Хорошая война
Шрифт:
Бартоломео, переходя на шахматную терминологию, поставил 'вилку', предоставив оппоненту два пути, ведущих к проигрышу. Или отстаивать безусловно проигрышную концепцию 'меньшего зла', или перейти на скользкую дорожку аналогий и аллегорий, где побеждает не тот, кто прав, а тот, кто лучше владеет искусством спора.
— Понятна мечта о том, чтобы для праведника не было неодолимых препятствий в чисто духовном поборании зла, так, чтобы он мог остановить и преобразить всякого злодея одним своим взглядом, словом и движением, — спокойно ответил Патер, будто бы не посчитав оба пути заслуживающими внимания. На самом деле, у него не хватило квалификации не только спорить по любой из двух предложенных линий, но даже эти линии заметить.
— Это наивная мечта, — продолжил Патер, — духовная сила праведника имеет свой предел перед лицом сущего злодейства. И христианину не подобало бы переоценивать эту мечту, имея перед глазами образы множества святых, замученных не обратившимися и не преобразившимися злодеями…
— … Но так и не взявшимися за меч, — перебил Бартоломео, — 'И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне. Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц.'
— Нет такого духовного закона, что идущий через неправедность идет ко греху… Если бы было так, то все люди, как постоянно идущие через неправедность и даже через грех, были бы обречены на безысходную гибель, ибо грех нагромождался бы на грех, и неодолимое бремя его тянуло бы человека в бездну.
— Да, Бог в благости своей прощает нам грехи. Но праведность состоит не в том, чтобы неустанно грешить и вымаливать прощение. 'Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте. Будьте единомысленны между собою; не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным; не мечтайте о себе; никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром перед всеми человеками. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберёшь ему на голову горящие уголья. Не будь побеждён злом, но побеждай зло добром'. Добром, а не мечом!
— Судьба человека в том, чтобы в жизни на земле иметь дело с буйством неуговоримого зла. Уклониться от этой судьбы нельзя; есть только две возможности: или недостойно отвернуться от нее и недостойно изживать ее в слепоте и малодушии; или же достойно принять ее, осмысливая это принятие как служение и оставаясь верным своему призванию. Но это и значит принять меч во имя Божьего дела.
— Чем же Вы можете это подтвердить? Отчего Вы избегаете цитат из Писания и примеров из жизни Церкви? — Бартоломео напомнил о том, чего следовало потребовать в первую очередь
— Так я думал, Писание здесь все и так знают, зачем же еще цитировать. Откройте Ветхий завет, там что ни глава, то меч и головы с плеч, — простодушно удивился Патер, — Вон, божьи люди стоят, никто не возражает, — указал он на слушателей, — А насчет примеров, скажи-ка, Бычище, кто придумал по фехтованию учебники писать?
Все обернулись к Быку, тот почесал переносицу и ответил.
— Его преосвященство епископ Вурзбурга. Лет так двести назад. Там еще учителем фехтования священник нарисован.
Публика ахнула. Бартоломео решил, что проигрывает. На его аргументы такой реакции не было.
— То есть, Вы готовы взять на себя полномочия Бога в лишении жизни других людей? Почему же Вы думаете, что у человека есть такое право? — вопросил Бартоломео, держа наготове несколько цитат из Библии и изречений святых отцов как контраргументы на возможные ответы швейцарца. Вопрос был на первый взгляд разумным и правомерным, но с подвохом. Собеседнику предлагалось либо подтвердить заведомо неправильный тезис, который он на самом деле не выдвигал, либо пойти на попятный, что будет выглядеть, как будто он отказывается вместе с эти тезисом и от прочих своих аргументов.
— Может быть, потому, что человек создан по образу и подобию Божьему? — простодушно ответил Патер.
Публика загудела. Патер легким поклоном показал, что готов выслушать возражения, и окинул взглядом аудиторию. Увлекшись дискуссией, он не сразу заметил нового слушателя. Одежда и особенно осанка выдавала в пришедшем благородного человека, который ни перед кем не гнет спину и не склоняет голову. Чувствовалась сила и ловкость, присущая воинам. Головного убора гость не носил, и аккуратно расчесанные темные локоны ниспадали на его плечи. Патер определил гостя как рыцаря и собрался задать ему пару вопросов по теме спора, как только ответит Бартоломео.
Бартоломео пытался придумать достойный ответ, но ничего не приходило в голову. Этот безумный горец не повелся на 'битву цитат', где проиграл бы в силу меньшей эрудиции. Он не повелся на 'меньшее зло', многократно обсужденное и осужденное. Не повелся на аналогии и аллегории. На последний же вопрос он дал совершенно неожиданный ответ, против которого не работала ни одна заготовка и свежих возражений с ходу не находилось. Фактически, этот сумасшедший построил свою непротиворечивую теорию, а опытный теолог пока еще не только не смог его грамотно опровергнуть, но даже не высказал ни одной собственной мысли, ограничившись несработавшими дискуссионными трюками и цитированием всем известных мест из Писания.
Выходов было два — или продолжать дискуссию, или прибегнуть к последнему аргументу, 'Вы хорошо умеете спорить, но Бог не на Вашей стороне', как бы это ни было подло и нечестно. Нельзя было терпеть школу мордобоя в стенах божьего храма. Бартоломео оглядел слушателей, выбирая, продолжить спор или закончить его обличительной филиппикой, и тут увидел краем глаза епископа.
— Эээ… Ваше преосвященство?
Все тут же обернулись и поприветствовали дорогого руководителя. Епископ слегка наклонил голову в ответ и жестом благословил всех присутствующих.
Патер не сразу понял, где именно находится 'ваше преосвященство', а, когда понял, пришел в ужас. Хорош епископ, который ходит по монастырю в светской одежде и без головного убора! В дорогой и нескромной светской одежде. И даже без тонзуры! Что это за епископ с манерами рыцаря и жестким взглядом исподлобья? А как вам понравится епископ с мечом и кинжалом на поясе?
— У нас тут был диспут о допустимости насилия для праведного христианина, — доложил Бартоломео. По здравому размышлению, он решил, что уступит право последнего аргумента старшему по званию.