Хорошая жена
Шрифт:
Стены на кухне были побелены, но в некоторых местах и внизу побелка стерлась до штукатурки. Потолочные балки стали почти черными. С них свисали пучки сухих трав — маленькое подношение богу домашнего очага.
Я подтащила стул и сняла их — теперь кухня казалась почти голой. Сложив руки на груди, я отступила на шаг и подвела итоги. Странно, вырвавшись из бытовой карусели, я не желала ничего другого, как вооружиться инструментами и красками и приступить к ремонту этого опустевшего гнезда. Байрон написал: «Я обрел свободу с первым вздохом», и я считала, что он говорит вздор. Тем не менее, именно с первым вздохом
Здесь обязательно найдется место, чтобы в холодный зимний вечер приготовить грибной ризотто по рецепту Бенедетты, и потом съесть его с маслом и пармезаном. В жаркие вечера, когда солнце сползает к горизонту, а воздух густеет от ароматов трав и цветов, можно будет зажарить курицу с лимоном и гарниром из свежего базилика, чтобы съесть ее на лоджии. Я даже знала, где найдет себе место вышитая бисером салфетка миссис Скотт — под кувшином свежего лимонада.
Наверху я бы застлала кровати толстыми старыми простынями, отполировала половицы воском и положила в шкафы пакетики с лавандой, как, должно быть, делали женщины этого дома, когда Casa Rosa был пристанищем большой семьи.
Конечно, весной ставни не открывались, а в огороде позади дома высаживали мангольд, шпинат и картофель. В холодные дни гостиная с высокими окнами нагревалась огнем в очаге, но, думаю, семья не отказалась бы от несентиментального центрального отопления.
Я бы вымыла и отполировала до блеска каждую комнату в Casa Rosa. Каждая стала бы хранилищем для особых вещей — книг, картин, старой мебели. У каждой было бы свое особое предназначение, свой запах. В каждой комнате было бы свое окно, открывающее свой особенный вид на окружающий пейзаж.
Лоджия проходила вдоль заднего торца дома, и деревянная колоннада под ней создавала затененное пространство, где можно было бы сидеть весь день. Я принесла туда плетеное кресло и уселась в него. Казалось, ничего здесь не менялось в течение столетий, единственным знаком времени было большое здание фабрики оливкового масла на окраине деревни и бетонная дорога, теряющаяся за дальним холмом.
Струйка пота пробежала от лопаток к пояснице. Муравей забрался ко мне на палец. Теплый воздух колыхался над дорогой, над виноградными лозами на склонах. Я чувствовала, как тепло растворяет мои кости, наполняет вены, пронизывает меня насквозь. Я подняла палец, щелкнула им по ручке кресла и сказала себе, что это единственное движение, которое я сегодня сделаю.
Забуду, что я была собранной и организованной, забуду, что моя жизнь была подчинена расписанию. Вычеркну из памяти коричневый кожаный ежедневник, списки, запас полуфабрикатов в морозилке, информационные листки для подготовки к званым обедам. Кем была сейчас эта женщина, от которой пахло солнцем и немного потом? Со шлейфом вчерашних обязательств, из которых я выходила, как из старой кожи, еще скорбящая по умершему отцу, но уже полная жадного любопытства и нетерпения.
Домик Бенедетты вместе с десятком таких же жался на склоне над мостом в южной части Фиертино. Здесь не было сада, только прямоугольный участок с несколькими грядками помидоров, подвязанных к бамбуковым колышкам, пара оливковых деревьев и пластиковый бак для хранения топлива. Дом Бенедетты стоял на месте старой школы, разрушенной, как и многие здания в деревне, при бомбардировке во время войны, когда союзники наступали на немцев с севера.
Она познакомила меня с сестрой своего покойного мужа, крупной женщиной много старше ее со вставными зубами и фиолетовыми волосами. Ее брат, Сильвио, тоже был здесь, он сидел в углу, неотрывно глядя на меня с любопытством, на которое невозможно было обижаться.
У синьоры Бретто был очень сильный акцент, и я изо всех сил вслушивалась в ее слова. Но думаю, я поняла ее правильно:
— Твоя бабушка была очень красивой. И очень храброй. Она работала в поле даже под грохот пушек, чтобы собрать урожай, даже когда никто больше не решался выходить.
— Моя бабушка так работала? Отец никогда не рассказывал об этом.
— Он был всего лишь маленьким мальчиком. Он не должен был знать всего. Мы многое скрывали от наших детей.
Моя бабушка. Вела по пашне волов, обходя мины, и бежала в укрытие, когда работать под обстрелом становилось невозможно.
— Tengo familia, [16] — пробормотала я молчаливой тени моего отца.
Кухня была крошечной (архитектор неукоснительно добивался экономии проекта) и была загромождена религиозными картинами, церковными газетами и журналами, бутылками масла, тарелками с изображением помидоров и цветочными горшками. Широкий стол занимал большую часть пространства, но мы протиснулись за него и дружно съели знаменитый спагетти con Verdura и телятину, жареную в масле с шалфеем.
16
У меня есть семья (итал.)
Долина очень изменилась, рассказали мне. С одной стороны, оливки стали прибыльным бизнесом, и каждый спешил получить новые субсидии. С другой стороны английские захватчики раскупали самые старые и живописные дома.
— И все же, — сказал Сильвио, чей сын работал на реконструкции большого дома на римской дороге, — англичанам нужна наша помощь, и они платят по счетам. А у нас есть рабочие места.
Я сказала им, что собираюсь подняться на холмы рано утром. Синьора Бретто выглядела встревоженной.
— Оденься потеплее, — сказала она. — Ты можешь простудиться.
Температура на кухне была не ниже двадцати шести градусов по Цельсию. Я попыталась поймать взгляд Бенедетты, но она была согласна с золовкой.
— Ты можешь взять мою шаль. — она похлопала меня по руке. — Заезжай завтра за мной, и я тебе все здесь покажу.
Бенедетта твердо держала слово. Не замолкая ни на минуту, она провела меня по городу. Мне показали церковь, площадь с колоннадой и фонтаном, древний колодец, где останавливались купеческие караваны. Бенедетта представила меня в магазине, где торговали четками и молитвенниками, и в маленькой лавке, расположенной на первом этаже колокольни, которая снабжала всю округу оливковым маслом, чесночным соусом песто, сушеными помидорами, коробками шоколадных конфет, маринованными артишоками и колбасой Mortadella размером с большую тарелку.