Хорошие и плохие мысли (сборник)
Шрифт:
Через час после бабушкиного ухода дед встал, оделся и, не обращая внимания на мои просьбы и всхлипы, отправился на балкон. Долго громыхал и ворчал там. А вернулся оттуда минут через десять со стопкой старых досок. «Бабушка ничего не узнает, мы ей просто ничего не скажем», – спокойно сказал он и развернул в ванной строительство на весь день: что-то пилил, строгал, стучал молотком, вымерял линейкой, снова отпиливал и бегал на балкон за новыми досками и рейками. Я сначала убеждала его вернуться в постель, хныкала, упрашивала, потом стала помогать.
К вечеру, ежеминутно поглядывая на часы, мы завершали последние
«Я пока в больнице лежал, все думал, дай Бог, выпустят, первым делом сделаю скворечник, летом к ветле привесим», – признался дед, любуясь работой. К приходу бабушки скворечник спрятали на балкон, стружки и гвозди убрали, дед укутался в одеяло, а через неделю врач, прослушав его сердце, похвалил за соблюденье режима.
Летом, когда дед разбирал коробочку с винтиками и гвоздями, подыскивая, чем бы привинтить скворечник к старой ветле, на террасу влетел воробей. Дед так сосредоточенно склонился над коробкой, что ничего не заметил, заметила непрошенного гостя я. Воробей летал под потолком, в панике натыкался на лампу, бился о стекла террасы и запутался в занавесках. Тут-то и был пойман. Воробей, видимо, читал про себя «отче наш», а я, ликуя, несла его через темные сени старого деревенского дома – выпустить на волю. Тогда я не могла знать, что в августе следующего года деда не станет. Что однажды он заснет на стареньком диванчике «москвичка» и больше никогда не проснется. Тогда, выпуская встревоженного воробья, я не могла предположить, что такое вообще возможно – умереть. И виноват в этом был не влетевший в дом воробей, не судьба, не болезнь.
Хорошо, что я так и не решилась взглянуть на деда, лежащего в гробу, поэтому иногда мне кажется, что он не умер, а навсегда улетел, далеко-далеко.
Теперь скворечник уже серый от дождей и метелей. Он висит на стволе ветлы, над скамейкой, и редко, но все же можно заметить какую-нибудь маленькую птицу, на жердочке, у входа...
Попугаи иногда навещают меня, они влетают в раскрытые окна помещений или квартир, где я живу во сне. Они прилетают из ясного, белого и свежего неба, мечутся под потолком, хлопают неутомимыми крыльями. Кок позволяет себя поймать. Подставляет голову, чтоб почесали хохолок и, сидя у меня в ладонях, нежно чвикает и закрывает маленькие черные глазки от удовольствия. Тогда во сне мне светло и тепло.
Другой попугай прилетает стремительно, бешено кружит по комнате, пикирует на меня, кусается и бьет крыльями; иногда прилетает не один, а с целой стаей голубей, они расхаживают по серому подоконнику квартиры, где я живу во сне. Там легкие сиреневые занавески и невесомый, обдуваемый ветром тюль.
Попугаи всегда появляются неожиданно. Снуют по комнате, стращая и радуя меня. В сонниках толкуют образы птиц по-разному. Утверждают, что попугаи снятся ко лжи и измене. А голуби – к счастью.
Порвала брюки на колене. Штопала у окна, подложив с изнаночной стороны старенький деревянный грибок. Сняла деревянную шляпку и в полой ножке, предназначенной для всяких булавок и игл, обнаружила три серо-желтых пера. Эти перья некогда принадлежали моему попугаю, которого уже лет десять, как нет на свете. Серо-желтые перья птицы, которая умерла, летят в разные стороны из форточки, кружась на ветру. А зачем они?
Кок пережил деда ненадолго, года на полтора. Сначала умер дед. И мы долго еще потом вспоминали, как он, загоняя попугая в клетку, приговаривал: «Кок-хлебопек!».
Однажды я нашла на шкафу дедову лупу, он надевал ее, когда чинил часы или радиоприемники. Лупа пережила деда надолго и выглядит совсем не изменившейся. Словно он ее снял всего несколько минут назад. И положил на шкаф, до следующего раза.
Стремительно, под нарастающий ритм синтезаторов, въезжать в город. Мимо безликой равнины с ее пустыми полями. Чувствовать близость города по наполнению встречного потока машин. По нарастающей высоте домов. Рыскать глазами по небу, словно по голубой глотке великана, обложенной дифтеритным налетом облаков. Выискивать взглядом птиц, чувствовать облегчение, заметив их легкое скольжение над микрорайоном окраинных многоэтажек.
Без птиц небеса над городом пусты, словно кто-то старательно надраил их с хлоркой. Превращаются попросту в небо, по которому снуют туда-сюда железные коробки самолетов и военные вертолеты, оставляя позади белые царапины.
Без птиц пространство над городом становится бесцельным и однообразным, равномерно и бессмысленно двигаясь к ночи.
В ловушке
Написала письмо без адреса. Сложила в четыре раза. Зашла в первый попавшийся дом. Темный подъезд, железная дверь с домофоном, в машине человек подозрительно смотрел мне вслед.
«Нет, я иду не взрывать, а как раз наоборот – разминировать свою жизнь, иначе я рано или поздно взорвусь или сойду с ума».
Лестница, окно, какая-то женщина с каштановыми кудрями, одетая в коричневое платье и серо-бежевый передник. Приоткрыла дверь, выглянула, увидела меня, осмотрелась, захлопнула дверь. Возле лифта большая белая болонка, испугавшись, ринулась от меня вверх по лестнице. Темно-серые ступеньки, на стене кое-где краска облупилась, обнажив цемент. Освещение неяркое: «тюремное» окошко под потолком и тусклая лампочка. Вот и почтовые ящики. Ба, да все они ржавые, без замков, значит, людям больше никто не пишет. Кажется, на двери одной из квартир первого этажа тоже был почтовый ящик. Вот он, зеленый, крышка затянута проволокой. Чтобы рекламки не клали. Сую в щель письмо. Сегодня вечером или завтра эта женщина с каштановыми кудрями обнаружит его. И, может быть, прочтет.
Глава 1
Метаморфоза
…Лампочка затрещала. Вдруг, сейчас она разорвется на миллион стеклянных брызг и выколет глаза. Страшно. Трещит, вспыхивает ярко-оранжевым пламенем, раздается глухой хлопок. Потухла. Лампочки нет.
Не пойму, мне легко или тяжело. Чужеродно. Стараюсь делать все то же самое. Посещаю выставку «World Press Photo». Покупаю книги. Читаю их за полночь на том же диване. Но что-то не так. Я медленно становлюсь кем-то. Еще не знаю, радоваться или пугаться того, кем я становлюсь.