Хорал забвения
Шрифт:
Через несколько дней Майкл обнаружил, что у него на пальце слезает ноготь. Вскоре он совсем отвалился. Бросив его в пламя, Майкл задумчиво наблюдал, как он чернеет и съеживается. С того дня Майкл все чаще задумывался о последствиях магических экзерциций.
За неделю он проехал вдоль ставшей реки около двухсот миль. Определить точное расстояние он, разумеется, не мог и даже не знал, существует ли вообще в Царстве такое понятие, как точность. Он все время страдал от голода и худел и с тоской вспоминал о каше Журавлих, такой легкой и удивительно сытной пище…
На восьмую ночь, ежась у костра в чаще (и это старухи назвали рощицей!), Майкл подумал, не пора ли убить и съесть коня. Тот стоял рядом, опустив голову и прикрыв глаза. С одной стороны, Майкл слишком хорошо помнил, чего стоило Бири ритуальное убийство коня, но, с другой стороны, из памяти не шел вкус настоящей пищи. Майкл попробовал траву, но она оказалась горька и явно не годилась для человека. Он жевал древесную кору и искал в ней личинок, но кора имела вкус хинина, смешанного с лимонной коркой, а личинки в Царстве вообще не водились. Впрочем, из коры получился отменный чай. Чайником послужил ковшеобразный камень, а чашкой — кусок коры. Некоторые деревья он принял за лавры, — их листья формой и запахом напоминали те, которыми мама приправляла обед. Встречались и дубы, но без желудей (впрочем, Майкл весьма расплывчато представлял себе, как их нужно готовить — достаточно ли почистить и бросить в кипящую воду?) Но преимущественно встречались гигантские хвойные деревья с толстыми, как стебли кукурузы, иголками.
Дичи не попадалось совсем.
На девятый день сосны уступили дубам и лаврам, воздух потеплел, снег остался лишь местами.
Всего десять миль — примерно час езды верхом — и время года сменилось. Деревья словно никогда не теряли листву, а трава не темнела. Когда явилась мимолетная и ранняя весна Царства, Майкл впервые обнаружил настоящую еду и заплакал от счастья.
Повсюду совершенно беспорядочно росли плодовые деревья, ветви ломились от фруктов. Яблоки, груши, нечто вроде персиков, только с бурыми полосками на кожице, большие гроздья ягод, похожих на вишню, с отчетливым спиртовым привкусом. На «лаврах» росли мясистые солоноватые плоды, которые заменили Майклу давний предмет его мечтаний — мясо.
Душу отпустили неприличные мысли о бифштексе из золотого скакуна Элионса.
Майкл провел в диком саду два дня, рискнул даже попробовать сока пьяной вишни. Конь держался поблизости и спокойно пощипывал траву. Иногда Майкл сидел под деревом, прислонившись спиной к стволу, и думал о Каэли. Интересно, как выглядели животные, на которых сидхи странствовали от звезды к звезде? Он закрывал глаза и пытался вообразить такое путешествие без космических кораблей с реактивными двигателями — сияющая, подобно ртути или расплавленному золоту, кавалькада сидхов верхом на древних эпонах…
Теперь, когда желудок был наполнен вкусными плодами, Майкл с наслаждением прочел несколько стихотворений. Он испытывал небывалую умиротворенность, несмотря на недавний ужас и позор — или даже из-за них. Он воображал себя головой кометы, за которой тянется пышный и растущий день ото дня хвост опыта. Постепенно видения стали расплывчаты, и он задремал. Книга выпала из руки на траву. Ветер потихоньку листал ее и вздыхал, когда находил то, что хотел.
Перед Майклом стояла женщина-арборал с зелеными глазами и смотрела на него, не мигая. Затем она подошла к коню и ласково потрепала по холке, хотя арборалы всегда обходились без лошадей. Потом она глянула на метеораль, которая сидела на ветвях и листала страницы, та подмигнула в ответ.
Арборалка опустилась на колени и покрыла лоб Майкла сине-зеленой мазью. Та зашипела, запузырилась, и пар полез в ноздри и рот спящему.
Обе сидхини исчезли в лесу.
Майкл видел дворец из шелка и золота, легкий и воздушный, как просторный шатер, на вершине горы из гранита и льда. Потоки талых вод, изливаясь из пещер на склоне горы, соединялись в гигантский водопад. Призрачный поводырь вел Майкла через дворцовые покои, и он увидел великого царя, восточного хана, который оплакивал свой флот, сокрушенный дьявольской бурей далеко на востоке. Хан тоже спал, и ему виделись бескрайние степи, высокие горы и охотники — коренастые, кривоногие, с суровыми и решительными лицами и длинными черными волосами… Все это принадлежало прошлому хана. Ныне он правил величайшей империей всех времен, она протянулась от восточного моря через холмы и долины до южных гор, от обиталища снежных демонов на юге до шеста, что поддерживает шатер мира на севере.
С ханом произошла перемена — теперь на троне сидел бледный седовласый человек. Он не принадлежал к царскому роду. Бескрайние стены исчезли, империя скрылась в далеком прошлом, узурпатор престола взирал на свой дворец со скрытой злостью и скукой и нетерпеливо ждал.
Он ждал Майкла.
Мазь испарилась. Образы закружились вихрем, и Майкл медленно открыл глаза. Он никогда не видел снов в Царстве и не счел сном это причудливое видение. Судя по некоторым трудноуловимым признакам, опять с ним говорило «радио Смерти»… На сей раз — без слов.
Набрав за пазуху фруктов, Майкл неохотно покинул сад и поехал дальше вдоль реки, которая теперь повернула к востоку и иногда выписывала петли или огибала туманные острова. Конь терпеливо рысил по лесу, а Майкл, разглядывая самый большой из островов, воображал сражение на его скалистых утесах. Он все время оставался на левом берегу: в воде могли таиться риверины, готовые схватить и передать в руки Адонны того, кто решится перейти реку вброд.
Изредка он закусывал плодами, они нисколько не портились и, как любая пища сидхов, были необычайно сытными.
На четвертый день после отъезда из сада, уже в сумерках, конь отыскал нужную прогалину в зарослях кустарника и, ступив на очень древнюю, почти заросшую тропу, начал подниматься по пологому склону горы. Они заночевали близ вершины. Майкл спал на открытом месте возле груды камней, конь стоял рядом и, мигая, поглядывал на догорающий костер.
Проснувшись, Майкл увидел на предрассветном небе широкую сияющую полосу. Он протер глаза и посмотрел еще раз. Перламутровая лента дугой упиралась в горизонты под углами примерно тридцать градусов. Она была в пятнах и напоминала месяц, только непомерно растянутый и раза в четыре шире. Когда рассвело, лента разделилась на расплывчатые диски, они постепенно растаяли, как инверсионный след самолета.
После завтрака — ломтика мясистого плода — Майкл, чтобы сориентироваться, привел коня на вершину. Они увидели за горой обширную долину. Конь фыркнул, должно быть, узнал эти места; воздух над долиной был золотист, как его шкура, а леса, с высоты похожие на разноцветный мох, казалось, пребывали в совершенно ином времени года. Скорее осени, чем весне соответствовала их коричневая, оранжевая и золотистая листва. Эти теплые тона не помешали утру наполнить долину холодным воздухом, как чашку — водой.