Homo Irrealis
Шрифт:
Но силой ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась. Пред нею
Все побежало, все вокруг
Вдруг опустело — воды вдруг
К решеткам хлынули каналы,
И всплыл Петрополь как тритон,
По пояс в воду погружен.
В стену дома, где жил молодой преступник — герой Достоевского, вмонтирована мраморная плашка с указанием уровня воды в 1824 году. Нева, как и погода, как и двое самых известных петербургских убийц, Петр I и Раскольников, никогда не оставит этот город в покое, ей, как и им, нужно избыть свои преступления. Даже предпринятое Сталиным решительное восстановление города после того, как он выдержал безжалостную гитлеровскую девятисотдневную блокаду, стало лишь попыткой прикрыть то, что город не в состоянии забыть.
* * *
Я приехал в Петербург, чтобы погулять по Невскому проспекту. Теперь, как и тогда, ты по нему либо гуляешь, либо фланируешь; заходишь в магазины, садишься поесть или выпить кофе. Проспект назван в честь князя Александра, получившего прозвание Невский после того, как в 1240 году он одержал победу над шведами в Невской битве. Здесь богачи и выскочки всегда слонялись по тротуарам, людей посмотреть и себя показать, во все времена года, во всяких нарядах. Здесь звучала французская и английская речь, сюда приезжали покупать самые роскошные товары со всех концов Европы. Вот как об этом пишет Гоголь:
Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. <…> Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. <…> Всемогущий Невский проспект!
Гоголь описывает, как внешность Невского проспекта меняется от часа к часу. Невский проспект утром, в полдень, в два часа пополудни, в три, в четыре:
Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих.
Самые лирические и бодлерианские мазки своей кисти Гоголь приберегает для последнего своего описания Невского проспекта в сумерках:
Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет.
Два примерно часа по ходу моих пяти ночей в конце июня — их называют белыми ночами, потому что в это время года солнце никогда не заходит, — я смотрел на вечерний свет Гоголя на Невском проспекте из своего окна. В разгар лета свет не нужен вовсе, но все же он отбрасывает свое чарующее сияние на опустевшую улицу. Сегодня, хотя газовые рожки вдоль тротуаров давно заменили электрическими лампами, воображаемые следы мерцающих старых фонарей на Невском проспекте до самого Адмиралтейства никуда не делись.
Невский проспект с его четырьмя полосами движения в сторону Адмиралтейства и четырьмя обратно ничем не отличается от главной торговой улицы любого другого города: дорогие бутики, модные рестораны и кафе, универмаги, «Пицца Хат», KFC, «Макдоналдс», автобусы, троллейбусы и трамваи; между крупными магазинами и арками, которые ведут в видавшие лучшие времена дворы, натыканы, как и всюду, задрипанные киоски, где торгуют мобильными телефонами, и окошки обменников валюты. Здания вдоль улицы стоят экстравагантные, некоторые воистину великолепны — но в цветисто-итальянском стиле, который нравился Романовым. Очень многие отреставрированы (по крайней мере снаружи), хотя некоторые чердаки, которых не видно с улицы, остаются в плачевном состоянии. Реставрация всегда была символом Санкт-Петербурга. После наводнений, блокады, едва ли не намеренного пренебрежения советской власти многие здания и отели Невского проспекта с их подсвеченными фасадами, точно отзвуки залитого газом гоголевского мира, ускользают в прошлое.
Во время прогулок днем мне хочется чего-то неожиданного. По чистой неожиданности — то есть чудом — я подмечаю застекленную арку в доме номер 48 и по непонятной прихоти решаю зайти в двухнефную галерею. Она вполне может соперничать с малыми сохранившимися аркадами в Париже, Лондоне и Турине, но при этом не так велика и просторна, как Галерея в Милане или московский ГУМ, выходящий на Красную площадь. Тем не менее, войдя в этот торговый пассаж XIX века, который Достоевский описал в «Двойнике» и «Крокодиле» — он полностью отреставрирован в согласии со вкусами XXI века, — я тут же приметил отдел, где продавали товар, который имеется в каждом петербургском сувенирном магазине: ярких раскрашенных матрешек. Расписные куклы, вставленные, от самой маленькой до самой большой, одна в другую, представляют собой метафору всего, что здесь есть: один режим, один лидер, одна эпоха входит в другую или, как, по слухам, говорил Достоевский, один писатель вылезает из шинели другого.
На противоположной стороне, неподалеку, между домами номер 25 и 27 по Невскому проспекту, находится Казанский собор. Внешняя колоннада явно скопирована с собора Святого Петра в Риме, однако внутри, к величайшему моему изумлению, оказалась вовсе не туристическая достопримечательность, хотя туристы и толпились в центральном и боковых нефах. Это культовое здание — в отличие от собора Святого Петра.
Неподалеку от собора стоит памятник Николаю Гоголю, его поставили в 1997 году. Присутствие его здесь отнюдь не случайно — Гоголь был человеком набожным. Следует также отметить, что именно перед этим зданием был замечен гоголевский нос из повести с тем же названием: после побега с лица Ковалева он ехал в карете по Невскому проспекту, одетый, вообразите себе, в шитый золотом мундир статского советника. Ковалеву, понятное дело, очень хочется вернуть себе нос и водрузить его на место — на собственное лицо. Поклонники Гоголя давно уже не без скабрезности рассуждают о том, идет ли здесь речь о носе или об иной части мужского тела.
После Октябрьской революции собор закрыли и превратили в Музей истории религии и атеизма. Несмотря на советскую пропаганду, религия продолжала существовать в подполье — как и многое здесь всегда вынуждено было существовать в подполье. Однако вере суждено было стремительное возвращение, даже в стране, которая превратила одно из самых внушительных своих культовых сооружений в музей истории атеизма. В конце концов, мы ведь в столице вещей, которые не исчезают, только уходят в подполье на некоторое время.