Хотеть не вредно!
Шрифт:
Чтобы увести его мысли в сторону и не молчать, я спросила:
— Часто тебе приходится чинить машину? Я слышала, "Нива" ломается без конца.
— Только не у меня, — не без самодовольства ответил Зилов. — Я ее всю перебрал по винтику, усовершенствовал систему охлаждения, на станке обточил движок, ну и всякие мелочи, тебе не понять. Так что она меня слушается, как влюбленная женщина.
Я с интересом посмотрела на него. Тут, конечно, следуя комической логике, машина должна бы заглохнуть, но она ровно катила, мягко для "Нивы", будто по асфальтовому шоссе, а не по рытвинам и выбоинам.
Боря всунул в магнитофон кассету Высоцкого. Послушать ее не успели, так как были уже у кладбища. Долго искали нужный холмик с оградкой. Я раньше нашла могилу отца, посидела на скамейке, глядя на фотографию, пока Зилов прочесывал ряды. Потом он провел меня в лабиринте из оград до жалкого подобия могилы. У Марата не было фотографии, а деревянный "памятник" облупился и просел, будто стоит здесь по крайней мере лет двадцать. Надпись "Нарутдинов Марат" почти стерлась, а оградки не было вовсе.
— Я заказал, должны скоро сделать, — будто оправдываясь, сказал Борис.
— Да теперь не все ли равно? Ему уже ничего не надо, — загрустила я.
— Нам надо.
Мы скоро помолчали.
— Что ж ты, Цыган, не сдюжил? — вырвалось вдруг у Бориса.
— Ему нельзя было одному оставаться, — без всякого упрека сказала я.
— Пить ему нельзя было! — вспылил Борис.
— И это тоже, — миролюбиво ответила я.
В глазах Бориса сверкнули слезы, я обняла его инстинктивно, чтобы утешить.
— Как ты думаешь, там что-нибудь есть? — спросил тихо Зилов и взглянул на меня с надеждой, будто это зависело от меня.
— Конечно, — без тени сомнения ответила я.
— Тебе — верю.
И он пошел к выходу.
— А почему Цыган? — осторожно спрашиваю уже в машине.
— Да со школы еще остались клички, потом в училище, в армии. Мара — Цыган, Сашка — Студент, Витька — Мустафа.
— А ты?
— Малыш, — усмехнулся Боря.
— Ничего себе Малыш! — засмеялась я. — Ты же был внушительнее всех.
— Вот поэтому.
— Малыш, а куда мы сейчас едем? — поддразнила я его.
— Ко мне, — ответил Борис, улыбаясь и выруливая на Центральную улицу.
— Нет, — не согласилась я, — мне еще надо к маме заглянуть.
— Ну, давай заглянем к маме.
Я слегка подумала, потом с нарочитой бодростью произнесла:
— Да ладно, завтра у меня до поезда еще целый день будет. Я уезжаю в десять вечера, вот и посижу у нее напоследок.
Зилов покосился на меня, но ничего не сказал. Однако я почувствовала перемену в его настроении. Возле моего родного дома он слегка затормозил:
— Не пойдешь? Я могу подождать в машине.
Я отрицательно мотнула головой.
— Едем к тебе.
Борис еще заскочил в магазин, купил шампанского и коробку шоколадных конфет.
— Что празднуем? — глупо спросила я.
Зилов не удостоил меня ответом. Мы приехали к его домику на колесах, я огляделась по сторонам и взбежала по ступенькам. Когда за нами закрылась дверь, Боря рывком притянул меня к себе и прошептал:
— Я так соскучился.
— Я тоже.
Сказала раньше, чем почувствовала, как скучаю по нему каждую минуту, каждый миг. Я долго смотрю в его серьезные глаза, в которых читаю невысказанный вопрос. Увезти бы тебя на необитаемый остров и остаться там вдвоем навсегда, подумалось мне, когда голова сладко закружилась, а губы мои открылись для поцелуя.
Тут дверь распахнулась, и на пороге нарисовался, конечно, Галочкин. Он нисколько не смутился, увидев нас целующимися, будто так и должно быть. И, конечно, ни намека на извинение. Зилов выругался одними губами, но вслух ничего не сказал.
— Боря, я уезжаю, — торжественно провозгласил гость.
— Ты уже год как уезжаешь, — буркнул Зилов и стал выкладывать на стол покупки. — Шампанское будешь или водку?
— Ты не веришь? — обиделся Галочкин. — Вот билет, я сегодня его купил.
Он протянул Борису листочек.
— На Москву? — удивился Зилов. — Ты же говорил, что твой брат в Покрове, что ли?
Галочкин пристроился на табуретке у стола.
— Ну да, но ехать-то все равно через Москву.
— А деньги на билет у тебя откуда?
— Брат прислал, — счастливо сияя, делился Галочкин. — Все! Начинаю новую жизнь! Боря, мне нельзя пить: у меня через час поезд.
Зилов решительно убрал со стола водку и стакан. Галочкин проводил их завороженным взглядом и произнес:
— Ну, разве чуть-чуть совсем: я уже все собрал? На посошок?
— Обойдешься, — отрезал Борис. — Мы еще тебя проводим, чтобы ты по дороге где не прихватил. Иначе никуда не уедешь. Извиняй, брат.
Из солидарности мы тоже не стали пить. Зилов унес шампанское в холодильник, который стоял в небольшом предбанничке, и поставил чайник на газ.
— Пьем чай и едем на вокзал! А ты неси сюда свои вещи, — скомандовал он Галочкину.
Тот послушно направился к двери, но Зилов его остановил:
— Погоди, вместе пойдем, — он обернулся ко мне. — Подождешь, мы мигом?
Я кивнула, однако, Зилова что-то беспокоило: он еще раз, когда Галочкин уже вышел, повторил:
— Только обязательно дождись, слышишь?
Я вовсе не собиралась никуда уходить. Если бы это было возможно, то осталась бы в милом приюте с казарменным порядком навсегда. Впрочем, пока они отсутствовали, я только успела полистать пару книг, которые стояли на полке, да заварить чай.
Друзья вернулись с чемоданом и сумкой, набитой продуктами, которые Борис купил отъезжающему, не рискуя давать ему денег. Попив чай и посидев на дорожку, мы отправились на вокзал. Конечно, на машине.