Хорошая плохая девчонка
Шрифт:
Ронда Мерривалъ
Пайн-Кросс, Индиана
Дорогая Ла!
Спасибо вам за ваше доброе письмо с ответами на все мои вопросы и сомнения. Я была очень удивлена, получив такое глубокомысленное письмо от незнакомого человека.
Прежде всего, хочу вас заверить в том, что не буду поддаваться этому ощущению «приятного зуда», по крайней мере в ближайшее время.
Кстати, я видела ваше интервью на прошлой неделе, которые вы дали для «Шестьдесят минут-два», и там говорилось, что губернатор, возможно, предоставит вам отсрочку в исполнении приговора, так как он принимает большое участие в вашем деле. Позвольте мне сказать вам, какой хорошенькой вы мне показались в своей маленькой камере. Вы смело смотрели в объектив и говорили, не отводя глаза. Я всецело верю вашим заявлениям о полной невиновности.
Не будет ли у вас возможности позвонить мне, когда вас освободят из тюрьмы? Мне нужно рассказать вам некоторые вещи, которые лучше обсудить при личной встрече.
УКВ-волны, «Говорящее радио Техаса»
24 часа в сутки/только разговоры
Запись разговора на веб-странице для людей с нарушениями слуха, отрывки
24 октября 2002 года
9.33–11.44
Подготовлено голливудским отделом по исследованию средств массовой информации (взято из отчета по запросу Дж. Бирнбаума)/учетный номер № 37В186
Привет, Джеки, я уже в эфире? Я звоню, чтобы высказать свое мнение по поводу смертной казни Дэлайлы Риордан. Я целиком и полностью поддерживаю ее наказание, хотя я вообще-то не являюсь сторонником смертной казни, но я считаю, что для Дэлайлы Риордан это была правильная мера, особенно если вспомнить то, что она сделала со всеми этими мужчинами и все такое прочее. Не поймите меня неправильно, мужчины иногда ведут себя ужасно, но это не повод, чтобы… они тоже имеют право на жизнь. Все эти вещи, которые она вытворяла с ними в своем фургоне! Недаром теперь его называют Фургоном смерти из Малибу. Я думаю, что она понесла заслуженное наказание еще и потому, что так до конца и не созналась в совершенных ею преступлениях, что можно расценить как оскорбление системы правосудия. Также я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы проводите такую интересную передачу каждый день после полудня. Я просто не могу поверить, что… Я постоянно пытаюсь вам дозвониться, но мой звонок никогда не выбирали для эфира. Наверное, на этот раз мне действительно было что сказать.
Привет, Джеки, это Мэл из Уэст-Палм-Бич. Я звоню, чтобы сказать, что сожалею, что эта сучка получила то, что заслуживает. Мир кишит такими сучками, как она, поверьте мне на слово. Помните мою жену, которую мы обсуждали в прошлой программе? Та еще штучка, будьте уверены. Спала со мной и одновременно с моим лучшим другом. Спала с моим братом и отцом. По-крайней мере, я почти убежден, что она спала с Билли и отцом, потому что с тех пор, как она ушла, мы почти не разговаривали. Эта схема стара как мир. Найти крепкого мужчину, moi. Меня. Воспользоваться его спермой, чтобы зачать детей. Пых! Переспать с другими крепкими мужчинами, живущими поблизости, стравить сперму одного против спермы другого, чтобы посмотреть, кто выйдет победителем. Потом эта сучка сбегает с моим дарвинским плодом в своем животе — и с чем остаюсь я? С выплатой алиментов. С угрызениями совести. Как только включаешь телевизор, так там без конца говорят об отцах, отказывающихся признавать своих детей, педофилах и мужьях, избивающих своих жен, а я лишь всего-навсего веду своего ребенка в зоопарк, а потом привожу его на сорок минут позлее обещанного, и что? Я сразу же получаю извещение от <бип>ого адвоката… ой, прости, Джеки. Извини меня. После всех наших разговоров в эфире не могу поверить, что позволил себе такое слово.
Привет, Джеки. Это Ивонна из Хермозы, я звоню вам в первый раз. Я просто хотела всех спросить: может, я с ума сошла? Может, я что-то не так поняла? Откуда вся эта ненависть и агрессия, особенно со стороны мужчин, что, впрочем, вполне объяснимо, но неужели я единственный человек на свете, который считает, что убивать людей — это не выход? И что правительство штата не должно заниматься убийством своих граждан, а то это выливается в какой-то развлекательный бизнес: «Включайте телевизор в шесть часов, самку богомола сажают на иголку». Это то, за что мы платим налоги, то есть хлеб и зрелища? Если вы хотите знать мое мнение, это просто аморально. Аморально и подло, что они используют это в своих целях. Должна признаться, что не слишком хорошо знакома с преступлениями Дэлайлы Риордан, хотя знаю, что она явно не тянет под описание обычной женщины в самом простом понимании этого слова, она в некотором смысле вигильная женщина, так мне кажется. Скорее всего в детстве над ней кто-то надругался или что-то в этом роде, или ее пичкали мужскими гормонами или стероидами, как в этих тюремных экспериментах, о которых рассказывают по телевизору, впрочем, неважно. Я не хотела бы вступать в дебаты с последним позвонившим по поводу того, виновна она или невиновна, иначе разговор рискует затянуться. Или по поводу того, заслуживала она или не заслуживала смертной казни? Или кто должен получать больше таких наказаний — черные или белые, или почему женщин реже сажают на электрический стул? Какая разница? Я считаю, что штат не имеет права убивать кого-либо, будь это мужчина или женщина, черный или белый человек. Эй, я что, одна так считаю? Штат не должен убивать людей, а эти проклятые лотерейные билеты, что продаются в винно-водочных магазинах, а розыгрыши призов, что идут каждый вечер по Шестому каналу, а казино на территории индейских резерваций, от которых государство получает миллионы долларов каждый год, эй, кто-нибудь, ущипните меня! Может, мне снится какой-то кошмар? В любом случае, думаю, в общем, я думаю, это все. Пожалуй, я высказала что думаю. Я чувствую, правда, я чувствую большое облегчение. Спасибочки большое.
Привет, Джеки. Спасибо, что приняли мой звонок. Меня зовут Джоэль, я работаю на бензоколонке «Экссон» в Амарильо, недалеко от Девятой автострады, вы легко нас найдете. Мы находимся на холме, по правую сторону, сразу же за большими рекламными плакатами «Мир обуви» и «Мир оружия», ну, вы знаете, о чем идет речь. Мы стоим на возвышении, футов сто над дорогой, совсем как в «Семейке Джетсонов». Уф, скажу я вам по секрету, мне удалось встретить эту самую Дэлайлу Риордан на своем пути, это было несколько лет назад, и скажу вам честно, мне будет ее не хватать. Не знаю, как насчет вас, но я считаю, что этот дерьмовый штат может поубивать всех таких мисс Риордан, вместе взятых, но это ничего не изменит. Это якобы должно нас заставить быть на стреме. Это не будет давать нам спать по ночам. Но когда такая девушка, как она, заезжает к тебе на заправку, то ты за себя не ручаешься. Уф! Такое просто не забывается. Ты чувствуешь, что твоя жизнь снова начинает что-то значить. Я даже не могу ее описать, любые слова были бы просто жалким подобием. Она была просто как «вау!». Она была как, ну просто как «господи боже мой!». Вот она появляется на твоем горизонте. Она идет прямо ко мне. Что на ней надето? Голубая рабочая блузка из хлопка. Верхняя пуговица, кажется, расстегнута. А что там под ней, хотя, это даже не важно, потому что у нее есть все, о чем можно только мечтать. Все на своих местах, идеальное создание Творца. И даже в одежде от нее словно токи исходят, кажется, откусишь от нее кусочек, пожуешь и выплюнешь новую женщину, настоящую живую женщину, созданную для любви. Она просит тебя посмотреть ее переднюю шину, она знает, что это не входит в обслуживание, но она была бы очень благодарна, если бы ты посмотрел, и ты подчиняешься ей. Ты с удовольствием встанешь на колени ради такой девушки. Ты будешь проверять ее шины когда угодно и где угодно. И самое смешное, что она знает это, она знает о тебе все, а это не так уж много, если сказать правду. Она словно заполняет собой все твои пустые клеточки. Она смотрит на тебя и видит в тебе себя, и ты смотришь на нее и тоже видишь ее, но тебе это не кажется несправедливым. Именно так ты представляешь себе свое причащение к божественному — стоя на коленях, в попытках заставить этот дурацкий манометр заработать, подняться вверх, прыг-скок. Ты видишь перед собой маленький белый столбик в виде треугольника. Индикатор давления. И ты снова проверяешь его, якобы чтобы удостовериться еще раз, а на самом деле, чтобы не разрывать вашу связь, и ты понимаешь, что пойдешь за ней куда угодно. Как насчет багажника, леди? Хотите, я заберусь туда? Ударьте меня, пожалуйста, вот этой лопатой, сделайте одолжение. Хотите, я подержу этот лом, пока вы будете потрошить меня ножницами с зубчиками? Без проблем, детка, я твой маленький мальчик. Скажи мне, что ты хочешь, сладенькая, и я все для тебя сделаю, я на все пойду. Невозможно измерить степень ее вины, для нее нет наказания. Думаю, что правительству следовало бы отступиться от нее. Предоставить ей какую-нибудь финансовую помощь, что дают всяким мазилам в области искусства, которые потом вывешивают свои так называемые полотна во всяких музеях. Не то чтобы я часто хожу в музеи, но вы понимаете, что я имею в виду. Да, и не забудьте о тех картах, о которых я говорил в прошлый раз, пять долларов с заправкой, восемь без заправки. Мы, кстати, планируем организовать небольшие экскурсии этой осенью, «Дэлайла Риордан. Дороги любви», можете захватить детей, им это понравится, поверьте мне на слово. Уф, такие девушки не забываются. Эта девушка просто мечта всей твоей жизни. Хотел бы я, чтобы такая, как она, снова вошла в мою жизнь. Я жду, когда это случится. Тогда я не зря проживу свою жизнь.
Эй, привет, Джеки. Да, черт возьми, я это я. Дик Тупелоу. Никакой <бип>ой чепухи, детка. Конечно, я жив. Я слишком страшен, чтобы меня могли убить. Я могу позаботиться о себе, крошка, если кто-то ко мне подлезет, я изобью их до смерти своим чертовски огромным <бип>ем. Думаю, Джеки, вы догадываетесь, о каком именно <бип>е идет речь, вспомните-ка. Государственная книжная ярмарка в стиле сети отелей «Хайат», на вас было просвечивающее сари… но не будем отвлекаться от темы. Не верьте тому, что понаписано в газетах, куда такой крошке, как Дэлайла Риордан, заставить меня перестать дышать. Для того чтобы завалить такого мужика, как я, потребовалось бы с десяток таких женщин, как она. Да, мой палец. Это мой подарок музе, нашей общей музе с Ван Гогом, я ведь тоже художник в душе, вы не знали? И пусть я писатель криминальных романов, но честно отражаю реальность этого мира в своих книгах, переношу на бумагу все страдания, которые мне довелось испытать, ведь правда — она вовсе не скрывается в сути отдельных вещей, иногда она вне этих вещей. Да, я знаю, говорили, что меня убили. Обо мне вообще много что говорят. И да, я действительно лично знал Дэлайлу Риордан, серийную убийцу — женщину номер один. И хотя все называли ее Розовой Мстительницей и Потрошительницей, я называл ее «дорогая». Например: «Ты мой сладкий пупсик, дорогая», или: «Ты такая женщина, дорогая, которая дает мужчине почувствовать себя настоящим мужчиной», или: «Твои глаза настоящие кинжалы, дорогая, ты Черная Мадонна моей души». Не зря же меня называют королем криминальных романов западного Техаса. Так именно я ей и представился при встрече, и она переспросила меня: «Король криминальных романов западного Техаса? Вы имеете в виду, вы Дик Тупелоу, он же Дик-охотник?» «Совершенно верно, крошка», — ответил я ей. И вот Дэлайла Риордан, самая мертвая женщина из всех женщин во Вселенной, оказалась моей самой большой поклонницей. Она просто обожала мои книги. Она любила мои книги за самое главное — правдивое отображение вечной черноты человеческой души. За то, что я представил зло как контракт, заключенный человечеством и темными силами. То, что «Денвер пост» однажды назвал «еще одной попыткой распятия нашего кровавого и греховного прошлого Америки, связанного с завоеванием Запада». Дэлайла Риордан понимала, что к чему. Она-то знала, как устроен мир. Так что я решил на время покинуть большой свет, я сделал так, потому что хотел обдумать на досуге то время, которое мне удалось провести вместе с Дэлайлой и написать величайшую книгу воспоминаний, которая когда-либо появлялась на свет. Октябрь девяносто восьмого, возможно, не слишком много для обыкновенного обывателя, но эти отношения навсегда войдут в историю Америки и оставят заметный след в ее душе. Мой агент предоставил мне свободу действий, и мы порешили, что я буду руководствоваться своим воображением, основываясь, однако, на реальных фактах. Так что когда мы заключили с «Морроу» контракт с шестизначной цифрой, я начал работать с упоением и легкостью над раскрытием природы зла, не боясь увязнуть во всех этих скучных деталях, как-то: кого она убила, когда и при каких обстоятельствах, то есть я выкинул всю эту мутотень, которая никому не интересна. Кого заботят жертвы, скажите мне, они проиграли этот <бип>ый бой. Другое дело Дэлайла. Вот кто по-настоящему интересен. Кстати, «Морроу» собирается выпускать книгу уже этой осенью, и они очень взволнованы, я пообещал им, что не буду раскрывать суть проекта, пока не казнят Дэлайлу, так что считайте, что это ее маленькое воскрешение. Хорошая она была девчонка, эта Дэлайла. Мы поддерживали связь с тех пор, как ее посадили в тюрьму, вели переписку через вымышленное имя, разговаривали по телефону каждый вторник до того момента, как, ну, вы знаете, что произошло с надзирателем и тем профессором. Моя теория такова: Дэлайла была простой, хорошей девчонкой, на которую Америка оказала пагубное влияние. Она была жертвой присущей всем нам черствости, рабом самых устойчивых мифов, созданных Америкой, кровавым и тошнотворным выражением нашей мужской жестокости, нашего мачизма по отношению к женщинам, искаженным с точностью до наоборот образом человеческой гуманности. Текст еще нуждается в правке, но надеюсь, общая идея вам понятна. Примерно то же самое произошло с Мэрилин, между прочим. И с нашими отношениями, вот. Но это уже совсем другая история.
Дело XDG76/80/02
Государственная полиция Техаса
Допрос профессора Уильяма Реджинальда
3 декабря 2002 года, 14.17
Присутствующие:
Офицер Филипп Баррингтон
Профессор Уильям Реджинальд
Шериф Артур Роуленд (прибыл позднее)
Копия: отослана Джошуа Бирнбауму 6 декабря 2002 года
ФБ: Опишите, пожалуйста, ваши отношения с Дэлайлой Риордан.
УР: Смешно, знаете, но это слово как-то оскорбительно. Опишите. Как будто я собираюсь поведать вам что-то жутко увлекательное, рассказать какую-нибудь историю или расписать прелести какого-нибудь путешествия. Тогда как на самом деле я собираюсь пересказать вам суть дела, которое было, вы знаете… совсем не таким, чтобы его можно было описывать.
ФБ: Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с Дэлайлой Риордан.
УР: Нам нужно определиться с рамками нашего разговора. Я согласился встретиться с вами, исходя из добрых побуждений, хотя мог бы потребовать присутствия адвоката, и с самого начала нашего разговора старался доказать свое желание помочь. Мы все хотим добраться до сути этого дела. Но вот вы опять говорите «отношения», у меня не было никаких отношений с Ла, то есть мисс Риордан. Я был ее психиатром, терапевтом. Она просто была одной из моих подопечных. Не так, как было в случае, знаете…
ФБ: С профессором Александром.
УР: Верно. То есть абсолютно не так. Надеюсь, вы меня простите, о мертвых нельзя говорить плохое, но этот наемный писака со своим полученным грантом на исследование, он же просто… Таких людей вовсе не интересует природа человеческих взаимоотношений или то, как можно помочь другим людям, таким как Ла, то есть таким запутавшимся людям, как мисс Риордан. Они считают своих подопечных просто объектами анализа, добычей в виде полезной информации, они режут их на кусочки и распределяют по банкам с этикетками, а затем докладывают о результатах проведенной работы и получают новые гранты, чтобы начать все сначала. Я получил степень в Хантер-колледже и всегда хотел помогать людям, а потом, может, это нелепо, я вовсе не хочу никого критиковать, вы ведь, наверное, из Техаса? В общем, я хотел помогать людям и каким-то образом оказался в самом сердце системы правосудия западного Техаса, я ведь писал диссертацию по Буберу [22] и Лэнгу, [23] такое ощущение, что я знал, как все повернется, не находите? Будто я предвидел будущее. Вы смотрите на часы.
ФБ: Да нет, просто… А вот и он, теперь все в порядке.
АР: Извините, никак не мог припарковать машину. Стоянка забита операторами из телевизионных новостей и видеокамерами. Репортеры, рассказывающие о том, сколько собралось репортеров. Прямо история в истории.
ФБ: Профессор Реджинальд, позвольте вам представить шерифа Роуленда. Хотя, возможно, вы уже встречались.
АР: Нет, мы видимся в первый раз.
УР: Мы не знакомы лично, но я видел вас пару раз. Ла рассказывала мне про вас, все рассказывала. Мисс Риордан.
АР: Ла.
УР: Ну да.
ФБ: Профессор Реджинальд как раз опи… рассказывал немного о… ну, в общем, о Ла.
УР: Да. И я говорил, что не смог бы описать наши отношения, потому что у нас не было отношений как таковых, я проводил терапию, она была моей пациенткой. Вы ведь понимаете, я не имею права рассказывать о своих отношениях с пациенткой. Это нарушение врачебной тайны.
ФБ: Подождите минутку, куда же я ее положил, бумагу о неразглашении тайны. Вы отказались от этого права как служащий женской тюрьмы западного Техаса. Это ведь ваша подпись?
УР: Это моя подпись, но я не понимаю, какое сейчас это имеет отношение…
АР: Почему бы нам не вернуться к этому позже?
ФБ: О'кей.
АР: Давайте вспомним, что случилось с надзирателем Харрисоном семнадцатого сентября две тысячи второго года на стоянке для машин во дворе тюрьмы. Неизвестный, скорее всего мужчина, вероятно находящийся в сильной спешке, нанес несколько колотых ран старине Харрисону на ходу вот этим ножом для резки мяса и скрылся с места преступления. Всего двадцать-тридцать секунд, но вы не поверите, что можно сделать с человеческим телом за это время. Потом завыла сирена, и когда приехала «скорая помощь», надзиратель Харрисон был еще жив. Он сказал только: «Что и следовало ожидать» — и умер от потери крови.
ФБ: Ла.
АР: Да, один из санитаров подтвердил, что он произнес ее имя, Ла. Но другой утверждает, что он просто выплюнул кровь изо рта. Не забывайте, что в то же самое время я допрашивал Ла, мисс Риордан, в зеленой комнате. Существует запись нашего разговора. Эта запись подшита в дело.
УР: Допрашивали?
ФБ: Пожалуйста, сядьте, профессор Реджинальд.
УР: Я и так сижу.
ФБ: Сидели… Сидите. Хорошо.
УР: Я сижу и говорю, что я в это самое время находился дома с одним из своих частных клиентов. Я бы предпочел не раскрывать имени этого клиента или природу нашей… ну, знаете.
ФБ: Врачебная тайна?
УР: Именно так. Но это не означает, что я отказываюсь помочь следствию.
АР: Поэтому вы здесь.
УР: Да, поэтому я здесь, хотя, если честно, есть и другие причины, я хочу помочь, потому что, понимаете, я могу быть следующим. Он приходит туда каждую ночь и стоит около моего дома, там есть такая узкая улочка напротив моего дома, хотя вообще-то это квартира, потому что она находится над гаражом, я снимаю все это вместе в аренду. Он никогда не стоит на месте, а все время качается взад-вперед на каблуках и курит сигареты одну за другой, я никак не могу разглядеть его лицо, но он определенно латинского происхождения, возможно, мексиканец, мексиканец из Калифорнии. Пабло или, как его, Эстебан? Или Эстебан был садовником?
ФБ: Ее садовником.
УР: В ее доме в Малибу. Тот парень, о котором она постоянно говорит в своем дневнике.
ФБ: Мы бы хотели услышать об этом.
АР: Да, пожалуйста, расскажите нам про дневник.
УР: Эстебан был ее садовником, а Мария кухаркой, это та, которая сейчас под защитой программы свидетелей, где она сейчас находится?
АР: В Тампа-Бей.
ФБ: Не думаю, что эта информация должна была быть известна кому-то из нас.
АР: Да, верно.
УР: А Пабло был, погодите, Пабло не был ее дружком, а кем же тогда был Пабло?
АР: Итак, вы видели кого-то возле вашего дома. Этот кто-то, возможно, знал раньше мисс Риордан. Кажется, вы клоните к тому, что он мог быть причастен к убийствам надзирателя Харрисона и профессора Александра. Есть ли у вас еще какие-нибудь причины для беспокойства? Может, вас волнует что-то еще? Вы нам об этом расскажете?
УР: Причины для беспокойства? Разумеется, у меня есть причины для беспокойства.
ФБ: Простите, не хочу менять тему, но меня интересует этот дом в Малибу.
УР: Это к северу от Транкаса. Она заплатила за него наличными.
ФБ: Однако я просмотрел ее дело и не нашел никакого упоминания о доме в Малибу и о Транкасе, нет ничего, похожего на это.
УР: Мария была кухаркой, Эстебан был садовником, я забыл, что делал Пабло, и там был ее дружок, который влезал к ней через окно, и еще коп.
АР: Лейтенант Сашетти из полицейского департамента в Малибу. Поехал по какому-то незначительному вызову шестого июля девяносто девятого года и не вернулся.
УР: Да, верно, Сашетти. Во внутреннем дворике ночью. С мисс Риордан. Ублюдок. Он спал на веранде, и у него хотя бы осталось это воспоминание, а что осталось мне? Я должен был отправить письмо. Она дала мне это письмо, она назвала его «письмо», но на самом деле это был целый пакет. Его нужно было кому-то переправить.
ФБ: Дорожный фургон — это единственная собственность, которая числилась за мисс Риордан. Он был куплен за наличные в фирме «Лодки и рекреационные транспортные средства» в Ла-Бри седьмого июля двухтысячного года.
УР: Она даже не попросила меня купить марку, она сама ее наклеила, как будто бы не хотела, чтобы я имел какое-то отношение к этому пакету, я был просто посредником, один момент, переходящий в другой, не более того, но она доверяла мне. То есть она доверяла мне в том, что я не открою пакет, что в принципе одно и то же. Она знала, что я мог либо оправить пакет, либо выкинуть его, либо открыть его, а выкинуть его — все равно означало бы открыть его, потому что я не выбросил бы пакет неоткрытым, это не имело бы смысла.
ФБ: Она перемещалась по Калифорнии, тут есть несколько талонов на парковку, подтверждающих, что она была в Окснарде, а также вся необходимая документация, доказывающая ее перемещение по штатам Айдахо, Техас, Оклахома и так далее.
УР: И я был вовсе не против, чтобы она заставляла меня сделать что-то для нее, я хотел этого. Это поистине прекрасно, когда во взаимоотношениях взрослых людей один принуждает другого к чему-то… но здесь дело было всего лишь в письме, какие-то документы для ее адвоката, этого сукина сына и болтуна, вечно он что-то темнит.
ФБ: Успокойтесь, профессор Реджинальд. Не забывайте, вы ведь профессионал.
УР: Я мог отправить или не отправить это письмо. Но она знала, что я не смогу прочесть его. Именно поэтому она мне доверяла. Таким образом, выбор у меня был только отправить или не отправить, поэтому я решил отправить. Это было толстое, объемистое письмо в большом конверте из манильской бумаги, адресованное этому ее адвокату, и я отправил его поздно ночью, опустив в ящик на каком-то темном углу, где я никогда не был, чтобы никто не мог потом меня вычислить, хотя я не делал ничего предосудительного, но мне кажется… что-то предосудительное в этом все-таки было. Я будто нарушил какой-то закон. Мой личный закон.
АР: Кажется, мы уходим в сторону.
УР: Я не хотел искать его, иначе совершил бы преступление, попытавшись оказать давление на работников почтовой службы США. Я не хотел возвращаться обратно к этому ящику. Я отправил его, но боялся, что попытаюсь найти его снова.
ФБ: Итак, письмо было отослано Джошуа Бирнбауму. И это было объемное письмо. Может быть, там содержался дневник Ла?
УР: Почему вы оба так подозрительно смотрите на меня?
ФБ: Где бы мы могли найти ее дневник?
УР: Нет, правда. Почему вы оба так странно на меня смотрите?
ФБ: Она же не могла забрать его с собой.
УР: Это часть врачебной тайны, мне не следовало вообще говорить про дневник. Все же, что касается Пабло, вы все-таки последите за моим домом сегодня вечером. Он выглядит как квартира, но это потому, что я живу на втором этаже над двухместным гаражом.
АР: А вам Ла рассказывала что-нибудь о своем дневнике?
ФБ: Я бы запомнил, если бы рассказывала.
УР: Он все время курит и ходит туда-сюда, он то прячется в тень, то выходит из нее, я закрываюсь на все замки, не могу заснуть по ночам. Я даже устроил мини-ловушки у себя в квартире, хотя вообще-то это дом, потому что он принадлежит мне весь, я снимаю его в аренду, во всяком случае. Я поместил горшки и кастрюли над косяком задней двери и разложил лезвия остриями вверх на подоконниках.
АР: Я хотел бы увидеть этот дневник.
УР: Я как-то читал об одном парне, который начинил свой цветной телевизор динамитом, но мне это не поможет, если он влезет ко мне в окно, он явно будет искать не цветной телевизор. Он не такой сдержанный и осмотрительный, как Ла, он как какое-то существо без рода без имени, и от него можно ожидать чего угодно. Он как вулкан, извергающий лаву в бытие, а затем снова успокаивающийся, он исчезает на несколько месяцев, когда из него выходит вся ярость, ненависть и жестокость, все его существование вертелось вокруг самых непредсказуемых эмоций, он совсем не похож на Ла, она была такой милой и иногда такой, такой понимающей и, знаете, такой предсказуемой, слава богу, когда она дотрагивалась до твоего лица, ты был к этому готов. Не могу спокойно думать о ней, я становлюсь… а он, он совсем не такой, как она, он просто зверь. Он похож на…
ФБ: Давайте все же вернемся к дневнику. Погодите минуточку, я напишу записку для надзирателя…
АР: Фрогала.
ФБ: Да, надо попросить его собрать все, что оставалось в камере Ла, и здесь я, пожалуй, добавлю: документы, бумаги, дневники…
УР: Я никогда не встречал такую девушку, как она, все остальные, которых я встречал, были… В общем, я их не интересовал, это абсолютно точно. Мне никогда не попадались достойные девушки, хотя я обманывал самого себя, взять, к примеру, мой первый брак, я был так молод, и она забрала у меня все, я учился тогда в аспирантуре, и у меня в принципе особо ничего и не было, возможно только письменный стол из сосны, но ведь это был мой письменный стол. Он принадлежал мне, а она забрала его.
ФБ: Как вы думаете?
УР: С того момента, как я увидел Ла, я знал, что она та самая. Мы все заперты в тюрьмах, сказал я ей. Там, конечно, были другие девушки, для которых я это говорил, но я обращался только к ней, у нее было такое свойство смотреть и видеть только тебя одного в толпе людей и слушать только тебя. Эта тюрьма находится в нашей голове, это была очень хорошая речь, я хотел, чтобы девушки поняли, что я не отличаюсь от них, хотел, чтобы они приняли меня за своего. Мы заключенные наших тел, ценностей, верований. Мы заключенные нашего взгляда на мир. И все, что нам остается, — это работать и пытаться прогрызть зубами бетонные стены, и идти на уступки, и поступать так, как от нас того требует тюрьма, в то время как втайне… Втайне надо пытаться найти пути спасения, пути, известные только нам самим. Иногда нам удается спастись, иногда нам приходится умереть, иногда мы так до конца и выполняем приказы тюрьмы, пока нас не отпустят, — это была моя метафора, которую я придумал, чтобы показать им, что тюрьма — это выбор, который они делают сами, и он никем не навязывается извне. Тюрьмы — это метафоры наших собственных миров, и тут она меня спросила: «Нашей цензурной сферы?» Я подумал, что она имела в виду цензуру, то есть проверку книг или писем с целью надзора, и переспросил: «Цензурной?» А она ответила: «Ну как наша сексуальность, или чувство голода или жажды, которое мы испытываем, или наша потребность в свежем воздухе». Тогда я сказал: «Сенсорной сферы, мы заключенные нашей сенсорной сферы». И она сказала: «Да». И меня это так… так взволновало, но тут эта ужасная женщина, эта Коринна…
АР: Пусть он продолжает. Он ведь никому не мешает.
УР: Она сказала какую-то пошлую гадость и так злобно засмеялась, но это никак не относилось к нам с Ла, она поносила саму себя, свою злобу и зависть, поэтому я переключился целиком на Ла и сказал ей: «Наша сенсорная сфера, наши чувства — это метафора окружающего мира». И она хмыкнула в ответ. Так она делала всегда, когда думала, что я нес чушь, она знала, что я несу чушь, мне не следовало идти учиться в аспирантуру, я вообще хотел быть столяром или водопроводчиком и делать что-то своими руками, но больше всего на свете мечтал быть идеальным любовником. В юности я мечтал, что когда-нибудь стану великим любовником всех времен, настоящим мастером искусства физической любви, и женщины будут съезжаться ко мне со всего света, и они будут знать, что им придется разделить меня с другими, но они не будут ревновать меня или считать своей собственностью, потому что, как настоящее искусство, мой талант не может принадлежать только одной из них, и тела этих женщин были частичкой настоящего мира, а не его метафоры, и Ла не раз ловила меня на этом противоречии, последнее, что она сказала… Она посмотрела на меня и сказала: «Возможно, тюрьмы — это метафоры, профессор Реджинальд. Но тогда одни тюрьмы являются большими метафорами по сравнению с другими». Я не мог поверить, эта двадцатилетняя девушка… а как она посмотрела на меня. Вы знаете, как она умеет смотреть в глаза, шериф, я видел, как вы смотрели на нее.
АР: Давайте продолжим.
УР: И тут она бросила мне одну из своих издевательских реплик, я терпеть не мог эту ее манеру, все уже собирали свои вещи, и я напоминал им о домашнем задании, как вдруг в ее глазах появилось то самое выражение, как будто бы она забыла, где ее ключи от машины, — и вжик! Она смотрела на меня, и я смотрел на нее, и она спросила: «Кстати, профессор Реджинальд, а что такое метафора?» Кажется, я тогда заплакал. Столько эмоций, многие люди даже не знают, что я был женат, я стал плакать, но притворился, будто сморкаюсь в платок, все уже уходили, а я сказал: «Посмотри в словаре, Ла. На следующей неделе я опять принесу словари, и мы найдем это слово».
ФБ: Не думаю, что мы куда-нибудь продвинемся сегодня.
УР: Не знаю, как насчет вас, несчастные жалкие ублюдки, но вся моя проклятая жизнь — метафора. Символ чего-то другого, чего-то более интересного, чего-то большего.
ФБ: Мы не обязаны оказывать ему поблажки.
УР: Символ чего-то более цельного, более… Когда учился в школе, я представлял, что живу на другой планете, не там, где все остальные дети, я имею в виду не только секс. Со мной училась одна девчонка, Рита Интаглиа, бог мой, какое тело, и я каждую ночь представлял себе, как целую ее, одетую в спортивный костюм, в женской раздевалке, и, уверяю вас, поцелуи — это все, о чем я мечтал. Это были мои мечты, и это все, что мы делали, я мог представить себе все что угодно, но моя пустая башка была способна представить только, как я целую ее, одетую в спортивный костюм, в женской раздевалке.
АР: У нас есть все необходимые улики из его квартиры и ДНК из ванны и раковины. А также свидетельские показания его соседа и бывшей жены.
УР: Потом, спустя лет десять, я случайно встретил одного парня из своего класса и узнал, что Рита Интаглиа, сладкая маленькая Рита, королева выпускного бала, переспала почти со всеми старшеклассниками, и делала она это в подвале дома своего отца…
ФБ: Не похоже, что он пытается доказать свою невиновность. Особенно если послушать, что он несет.
УР: Рита Интаглиа переспала со всей футбольной командой, ее родители были в разводе, и у нее практически было два дома, а отец пропадал на работе, так что она приводила парней в подвал своего отца… и я теперь представляю себе, хотя даже не знаю, что себе сейчас представляю.
ФБ: Профессор Реджинальд?
УР: Да, я имею в виду, нет, это было по определенной причине, я не мог заставить свою первую подружку посмотреть на него так, даже свою первую жену, чтобы она посмотрела на него так, как будто он ей принадлежал, я все время просил ее посмотреть на него так, как будто он ей принадлежал, как будто она желала его, как будто она хотела его у меня отнять, и держать у себя, и никогда не отдавать.
ФБ: Профессор Реджинальд, я знаю, вы слышите меня. Я собираюсь сказать вам что-то очень важное.
УР: Именно это делало Ла такой особенной, я никогда не встречал таких людей, как она, главным образом женщин, я больше этого не вынесу, я так по ней скучаю.
ФБ: У вас есть право, профессор Реджинальд. Право сохранять молчание.
УР: А она… она так… как будто он ей принадлежал, и она не хотела, чтобы он принадлежал кому-то другому, мне хотелось плакать, когда она так смотрела на него, и дело было вовсе не во мне, вы же понимаете, все дело было в ней самой, я не хотел, чтобы она это делала для меня, я этого вовсе не хотел.
ФБ: У вас есть право на адвоката. Если вы не можете позволить себе адвоката…
УР: Она доверила Фрогалу передать мне письмо, пока я ждал во дворе, и она в свою очередь доверила мне отправить его, и хотя она знала, что я наклеил бы марку, она все же не доставила мне удовольствия… и это то, с чем она меня оставила. С чувством неудовлетворенного самолюбия, чтобы я никогда не смог ее забыть. А теперь ее нет, а я даже не могу похоронить ее, понимаете? Я не могу похоронить ее, нет ни ее могилы, ни памятника.
ФБ:.. то вам предоставят его от имени штата Техас.
УР: Такое ощущение, что она захлопнула свой гроб изнутри, и никто не видел, как это произошло, как будто она никогда не существовала, не дышала, как будто ее никогда не было, она была моей маленькой девочкой, а я был ее маленьким мальчиком, и как будто я всю жизнь ждал именно такую женщину…
АР: Пожалуйста, успокойтесь. Мы вызовем вашего адвоката.
ФБ: Вам понятны ваши права, профессор Реджинальд? Вы поняли, что я вам только что сказал?
УР: Конечно, я все понял. Что здесь не понять? Думаю, вы, парни, и так знаете, что к чему. Я ведь тоже все про вас знаю. Так что не стройте из себя невинных барашков. Кого вы пытаетесь надуть?! Я даже знаю точное время…
(конец записи)
22
Мартин Бубер (1878–1965) — немецкий религиозный философ и писатель, представитель современного иудаизма.
23
Эндрю Лэнг (1844–1912) — шотландский религиозный философ.
Заключительная корреспонденция
Дэлайла Риордан
Камера осужденных на смертную казнь
Женская тюрьма западного Техаса
24 ноября 2002 года
Дорогой Джошуа Бирнбаум.
Как мы и договаривались, я посылаю вам то письмо, дневник и все остальное. Вы знаете, что нужно делать.
P. S. Я знаю, что вы сделали все, что было в ваших силах. И спасибо за ваши прекрасные цветы.
24 ноября 2002 года
Мой ненаглядный цветочек!
Если ты читаешь сейчас это письмо, тебе, должно быть, исполнилось восемнадцать лет и ты готова узнать о трагической судьбе своей матери, которая, поверь мне на слово, вовсе не была тем ужасным монстром, как тебе могли это внушить.
Я не знаю точно, сколько у меня еще времени в запасе, так что лучше скажу прямо сейчас, что я очень тебя люблю, и всегда любила тебя, и никогда тебя не покину, даже если ты не будешь об этом знать. Все остальное не так уж важно, потому что я собираюсь поведать тебе только о всяческих фактах своей жизни и рассказать правду о себе, а также о том, чего не было в моей жизни и что не является правдой. Но факты и правда — ничто по сравнению с велениями сердца, о чем ты наверняка уже знаешь.
Поэтому просто расскажу тебе то, что ты должна знать.
Разреши мне начать с настоящего момента, чтобы ты могла представить, когда и где было написано это письмо
Сейчас я нахожусь в женской тюрьме западного Техаса, в камере осужденных на смертную казнь и ожидаю исполнения своего приговора. В последнее время эта никому не известная ранее тюрьма стала местной достопримечательностью благодаря твоей знаменитой матери. За годы моего пребывания в тюрьме меня навестили сотни телевизионных репортеров и киношников, из чего мой блистательный адвокат сумел извлечь значительную пользу, это деньги, которые ты получишь в наследство к своему восемнадцатилетию.
Но деньги — это не ключ к счастью. Любовь — вот настоящий ключ к счастью, поэтому это письмо особенно важно. Это единственный способ доказать тебе, что я тебя люблю, хотя и могу выразить это только словами.
До исполнения моего приговора остались считанные часы, которые я проведу, сочиняя тебе письмо.
Кстати, мои так называемые друзья и сторонники не понимают, почему я не хочу их видеть. Они все жаждут моего внимания. Они думают только о самих себе, себе, себе, а я хочу думать только о тебе.
Мой ненаглядный цветочек.
Прежде всего, тебе нужно знать, кто такой профессор Реджинальд, которого я люблю так, как женщина может любить мужчину, ведь он был таким добрым и милым последние несколько недель. Он научил меня мыслить в позитивном ключе и никогда не жаловаться на жизнь, то есть видеть стакан наполовину полным, а не пустым, и всякое такое. Но иногда он может быть и чересчур одержимым, особенно когда дело касается твоей матери.
Но хотя профессор Реджинальд и не подарок, мы с тобой должны быть очень ему благодарны, так как он придумал, как мы могли бы воссоединиться с тобой как мать и дочь. Более того, он даже написал ходатайство в Калифорнийское государственное отделение планирования семьи, чтобы тебе разрешили прочитать мои истинные признания, когда тебе исполнится восемнадцать, даже если ты сама не станешь интересоваться, кто на самом деле были твои отец и мать.
Так что, даже если ты не свяжешься к этому времени с моим адвокатом, то он сам свяжется с тобой. Он отдаст тебе все документы, касающиеся моей жизни, и все мои записи, которые сочтет нужными. Прочти их и реши, кому и чему ты веришь.
В конце концов, для меня нет более важного мнения на свете, чем твое. Все остальное для меня не существует.
В тюрьме у меня также есть и другие друзья, и один из них — новый надзиратель. Его зовут надзиратель Фрогал, раньше он был помощником надзирателя, но после печальной кончины надзирателя Харрисона (к чему твоя бедная мать не имеет ни малейшего отношения) его повысили, и с тех пор свойства его характера значительно улучшились. «Ты уверена, что тебе ничего нужно? — спрашивает он меня сегодня целый день. — Может быть, принести переносной телевизор к тебе в камеру? А может, свежие журналы или газеты? Я все время дежурю около телефона, Ла. Давай скрестим пальцы и будем надеяться на удачу. А пока, не стесняйся, Ла. Скажи мне, что тебе принести. Я все для тебя достану».
«Спасибо, надзиратель Фрогал, — отвечаю ему я. Я должна быть очень вежливой с надзирателем Фрогалом, потому что он дал мне канцелярские принадлежности для этого письма, а ведь у меня может закончиться бумага. — Но то, что мне сейчас действительно нужно — это тишина и покой. Никаких вопросов и писем от журналистов или от сами знаете кого. Профессор Реджинальд желает мне добра, и я благодарна ему за то, что он согласился оказать мне эту последнюю услугу, но он не понимает, что мне сейчас нужно. Он не понимает меня, надзиратель Фрогал. Но я знаю, что вы меня понимаете».
Надзиратель Фрогал краснеет. Очень важно дать людям знать, что они сделали для тебя что-то особенное. Нет хуже чувства, когда понимаешь, что твои старания воспринимают как должное.
«Да, Ла. Хорошо. Я просто хочу помочь».
Мне показалось, что он чуть не заплакал. А ведь у нас ничего не было, мы даже не держались с ним за руки.
Странно, правда?
Если бы с надзирателем Харрисоном не произошло несчастье, я бы никогда не узнала, каким внимательным человеком может быть надзиратель Фрогал.
Времени остается все меньше и меньше, мой ненаглядный цветочек. А мне еще надо отправить много корабликов из слов по волнам времени.
Кстати, запиши адрес твоей бабушки: 44957, Хартсук-авеню, Ван-Нуис, Калифорния. Твоя бабушка может оказаться немного не в себе, но ты скажи ей, что ты ее внучка, и она хорошо тебя примет. Когда я впервые приехала в Лос-Анджелес (после того, как повесился директор моей школы, мистер Фостер), то мы с твоей бабушкой восстановили нашу потерянную связь матери и дочери и заново открыли друг друга. Твоя бабушка была еще очень молода и привлекательна и пользовалась огромной популярностью у мужской половины человечества, поэтому мы часто ходили вместе на разные вечеринки и вообще очень весело проводили время, что правда, то правда. Если бы у меня было больше времени, я бы тебе рассказала о наших счастливых семейных вечерах, когда нам не приходилось расплачиваться за напитки в барах, но думаю, будет достаточно, если скажу, что твоя бабушка была человеком, у которого была нетрадиционная система жизненных ценностей. Ей нравились вечеринки, где можно было хорошо провести время, и она совершенно естественно воспринимала то, как мужчины смотрели на нее, или те вещи, которые они пытались с ней сделать, или те вещи, которые она им позволяла с собой сделать.
«Мужчины — это то, что тебе нужно, когда ты более не в силах оставаться наедине с самой собой, — говорила мне она, пока мы тянули из трубочки коктейли в клубе „Икс” или ждали снаружи около „Виски”, хотя нам никогда не приходилось ждать очень долго, потому что так получалось, что одному из швейцаров внушала симпатию твоя бабушка, а другому приходилась по сердцу я. — В мужчинах как таковых нет ничего хорошего или плохого. Они не проводники морали, они даже не отдельные личности и даже не инструменты для возведения каких-то мостов в твоей жизни. Они всего лишь представляют собой некую силу, которую в твоей власти либо возродить в них, либо перенаправить в другую сторону или привязать к самой себе. Но они никогда не причинят тебе боли, если ты только сама этого им не позволишь, и, черт возьми, знаешь, когда я навеселе, я могу… Я могу позволить им это. Иногда даже сама могу сделать им больно».
Мне нравилось проводить время с твоей бабушкой по массе причин. Прежде всего, я могла принимать участие и быть свидетелем многих вещей, о которых столько слышала, будучи маленькой девочкой, как-то: распущенное поведение твоей бабушки и ее страсть к алкоголю и приступы безумия, когда она могла сидеть посреди комнаты, набитой народом, с рукой на промежности и гладить саму себя. К тому же было очень весело проводить время вместе с кем-то еще, кто так же сильно нравился сильному полу, как и ты сама. Вокруг тебя сразу оказывалось в два раза больше мужчин. Но беспокойства от них было в два раза меньше.
Я не знаю, как так получалось, но так оно и было.
«Посмотри-ка на того парня, — говорила мне твоя бабушка. Кстати, она одевалась совсем не так, как твоя мать, она носила чулки и более обтягивающие юбки. — Не правда ли, в нем что-то есть? Этот его взгляд, взгляд „плохого мальчика”. Взгляд плохого мальчика, который хочет быть хорошим. Он смотрит на тебя так, как будто делает это в последний раз. Как будто он тебя потерял или вообще никогда не встречал. Я хочу, чтобы у моей маленькой девочки был именно такой парень. Парень, который не приблизится к тебе, если ты сама ему этого не позволишь. И который никогда тебя не покинет, что бы ни случилось. Ты можешь начинить его динамитом. Ты можешь переехать его своей машиной. Ты можешь даже ударить его молотком по голове, но он все равно будет приходить к тебе, он откопает себя окровавленными пальцами из могилы, как те зомби в моем самом любимом фильме „Ночь живых мертвецов”».
Забавно, но я отчетливо помню тот вечер, который мы провели вместе с твоей бабушкой. Как будто это было вчера. Но в целом он представляет собой типичный пример всех тех вечеров, которые мы провели вместе, прежде чем она закрыла для меня двери и окна своего дома на Хартсук-авеню и отказалась со мной общаться.
В заключение могу добавить, что по сути твоя бабушка может показаться тебе довольно странной, но в любом случае ты должна ее навестить, если подвернется подходящий случай. Возможно, она даже тебе понравится. Может быть, она сводит тебя в «Виски».
Хотя на первый взгляд тебя может смутить мысль пойти туда с женщиной лет пятидесяти с хвостиком, которая одевается так, как твоя бабушка. Но ты можешь удивиться, когда обнаружишь, что мужчины, возможно, предпочтут ее тебе.
Как тебе должно быть известно (к настоящему моменту), женщины в нашей семье отличаются красивой внешностью, и мужчины это замечают в первую очередь.
Так что тебе может оказаться на руку, что у тебя есть у кого остановиться в Голливуде. Вот и все, что я хотела сказать.
Чуть не забыла. Возможно, твой дедушка все еще находится в коме, в больнице Святого Иуды в Форт-Уэйн, штат Оклахома. Его лечение оплачивается из средств, положенных на специальный счет в банке, и если он все-таки когда-нибудь проснется, то ему не придется беспокоиться о финансовом благосостоянии до конца своих дней, я об этом позаботилась.
Так что он не будет тебе обузой, когда ты вырастешь.
Кстати, я ведь уже говорила тебе? Адвокат, который передаст тебе это письмо, также даст тебе значительную сумму денег, которая лежит на твоем счете.
Потрать их на что хочешь. Поверь мне, это большое удовольствие.
Я оставила самое важное напоследок, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь заглядывал мне через плечо, пока буду это писать.
Я знаю, тебе придется услышать обо мне много несправедливых вещей, пока ты растешь. Только знай, что большинство из них ложь.
Я знаю, что оказалась плохой матерью для тебя, но ты была светом моей жизни, и все, что я делала, чувствовала и видела с дня твоего рождения, имело смысл только потому, что ты существовала в этом мире и что в один прекрасный день наконец узнаешь, кто я такая на самом деле и как сильно люблю тебя.
Мне пора идти. Но сначала попытаюсь быстро рассказать тебе о том, куда я иду и почему мы никогда не сможем там встретиться.
У меня есть возлюбленный. Это мужчина, и он всегда был со мной. Неважно, как его зовут и как мы познакомились. Ничто неважно: ни его образование, ни его статус, ни его национальность, ни его вероисповедание. В любом случае все, что ты слышишь о людях, оказывается ложью, так что гораздо важнее то, что ты сама знаешь про этого человека. А знаешь ты то, что твой возлюбленный всегда будет твоим маленьким мальчиком. И ты всегда будешь любить его, как бы плохо он к тебе ни относился и сколько бы неприятностей тебе ни доставлял.
Сегодня вечером мой возлюбленный заберет меня из этого ужасного места. Мы ничего с ним не планировали. Я просто хорошо знаю его и доверяю, он никогда прежде меня не подводил. Это будет нашим секретом от остального мира. Только он и я знаем, куда мы пойдем и как туда добраться.
Ручаюсь, что великому штату Техас это не понравится. Они не захотят, чтобы люди узнали правду. Они обманут людей и заявят, что надо мной была совершена законная казнь. Они даже покажут мой прах в урне и разбросают его над океаном, как я и просила, чтобы никто не заподозрил их в грязных махинациях. Они официально подтвердят, что я умерла от смертельной инъекции. Они будут врать, и врать, и врать, и врать, и врать. Люди вокруг меня только и занимаются тем, что врут. И я имею в виду не только преступников, врут все. Эта часть их работы.
Если они начнут пичкать тебя всем этим враньем, не верь им. Постарайся верить только мне. Я твоя мать и не стала бы тебе лгать.
Поверь в то, что я ушла очень далеко вместе с моим возлюбленным. Мы будем очень счастливы вместе. Мы никогда больше не будем несчастны.
Это означает, что мне следует поторопиться и закончить писать это письмо, чтобы вовремя передать его профессору Реджинальду вместе с другими бумагами, потому что мне еще нужно использовать оставшиеся несколько часов для подготовки к встрече с моим возлюбленным, когда он придет осуществлять свои тщательно продуманные планы моего избавления.
Мое последнее пожелание тебе заключается в том, что я хочу, чтобы ты была счастлива и нашла своего возлюбленного.
Я хочу, чтобы ты выросла счастливой и сильной.
Когда ты наконец встретишь своего возлюбленного, ты сразу же это поймешь. Он будет твоим маленьким мальчиком. Он тоже это сразу же поймет. Иногда другие будут смотреть на тебя так же, как он, и ты даже будешь влюбляться в них, но они никогда не будут такими особенными, как он, потому что это любовь на всю жизнь. Когда ты встретишь своего возлюбленного, то должна будешь повсюду следовать за ним. Не слушай феминисток и тех, кто будет говорить тебе про независимость и все такое, потому что отныне ты теперь принадлежишь только ему, и хотя феминистки правы насчет некоторых вещей, но на самом деле они просто неспособны найти себе подходящего мужчину, даже если бы им хорошо за это заплатили. Поэтому многие из них лесбиянки.
Конечно, иногда тебе нужно будет отдыхать от него и заниматься своими вещами. В этом нет ничего предосудительного. Но никогда не забывай, что теперь ты всегда принадлежишь своему избраннику, а он принадлежит тебе.
Ты никогда не должна в нем сомневаться. Ты не должна его обманывать. Ты должна позволять ему вести машину, даже когда он заставляет тебя нервничать своим чересчур агрессивным мужским поведением, например петляя на дороге или беспорядочно сигналя. Ты должна поддерживать его во всех начинаниях и уважать его мнение, даже если оно противоречит твоей собственной системе ценностей.
Это большая ответственность — поддерживать во всем своего избранника, но ты должна это делать, если хочешь, чтобы твоя любовь крепла и росла, а не превратилась в очередную сексуальную интрижку. Я не говорю, что это плохо иногда поддаваться своим сексуальным инстинктам. Но это не самое главное в жизни, вот что я пытаюсь сказать.
Но чтобы твоя любовь росла и крепла, ты должна любить его. Ты должна быть с ним рядом в трудную минуту. Ты должна почитать и уважать его. Но самое главное — ты должна знать, что никогда не сможешь простить его. Простить за то, что он украл тебя у этого мира, и теперь ты не можешь быть счастлива ни с кем, кроме него.
Что же, мое пребывание в этой ужасной тюрьме подходит к своему логическому концу. Я не буду ничего брать с собой, кроме моей самой любимой книги — «Луна и грош» Уильяма Сомерсета Моэма. Я надеюсь, что тебе тоже удастся найти книгу, которая подскажет тебе путь и научит преодолевать жизненные трудности и горести.
Хотя, пожалуй, я соглашусь с тем, что большинство книг, особенно те, которые нас заставляют читать в школе, обычно довольно скучные.
Мне уже надо заканчивать.
Скоро вернется надзиратель Фрогал. Как того требует закон, его будут сопровождать два охранника и палач, довольно-таки скучный человек с полнейшим отсутствием положительных качеств. Пожалуй, это единственный человек на всем белом свете, который оставил меня абсолютно равнодушной. От него пахнет петрушкой.
Надзиратель Фрогал будет очень добрым и милым. Он выполнит мое последнее желание и отнесет это письмо прямиком профессору Реджинальду, который тотчас же покинет стены этого заведения, как я его просила. Он пронесет это письмо мимо охранников, пистолетов, стен и сторожевых. Он вынесет его на свободу и вверит почтовой службе США. Он никогда не узнает, что я освободилась от страданий и смерти.
Так или иначе, мне нужно выбираться отсюда.
Прежде чем взять мое письмо, надзиратель Фрогал дотронется до меня жестом, призванным выразить крайнее сочувствие и абсолютно лишенным какого бы то ни было сексуального подтекста. Такие жесты обычно выказывают сострадание и человеческое тепло. Но надзиратель Фрогал будет находиться под орлиным взором палача. Он не обладает привилегиями свободного передвижения, как мой старый друг надзиратель Харрисон.
Но это не означает, что он не мужчина.
«Все, что захочешь, Ла». На его глаза навернутся слезы. У меня в глазах тоже будут слезы. Я буду знать, что вынуждена уйти и что надзиратель Фрогал не сможет остановить меня. Возможно, кому-то придется пострадать во время моего ухода, но это зависит не от меня, а от моего возлюбленного. Надеюсь, что надзиратель Фрогал не пострадает. Но я не смогу ему помочь, если так случится.
Мой избранник очень сильно меня любит, и он не позволит никому причинить мне страдания.
«Спасибо, надзиратель Фрогал. Вы и так много для меня сделали. Спасибо за то, что согласились отнести письмо профессору Реджинальду. И спасибо за то, что поместили Коринну в одиночную камеру на сегодняшний день. Ей так будет легче. Мне тоже от этого легче. Если вы понимаете, о чем я».
Но надзиратель Фрогал не поймет, о чем я говорю. Он так ничего и не поймет. Он будет продолжать смотреть на меня. Он будет смотреть на меня так, как мужчина смотрит на женщину, когда уже ничто не может им помочь.
«Все что угодно, Ла», — скажет он мне. Он снова до меня дотронется. Это будет более краткое прикосновение, но гораздо более интимное. Даже палач вскинет глаза на нас.
Это прикосновение будет значить все для надзирателя Фрогала и не будет значить ничего для меня. Я ухожу со своим возлюбленным. У меня есть гораздо более важные вещи, о которых мне нужно позаботиться.
«Я знаю, надзиратель Фрогал, — отвечу я ему. — Это не вы послали меня на смертную казнь за преступления, которых я не совершала. Это великий штат Техас. Хотя я, честно говоря, не вижу, что в нем такого великого. Ведь они лишают четырехлетнюю девочку своей мамочки».
«Ты знаешь, — молвит он мне. Он не может больше ничего прибавить к этому, потому что за нами наблюдает палач. — Ты всегда будешь это знать. И я тоже всегда буду это знать».
А потом он уйдет вместе с моим письмом. Он передаст его профессору Реджинальду. По дороге он будет думать обо мне.
Время бежит все быстрее и быстрее, и я тоже убегу вместе с ним, как только захочу. Но прежде должна дать тебе два маленьких наставления.
Во-первых, хотя я, конечно, не хочу вмешиваться и вообще это не мое дело, но твоим возлюбленным может оказаться некто Оливер Крэнстед, который жил в Форт-Уэйн, штат Индиана, когда был маленьким мальчиком. Он чуть-чуть старше тебя по возрасту, так что, когда вы встретитесь, он уже будет гораздо представительнее и интереснее тех твоих ровесников, с которыми ты, возможно, сейчас встречаешься, и к тому же он должен знать толк в женщинах. Я сама помогла ему в этом вопросе и давала подходящие его возрасту советы.
Только держись подальше от его отца, похоже, он темная лошадка.
Во-вторых, если во снах к тебе приходит Длиннолицая Ведьма, то не бойся ее. Она будет пытаться преследовать тебя повсюду, даже в самых тайных уголках. Она может выскочить из твоего шкафа ночью, с растрепанными волосами, торчащими в разные стороны, как иголки, и начать шамкать своим беззубым ужасным ртом, из которого течет пена. Она будет издеваться над тобой и танцевать вокруг тебя дикие танцы вместе с другими длиннолицыми ведьмами, и ты будешь так напугана, что не сможешь шевельнуть ни рукой ни ногой от страха. Это будет самое ужасное чувство из всех ужасных чувств на свете, и ты будешь пытаться избавиться от Длиннолицей Ведьмы: будешь колоть ее ножами, пинать ее, сбрасывать ее с лестницы, и тебе ненадолго покажется, что ты ее победила. Что ты навсегда избавилась от нее. И теперь она никогда не вернется.
Но она снова к тебе придет. Тебе никогда не удастся избавиться от нее.
Сначала ты будешь пристально вглядываться в темноту у подножия лестницы. Потом ты услышишь ее дыхание. Ты обернешься и обнаружишь, что она стоит за твоей спиной, такая худая и уродливая, и тут ты закричишь и бросишься в темный пролет лестницы, который представляется тебе таким же страшным, как и она сама. Но она опять встретит тебя там и схватит за горло своими костлявыми руками с такими же пальцами. Она постарается заглотнуть тебя как кусок пирога. Ты будешь убивать ее снова и снова, а она будет приходить к тебе опять и опять.
Теперь я расскажу тебе про свой секрет, который поможет тебе избавиться от дурных снов.
В следующий раз, когда она придет к тебе, постарайся не убегать от нее. Не стреляй в нее и не коли ее ножами. Не пытайся утопить ее в ванной или убить электрическим током, включив тостер в розетку. В следующий раз просто храбро стой на своем месте и смотри ей прямо в глаза. Не бойся. Не убегай. Не пытайся спрятаться — это еще больше злит ее. Посмотри в лицо своим страхам, иначе они никогда не исчезнут.
На самом деле Длиннолицая Ведьма просто хочет обнять тебя. Она хочет рассказать тебе о своей любви, а потом, если ты вежливо ее попросишь, она уйдет.
Научись принимать любовь Длиннолицей Ведьмы, и я тебе обещаю: это избавит тебя от всех жизненных страхов и дурных снов.
У меня больше не осталось времени, но я хочу подарить тебе одну последнюю оставшуюся у меня вещь, которая, надеюсь, достойна моей ненаглядной дочери, а именно кассету с песней, которую я все время пела для тебя с тех пор, как ты родилась. К сожалению, там нет музыкального сопровождения, и к тому же я записала ее на стареньком магнитофоне, который мне принес надзиратель Харрисон. Но эта единственная красивая вещь, которую я могу подарить, и я дарю ее тебе:
Рядом с тобой, рядом с тобой, Хочу ощущать тебя рядом с собой, Хочу чувствовать, что ты знаешь, Что я рядом, Видеть, что ты меня видишь.И так далее, и так далее до самого скончания веков.
(Не знаю почему, но когда я пишу эти строки, то на глаза у меня наворачиваются слезы, наверное, потому, что в этих словах есть какая-то внутренняя сила.)
Я вечно буду любить тебя, цветочек (даже если ты совсем не помнишь меня). Я всегда буду с тобой в трудную минуту (даже тогда, когда ты не будешь меня видеть). Я всегда, всегда, всегда буду любить тебя, а теперь мне надо идти.
P. S. Но друзья называют меня Ла.
И после
— Не знаю, на что это похоже. Это не сон и не бодрствование. Возможно, мое состояние похоже на… Нет, даже на это оно не похоже.
— Вы помните, как вас зовут?
— Мне сказали мое имя. Я не помню, помнил ли я его до того, как они мне сказали, но сейчас я помню. И я начинаю вспоминать другие вещи. Они появляются словно ниоткуда.
— Вы знаете, как долго вы отсутствовали?
— Шесть или семь лет.
— Вам объяснили цель этого интервью?
— Что-то насчет моей умственной способности адекватно воспринимать действительность. Самостоятельности принимать собственные решения. Принимать на себя ответственность, финансовую и правовую, за все мои… Ну, в общем, за мою прошлую жизнь. То есть они должны убедиться, что я могу подписать необходимые бумаги, чтобы меня выписали из больницы, и что я могу получить копии некоторых документов от адвоката Ла. Бернштайна… Бирнбаума или как его там.
— Хотите я налью вам еще воды?
— Да, налейте мне еще воды, пожалуйста.
— Вы дали свое согласие на запись этого интервью. Эти записи не могут быть использованы против вас в ходе каких бы то ни было судебных разбирательств. Эта кассета не может быть предъявлена ни одному человеку, ни одной организации без вашего предварительного письменного разрешения. По вашей личной просьбе вам может быть предоставлена копия этой записи, но кассета будет являться исключительно собственностью адвоката вашей дочери.
— Бирнбаума. Его имя все время всплывает в памяти.
— Вы можете повторить сказанное мной?
— Эта кассета не может быть использована против меня в суде. Она целиком и полностью принадлежит этому парню Бирнбауму по причине, которую он мне потом объяснит или не объяснит, если того захочет. Но мне думается, это из-за денег. Как будто бы я здесь за этим. За деньгами.
— Значит, мы пришли к соглашению?
— Да, валяйте дальше.
— Сколько времени прошло с тех пор, как вы пришли в сознание, мистер Риордан?
— Дайте подумать. Это было в пятницу. Страстная пятница. Не подумайте, что я религиозен. А сейчас понедельник. Три дня. Всего несколько десятков часов. Новый мир.
— Вы помните свой последний адрес?
— Шесть шесть пять четыре, Партизан-авеню, Эшфорд, Коннектикут. Мой дом находился напротив старой гостиницы. Что там теперь творится в Эшфорде?
— К сожалению, мне это неизвестно, мистер Риордан. Я родом из Монтаны.
— Моя мать была из Мэдисона. Вы когда-нибудь там были?