Хорошая жена
Шрифт:
Потом мы ехали вдоль долины под ярким, слепящим солнцем.
— Там, — наконец сказала Бенедетта, когда я вела машину по каштановой аллее, — стоит ферма, где был дом твоего отца.
— О, — это было все, что я могла вымолвить.
Теплый воздух окутал меня, когда я вышла из машины. «Ферма была старая, очень старая, — говорил мне отец, — а кирпич был самого мягкого оранжевого оттенка, который только можно себе представить. Вокруг дома был сад со статуей и лабиринтом кустарника. Я думал, что это самое красивое место на земле».
Передо мной стояло здание с грязноватыми
— Разве отец не говорил тебе, Фанни, что дом был разрушен во время войны?
— Нет, не говорил.
Я обошла вокруг дома. Кожа на руках покраснела от солнца, пока я вглядывалась в подслеповатый и неуклюжий фасад. Это место не было родиной семьи Баттиста, попытка восстановить его после войны только изуродовала его. Таков был печальный результат насилия и беспорядка.
Я прошла еще немного, и мои глаза заметили фрагмент каменной арки, включенный в бетонную стену. Красивое, изящное напоминание о том, что утрачено безвозвратно. Бенедетта сделала все, чтобы усугубить мое разочарование:
— После бомбежки здесь ничего не осталось.
— Кто там живет сейчас?
— Чужие. — ее тон был враждебным. — Они пришли после войны с юга. Мы плохо их знаем.
— Это было пятьдесят лет назад, Бенедетта. — я завела двигатель и направилась обратно в город. Через некоторое время я спросила: — Как ты думаешь, я могу еще ненадолго остаться в Casa Rosa?
Лицо Бенедетты расплылось в широкой улыбке.
— Конечно. Мы договоримся по телефону прямо сейчас.
Когда я сообщила о своем решении остаться в Фиертино до конца месяца, Мэг встретила новость со своей обычной иронией.
— Так не похоже на тебя, Фанни, бросить свой пост. Уилл очень расстроен.
— Думаю, ему лучше поговорить об этом со мной.
— Уверена, что поговорит. Я только повторяю его слова. Сейчас у него очень сложный период. Его чуть не разорвали в прессе за отказ приехать на программу вечерних новостей. Обвинили в трусости и так далее.
— Бедный Уилл. Я не знала. Но он выживет. Скоро начнутся каникулы, все уйдут в отпуска.
— Не могу представить, что такое важное задерживает тебя там.
— Дом, — призналась я, наслаждаясь своей радостью. — он называется Casa Rosa.
— Дом? Не припомню, чтобы ты раньше интересовалась домами. Если бы ты говорила о вине, я бы поняла. Что в этом доме такого замечательного?
«В нем есть комнаты, — могла бы сказать я. — Красивые комнаты, каждая из которых требует моего внимания, любовного взгляда, пристального наблюдения».
Мэг подвела итог:
— Полагаю, мне придется поработать здесь за тебя.
Уилл не был рад моему решению. Он позвонил, когда я собиралась спуститься к городской площади, чтобы поужинать в кафе Анджело, настойчиво рекомендованном Бенедеттой.
Я попыталась объяснить ему, что я влюблена в Casa Rosa, и попыталась намекнуть — мягко, как только возможно — что нам обоим неплохо было бы провести некоторое время порознь.
— Возможно, ты права, — признал он, — но… Фанни… есть что-то, чего я не знаю?
— Мне очень жаль. Я понимаю, что это будет несколько неудобно.
— Я на самом деле не справляюсь без тебя.
— А ты попробуй.
— Почему именно сейчас? Ты могла бы вернуться в любое время. — мне казалось, что мы пытаемся докричаться друг до друга, стоя в разных концах большой комнаты; я не собиралась идти ему навстречу. — Что в этом доме такого замечательного?
— Я привезу фотографии и покажу тебе.
— Я советовался с Манночи. Есть несколько мероприятий, где твое присутствие действительно необходимо.
— Неужели Манночи не может ехать с тобой? Тогда пригласи Мэг. Ей это понравится.
В его голосе звучало сомнение.
— Это не лучший вариант.
— Я уехала в первый раз, Уилл.
Последовало неловкое молчание.
— Фанни, я тебя теряю?
Наконец я почувствовала себя виноватой, и чувство вины заставило меня потерять самообладание.
— Уилл, — прошипела я в трубку. — Я растила Хлою, вела дом и… терпела твою сестру. Я улыбалась на бесконечных благотворительных мероприятиях, тысячах ужинов, чаепитий, встреч и чертовых депутатских приемах с избирателями. Я отказалась от любимой работы, не говоря уже о большей части выходных и огромном куске моей личной жизни. Все, о чем я прошу, это несколько свободных недель. Потому что мой отец умер, и я хочу подумать о нем. Я устала и мне грустно. Я скучаю по нашей дочери. — я могла бы добавить: «Я потерялась».
Я слышала треск зажигалки.
— Я не знал, что тебе так плохо.
— Теперь будешь знать.
Когда мне исполнилось четырнадцать, стоматолог снял брекеты [17] с моих зубов. В течение многих лет мой рот был отягощен железом, и почти каждый день острые края проволоки натирали десны до язв. Мне было больно улыбаться, и никогда, ни на минуту я не забывала, что я уродлива и неуклюжа. В момент освобождения от этой пытки я почувствовала чудесный вкус воздуха во рту.
17
Стоматологическое приспособление для выравнивания зубов.
Я положила трубку и снова ощутила блаженство свободного дыхания.
Конечно, мне было грустно, но эта грусть была вплетена в полотно моей жизни и заставляла острее чувствовать ее красоту. Я сидела на лестнице Casa Rosa, подперев подбородок ладонью. Как часто мы находим время, чтобы докопаться до своей сути и вывести ее на свет? Чтобы изучить ее и с наслаждением признания сказать: «Это я». Это то, кем я могла бы быть. Вот мой путь.
Я достала свои винные книги и приступила к реализации программы обучения. Я погрузилась в местную историю. Я читала о Пунических войнах, о каштановых лесах, откуда поставляли древесину для римских галер. О проезжавших здесь Папах, о гражданских войнах, о паломнической дороге — Via francigena — которая соединяла Фиертино со всей Европой.