема, испанский она не знает. Парацетамол здесь не знают - русский препарат. Откуда-то из подсознания выплыло Ацетаминофен. Будем надеяться, что оно.
Теперь жилье. Спросила у фармацевта по-английски. Та поняла «отель» и «маленький». Указала примерно дорогу. Надо же, нашла. Служащий знал английский лучше аптекарши, поэтому сразу выдал ключи от номера, взяв плату за три дня вперед. С карточки, кстати, получилось рассчитаться.
Теперь в кроватку. Таблетку выпить не забыть. У вас есть одеяло дополнительное? Зачем? Да я это, из России. Раша? Тогда понятно, ну-ну.
Одеяло заполучила и ладно. Две таблетки и спать.
Утро. Рядом, как любят выражаться соотечественники, белый друг. Тошнит и тошнит. Сил нет даже в кровать вернуться. Наконец ничего не осталось. Доползла до одеял. Лекарство бы выпить, да страшно, что придется обратно ползти. Боже, как плохо. Одеяльца мои тепленькие, мягонькие. Спать.
Туман, то горячий, то холодный. Грохот какой-то. Затих. Дребезжит что-то рядом бззз бзззз…
Море, нежное и ласковое. Не море… его глаза. Самые любимые, потому что такие есть у ее любимых … у Данечки и… кстати о Данечке… надо позвонить… где-то был телефон.
Бззз задребезжал прямо в руках. «Дядя Витя». Так, прием.
– Да. – Ох и голос, у Шарапова и то мягче.
– Ксюша! Боже, Ксюша! Ты где, солнышко?
– Я? Где я? Не знаю… где-то тут… Дядь Вить, как там Даня?
– Ксюша! Девочка моя, тише, расскажи мне, где ты. Что с тобой? – голос спокойный, даже чересчур. – Вспомни, пожалуйста. Что за место? Данечка хочет к тебе.
– Нет, дядь Вить, я, кажется, болею, не надо Даню, заразится. Мне плохо…
– Ксюша! Ксюша, не ложи трубку. Хорошо, Даню не привезу, давай хоть лекарства привезу. Там есть окно? Выгляни в окно, что видишь?
Ксюша добралась до окна. И что тут? Дом напротив. Что написано? Буквы какие-то на не понятном языке. Прочитала по одной. Дядя сказал, что скоро приедет. Это хорошо, потому что ей опять плохо. Передвижение к окну отняло немало сил. Спать, только холодно здесь. Где же эти одеялки? Нашла, все, спать.
Да кому же неймется? Зачем так долбиться? Люди спят, а они… бабах… дверь с грохотом вылетает…
В комнату влетает он… тот, кого она любит? Или кого боится? Глаза как море… любит больше, чем боится. Стоит и смотрит. Смотрит, смотрит. Как будто не узнает. А в глазах шторм… прям такой настоящий, дикий, необузданный…