Хождение по трупам
Шрифт:
Господи, как я ждала, когда они уедут — боялась, что Ленчик передумает, когда его спросили утром, он пожал плечами, не знаю, мол, еще. Он несколько раз смотрел на меня внимательно, и всякий раз видел то, что я пыталась ему показать, может чуть переигрывая, чуть фальшивя, но не настолько тонкий он был, чтобы это почувствовать, и потому кажется полностью удовлетворился тем, что перед ним сломленный, испуганный, отупевший, задавленный, покоренный человек, и вправду готовый сделать все что угодно. И я даже слезу пустила — сидела в душе, когда все устали, и давила из себя влагу, из глаз в смысле, и все не выходила, чтобы они обратили внимание на то, что я там задерживаюсь. И естественно, Василек этот стоял рядом, потому что, выполняя приказ Ленчика, одну меня не оставлял
А я все выдавливала слезы, и никак не получалось, разучилась плакать по заказу, хотя когда-то умела — и ни одна картина, которую я пыталась вызвать в памяти, не помогала. Но вышло наконец — не помню как, но потекли жалкие некрокодиловые совсем слезинки, и плечи чуть затряслись, и я все ждала, что вот-вот страж мой обратит на это внимание, а чертов болван все не обращал. Ленчик помог, честь ему и хвала.
— Э, она не утопла там у тебя?
И он ревностно окликнул меня, и я подняла голову, надеясь, что он догадается все же, что это не вода течет по лицу, и тут же отвернулась.
— Она ревет там, старшой. Вытащить ее?
— Ну пусть ревет, раньше надо было думать, — философски ответил Ленчик, и я минуты через три встала и выключила воду и вытерлась — уроды эти, разумеется, уборщицу в номер не пускали, видно вывесили на постоянку табличку на дверь с просьбой не беспокоить, так что полотенце у меня четвертый день было одно и то же, и грязное уже давно, потому что и эти им пользовались, кажется. И я вышла, отворачиваясь демонстративно от них, — я давно уже так делала, со второго дня, заставляя себя сдерживаться, но тут изобразила явное желание спрятать глаза. И Ленчик схватил меня за руку, развернув рывком, посмотрел мне в лицо — и я не вырывалась, стояла послушно, только голову наклонила ниже, как бы стесняясь собственных слез.
Каждый это как-то прокомментировал — кто-то сказал, что слезы у меня от счастья, что столько мужиков меня имеют, кто-то объяснил их моим нежеланием с ними расставаться, кто-то посчитал, что плачу я оттого, что они все утомились от меня. А я молчала, дошла до постели и легла лицом вниз, и они переключились на другое. Хотя какое-то время тишина была в комнате — я подумала, что Ленчик им показывает, что всего они добились, что проблем со мной уже не будет.
Я лежала, вспоминая вчера еще услышанную реплику длиннорожего, бравшего меня сзади:
— А ты че, Василь? Присоединяйся, братан, телка ничего! А то все сачкуешь и сачкуешь — может, черных больше любишь?
А тот промямлил что-то в ответ, и кто-то еще, жирный по-моему, пошутил, как всегда, тяжеловесно, что кореш их потому меня не хочет, что все его функции охранника только к сексу и сводятся, что, как только мы с ним остаемся наедине, он имеет меня как хочет, и потому на групповуху сил у него не остается уже.
Я запомнила — и сейчас сопоставила и тот разговор, и то, как он брал меня ночью, когда все ушли спать давно, и то, как он смотрел на меня напряженно сегодня утром, явно стесняясь своего членика, явно выдохнув с облегчением, когда я не только все сделала по его просьбе, но и сама попросила еще. И сказала себе, что из-за этого стеснения — видно, посмеялся над ним кто-то когда-то зло и жестоко — он даже при своих корешах обнажаться не хочет, хотя им-то его размеры до лампочки. А значит, в их отсутствие я могу сделать так, чтобы он меня захотел — и пусть делает что хочется, и пусть забудет о том, что меня надо охранять, а я придумаю, как сделать так, чтобы уйти.
— Э, миллионщица, хавать хочешь?
Есть хотелось жутко и давно, но я лишь качнула головой, не поднимаясь, как бы успокаиваясь после приключившейся со мной истерики.
— Давай-давай, ты нам здоровая нужна, — настаивал Ленчик, и я приподнялась и взяла из его рук гамбургер и банку пива.
— Мы ее кормим целыми днями — она только у меня цистерну спермы высосала, — сострил толстомордый, и все дружно захохотали, а я делала вид,
А я все думала, как реализовать тот первый и последний, возможно, шанс, который выпадает мне сегодня и которым я обязана воспользоваться. И не слышала их уже, не слышала, как они ушли и включился телевизор, и не осознала, что заснула, продолжая размышлять во сне, и дернулась, когда меня ткнули.
— Оглохла, что ли? Кончай спать — заправься вон!
И увидела Василька, показывающего мне на опустевший стол — и на несколько гамбургеров или чизбургеров на нем, все еще в пенопластовой упаковке, и банку пива.
— Давай, ты нам здоровая нужна! — повторил слова Ленчика, но так, словно это его собственные. И сел на кровать и включил телевизор, не обращая, кажется, на меня никакого внимания, просто удерживая в поле зрения, в периферии, пару раз всего обернувшись за то время, что я ела. И сигаретой угостил потом без слов, протянул пачку, показывая, чтобы я подошла и взяла, и когда я полулегла, полусела рядом на широкой кровати, шлепнул меня по попке, заглянув в глаза и ища в них то, что хотел найти. И я прикурила и улыбнулась ему двусмысленно и медленно облизала губы — прием из моего детства, но как раз для него — и спросила:
— Может?..
И он усмехнулся победно — так, видимо, должен усмехаться Дон Жуан, которому предлагает себя очередная неприступная якобы красавица.
— Перебьешься!
И тут же посмотрел на часы, и я поняла, что он ждет отъезда Ленчика со товарищи, и как бы невзначай еще раз обернулась на стол, проверяя там ли то, что я заметила, когда ела, то что может спасти меня сегодня. Обычная длинная и тонкая шариковая ручка за пару центов. Нет, писать записки на волю и выбрасывать их в окно в надежде, что кто-то их найдет и куда-нибудь передаст, я не собиралась — я не хотела никому ничего передавать. Но собиралась, помня московский инструктаж об использовании в случае необходимости любых подручных предметов, воткнуть ее Васильку в глаз. В один из тех глаз, в которые посмотрела, быстро отворачиваясь от стола. В левый или в правый — какая разница?
Интересно, как он на это среагирует?
Он полулежал на кровати, смотря телевизор, ни хрена, по-моему, не понимая, и я лежала рядом, а потом стала чуть отползать назад, по паре сантиметров в минуту. Мы все равно одни сидели, и никто к нам не заходил, спали ли они после еды, или просто устали от моего общества, или говорили о чем-то, чего мне слышать не следовало, не знаю.
Я пыталась с ним говорить — я на самом деле немного опьянела от пива и сказала ему об этом, глупо хихикнув. И курила и спрашивала его всякую ерунду вроде, давно ли он в Штатах — мне разговорить его надо было, потому что я совсем не была уверена, что мне удастся воткнуть в него ручку, и точно в глаз притом, и надо было поискать параллельный вариант, может, что-то узнать и как-то это использовать — я не считала себя никогда гениальным манипулятором людьми, но вдруг? Но он не отвечал и, когда я повторила вопрос, поинтересовался, не заклеить ли мне рот, и я решила, что он новенький здесь, и боится показаться неисполнительным, и потому и еду мне дал только после того, как все ушли, и потому утром не сказал Ленчику, что я ему делала минет.