Хорошая жена
Шрифт:
Рука Мэг подползла к моей и отчаянно ухватилась за нее.
— Ох, Фанни, — сказала она, — я всегда думала, что жизнь просто ужасная шутка.
Уиллу удалось изменить свой министерский график, и через два дня мы поехали в Эмбер-хаус. Я остановилась на пороге и поняла, что не могу заставить себя войти в парадную дверь.
— Уилл, я не могу войти в дом. Пока нет.
Он обнял меня за плечи и прижал к себе.
— Давай пройдемся по саду.
Трава была сырой после недавнего дождя, и сад казался насквозь пропитанным
Вскоре дождь усилился, и он сказал:
— Мы не можем это дольше откладывать, — нежно повел меня к двери и ввел внутрь. — Дай мне руку, — приказал он и крепко сжал ее.
Это было странно, но за несколько дней дом стал совсем другим.
12
Клематис — лиановидное вьющееся растение высотой в основном от 1 до 3 метров. Цветки разнообразной расцветки — от белых до пурпурных, диаметром от 2 до 20 см. Клематисы великолепно смотрятся в саду на фоне построек и кустарников, причем могут расти и цвести на одном месте до 30 и более лет.
Уилл сварил кофе, а я нарезала бутерброды. Уилл ел с жадностью, а я отламывала кусочки сыра. Я думала о доме, о том, что не могу расстаться с ним.
— Уилл, что ты думаешь о жизни здесь?
Он был поражен.
— Жить здесь? Это мне и в голову не приходило. — он взял бутерброд с яйцом. — Фанни, ты серьезно?
Я знала, что это сумасшедшая и совершенно нелогичная идея, но прошептала:
— Это мой дом.
Уилл положил бутерброд. Я слишком поздно поняла подтекст своих слов.
— Но не мой, — ответил он. — И я всегда думал, что наш дом был для тебя нашим домом.
— Я не хочу продавать Эмбер-хаус.
Он держал меня за плечи и заглядывал в лицо. Он казался озадаченным своим открытием, и это раздражало меня. Было ли вызвано это недоумение моей скорбью об отце?
— Если ты хочешь, чтобы я подумал об этом, я, конечно, буду думать. Просто это не то, что мы планировали.
— Ох уж эти планы, — я пожала плечами и выплеснула кофе из кружки в раковину.
— Фанни, что с тобой?
Я смотрела в окно, прижав к губам кулак.
— Я не могу смириться с тем, что меня не было рядом с папой, когда он умирал. Это не дает мне покоя, и я никогда не прощу себе.
Уилл подошел сзади и обнял меня.
— Тише, Фанни, тише.
Его мобильный зазвонил в холле. Он инстинктивно дернулся на звонок. Я вскочила на ноги и закрыла ему путь.
— Нет, только не сейчас, Уилл. Никаких телефонов. Ничего.
Телефон умолк. Уилл обнял меня.
— Ты думаешь, я не понимаю, Фанни, но я… — он улыбался своей прежней любящей и нежной улыбкой, и боль моего сердца немного стихла.
Теперь, когда я получила свою долю заботы, я почувствовала в Уилле подавленное волнение и скрытую напряженность.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем.
— Лучше расскажи мне.
— О'кей. — он отошел и снова сел. — Вчера в коридоре меня остановил Роберт. Он сказал, что следующая перестановка в Казначействе даст нам определенную возможность. Но, Фанни, я должен провести автомобильный налог. — как это вовремя, я прижала руку ко рту, чтобы не рассмеяться. Я заметила, что моя рука дрожит. — И я должен буду поддержать правительство по вопросу о Национальном билле здравоохранения, хотя…
— Но, как министр, ты и должен поддержать правительство. В данном случае не имеет значения, что ты думаешь.
— Поддержка и лояльность — это разные вещи, — сказал он.
Раз или два мы с Элейн обсуждали власть. Что это такое? В чем она выражается? Как семья может сосуществовать с властью? Страшная сила, согласились мы. Бьет в череп, как ликер двойной крепости. Почти непреодолимым обольщением является придворная лесть, водитель с машиной, соблазн обмена идеалов на более питательные земные ценности. Идеалы не позволяют удобно разместиться на заднем сиденье в теплом салоне лимузина.
— Ну? — его голос звучал не так уверенно. — Что ты думаешь?
Я изо всех сил попыталась собраться с мыслями.
— Не могли бы мы поговорить об этом позже?
Я оставила Уилла на кухне и прошла в кабинет. Отцовская перьевая ручка лежала на столе, где он в последний раз писал ею. Автоответчик мигал красной лампочкой. Я взяла книгу из стопки на подоконнике: «Рассуждение о величайших винах Бордо», и бросила ее обратно.
Я с такой силой сжала край портьеры, что пальцы онемели. Несколько лет назад я бы не поверила себе. Горе не было похоже на лезвие, пронзающее плоть. Нет, горе было тяжелым и скучным: оно сдавливало грудь, обессиливало, вызывало головную боль. Я боялась, что схожу с ума, потому что готова была поклясться: мой отец был сейчас в этой комнате. Я слышала его голос.
«После 1963-го, — говорил он, конечно, мы разговаривали о Бордо, — с его непрерывными дождями и эпидемией гнили никому не удалось произвести стоящее вино. Но затем пришел 1964-й, недостаточно оцененный после прошлогодних бедствий. Природа, забрав один год жизни винограда, теперь наградила нас прекрасными, богатыми и элегантными винами…».
Тихий шорох предупредил меня о появлении Уилла за спиной. Не оборачиваясь, я сказала:
— У нас слишком мало людей, к которым мы прирастаем клетка за клеткой, полностью их принимая. Слишком мало, чтобы терять или предавать их.
— Фанни, дорогая, мы должны проверить документы, — сказал он тихо.
Мы отложили большую часть, чтобы забрать с собой. Вместе мы отсортировали наиболее срочные счета и письма в одну стопку, а менее актуальные в другую. Наконец, мы добрались до конверта с надписью «Франческа».
— Я посмотрю это позже, — я положила на него руку.
Уилл приподнял бровь.
— Понимаю.
Уилл не был глуп. Он разделял со мной свои заботы и амбиции, но я не хотела делить с ним содержимое конверта, принадлежавшего моему отцу.