Хомотрофы
Шрифт:
Я даже до сих пор не знаю, как выглядит мой противник. Кабинет, в котором он должен находиться в рабочие дни, не существует. Есть лишь дверь, но ее нельзя открыть. Я не знаю, что почувствую, когда директор вопьется в меня, отнимая собранный для него нектар, который так дорог ему и так противен мне. Я отдам ему все, что приготовил, и даже больше – отдам то, что приготовили мои друзья. Но что произойдет дальше? У директора начнутся судороги? Может, с ним случится инфаркт? Или он превратится в доброго человека? Мы совершенно не представляем, что нас ждет, даже если нам удастся осуществить план.
Итак, в чем слабость Присмотрова, кроме того, что он почитает
Не мешало бы посмотреть на портрет еще раз.
Почему Присмотров боится появляться на людях? Он позволяет себе делать это только один раз в месяц. Также, как менги, которые один раз в месяц должны есть человеческое мясо.
Итак, каким он мне представляется, этот отвратительный, извращенный мозг корпорации? Возможно, он талантливый аналитик, умеет оценить ситуацию, предугадать события. Конечно, он пристально следит за моими шагами, дает себе отчет в том, что даже если я не являюсь пресловутым спасителем, то имею вполне реальный шанс занять его место. Значит, он готовит себя к адекватному ответу.
Вероятно, Присмотров без труда мог бы задавить меня в любую секунду. Почему же он этого не делает? Ответ напрашивается сам: директор видит во мне некую нарицательную фигуру, мифический образ побежденного спасителя. Он поднимет меня на самый высокий (из допустимых) уровень, чтобы затем наблюдать мое падение и мою гибель. К всеобщему ужасу. И тогда новые цунами страха захлестнут Полиуретан.
Далее. Присмотров не любит распыляться. Он однонаправлен и, в некотором смысле, скромен. Ему вполне достаточно того, что он имеет в настоящее время. Если это не так, то к осуществлению очередной цели он будет двигаться невидимыми шагами. Именно так: следующий его скачок произойдет неожиданно для всех.
Директор привык держать себя на дистанции. Почему?
Я должен его увидеть. Для начала мне нужен хотя бы тот портрет. Какая-то загадка таится во внешности директора. Может, он безобразен, как Квазимодо? Ничего такого Елена мне не говорила. Возможно, Присмотров страдает какой-то необычной фобией, боязнью показывать собственное лицо. Нет, не лицо, а симфонию чувств, которые оно выражает и которые так мастерски подметил художник.
Я ехал на работу. Асфальт уже немного размяк, и я умерял скорость.
Мысли о портрете не оставляли меня. Я должен его увидеть сегодня же. Я сбросил скорость, развернул мотоцикл и рванул к Елене домой. Мне нужен был портрет. Через несколько минут я уже подъезжал к ее двору. Я не спеша проехал мимо и остановился в пятидесяти метрах в тени старого ореха, стоящего на развилке трех улиц.
Вернувшись к дому пешком, обошел двор сзади, перемахнул забор и притаился возле черного хода. Я знал, что в это время в доме находится горничная. В четыре часа придут повариха и мужчина, выполняющий функции садовника. И горничная, и садовник, и повариха уйдут не раньше, чем вернется хозяйка.
Попросить Елену добровольно отдать реликвию нет смысла. Так я только наведу на себя лишние подозрения. Оставался только один выход. Сейчас, когда старуха-горничная отдыхает от жары в комнате для прислуги, а повариха с садовником еще не пришли, было самое удобное время для кражи.
Я тихо приоткрыл дверь и, стараясь ступать бесшумно, прошел по маленькому
Картину я просунул между стальными прутьями, а сам, опершись ногой о перекладину, перепрыгнул забор.
Я достал из кармана солнцезащитные очки, надел их, подобрал картину и, низко наклонив голову, быстро пошел, почти побежал к мотоциклу.
Сунул картину под рубаху, заправил ее в брюки, включил двигатель и, не давая ему разогреться, рванул с места.
В последнее время мы с Еленой почти не встречались. Только на работе. Она обучала меня премудростям взаимоотношений с руководством. Прежде всего, требовала ответственности.
Сама Елена была очень исполнительным работником. Никто лучше ее не мог осуществить задуманного. У нее была исключительная память на детали. Она могла раздать подчиненным задания на месяц вперед и не записывать, но проверки выполнения устраивала строго в намеченный срок.
Несмотря на то, что боялись ее не только рядовые клерки, но и вся верхушка корпорации, видя в ней диктатора, на самом деле Елена вела себя довольно демократично. Никогда на ее лице не возникала непроницаемая маска мизантропа, какую бессменно носили Бирюкинг, зам начальника отдела кадров и многие другие патроны и патрончики.
Вырлова была до глубины души реалисткой. Вряд ли бы она могла заинтересоваться голой теорией закона Ширмана, если бы не удостоверилась в реальности фактов.
И все же моя хищная любовница казалась мне прекрасной.
Рядом со мной она была открытой и мирной. Елена не боялась быть откровенной, если ей этого хотелось. Возможно, я был для нее сорванной веточкой, которой можно прошептать тайные мысли. Или образом, пришедшим во сне.
Все темное, что в ней было, стояло передо мной, как собранные в дальнюю дорогу чемоданы, она не прятала от меня ни коварства, ни честолюбия. Все светлое, что жило в ней, в минуты наших встреч принадлежало мне.
Наперсников не превращают в полководцев, и я не верил в то, что Елена в самом деле планирует поддержать меня.
Я объехал частный сектор по другой улице, выехал на дорогу и так быстро, как только мог, помчался на работу. Минут через пять я подъехал к конторе.
Только после того уже, как оказался в своем кабинете, я бережно достал украденный портрет и стал его рассматривать. Теперь я имел возможность изучить его детально.
Это было похоже на наивный детский рисунок. Желтый фон. Четыре круга: два больших черных, два размером поменьше, коричневых. Один из двух последних кругов сделан нарочито небрежно, слишком быстрым мазком, и имеет неправильную форму. Вверху, в левом углу, маленький желтый квадратик, возле которого все испачкано черным. Глядя на квадрат, я подумал о луне. Что-то страшное происходит среди ночи с этим человеком. В маленьких кругах прячутся, как моллюски в раковинах, два темных глаза. Они словно противоборствуют между собой. В одном живет страх, в другом твердость. Маленькие белые треугольники, расположенные по левому и нижнему краю изображения, это, вероятно, зубы. Вместе с двумя линиями – красной и черной – они передают оскал, улыбку и подозрительность. А еще беззвучный крик.