Хозяин Фалконхерста
Шрифт:
— Женщин понадобится больше двадцати, миссис Августа, мэм! — с жаром заговорил Драмжер. — Одежду мы покупать не можем, а хлопок смогли бы. Вот нам и нужны две-три женщины, чтобы прясть и ткать. Да еще две для работы по дому. Маргарита никуда не годится. — Он посмотрел на Лукрецию Борджиа, ища одобрения.
— Хуже некуда, — подтвердила старуха. — Пускай идет куда глаза глядят. Все только будут рады.
Драмжеру не терпелось услышать ответ Августы. Он был по-прежнему без ума от Кэнди, однако успел привыкнуть к разнообразию. Его сильно раздражало, что Маргарита, девушка с заячьей губой, всегда под рукой, но она так отвратительна, что он не может до нее дотронуться.
— А я бы оставил у себя в конюшне молодого Сэмпсона, — пробасил Большой Ренди. — Паренек он славный, сообразительный.
— А как же старуха Люси, Жемчужина, Старина Уилсон? — спохватился Драмжер. Он не мог бросить на произвол судьбы свою родню. — Масса Хаммонд всегда говорил, что никогда их не продаст.
Тут впервые высказался Юп:
— Мы с Мерком могли бы развести огород подле дома, если прикажете, миссис Августа, мэм. Будет любая зелень. Лучше уж иметь чем набить брюхо, а не нюхать розочки.
— Если выдать Занзибару какое-нибудь из отцовских ружей, он мог бы охотиться. — Это было первое разумное предложение, прозвучавшее из уст Софи. — Он хорошо стреляет. Будет приносить енотов, опоссумов, даже оленей. Не говоря уж о кроликах, утках, перепелках. Мяса будет вдоволь.
Августа терпеливо выслушала все предложения. Ни в одном она не усмотрела изъяна. Немного помолчав, она произнесла:
— Что ж, я получила ответы на свои вопросы. По-моему, они вполне разумные. Поступим так: оставим двадцать мужчин и двадцать женщин, причем пускай каждый мужчина отберет себе женщину, и если те согласны, то останутся. Еще мы оставим плотника Малахию, скотника Джуда, конюха Сэмпсона, охотника Занзибара. Драмжер отберет трех женщин, желающих остаться, для прядильни, и двух для работы в доме.
У Драмжера отлегло от сердца: пока что его предложения не были отвергнуты.
— Разумеется, мы оставим старуху Люси, Жемчужину и Старину Уилсона. Но возникает вопрос: как поступить с остальными? Не можем жы мы просто отпустить их на все четыре стороны?
— Тем, что захотят уйти, — скатертью дорога! — с ненавистью выкрикнула Лукреция Борджиа. — Все равно это самые бестолковые. От таких давно пора избавиться. Они считают, что стоит им уйти — и жизнь превратится для них в сплошной праздник. Ничего, скоро они узнают, почем фунт лиха. Придется им вкалывать, чтобы набить брюхо, иначе передохнут с голоду. — Она злорадно покачала головой.
— А остальные? — не унималась Августа.
Все молчали, не зная, что ответить.
— Те, кто захочет остаться, пускай остаются, — начал Драмжер. — Только пускай знают, что больше не смогут просиживать… — Он спохватился. — В общем, больше мы не станем кормить бездельников. Почему бы не разделить среди желающих большое поле через дорогу? Пускай каждый мужчина, пожелавший остаться, получит по клочку земли. Пускай выберет себе женщину и ставит вместе с ней хижину на своем участке. Построить хижину из бревен — нехитрое дело, да и Малахия подсобит. И пусть сами себя кормят. Почему бы не дать каждому по свинье или корове, чтобы на следующий год они отдали вам теленка? Они станут возделывать землю, кормиться сами. Может, и Большому дому перепадет.
— Да, так будет лучше, чем дать земле просто зарастать, — добавил Брут. — Для земли тоже лучше трудиться, чем прохлаждаться. Вот вернется масса Хаммонд — снова все запашет.
Августа одобрительно кивнула. Идея ей понравилась. Мало-помалу проблемы находили разрешение. Она взглянула на английские часы на стене. Дело близилось к трем часам дня. Она встала и обратилась к Бруту:
— Брут, собери
— Будет исполнено, миссис Августа, мэм. — Брут тоже встал. — Я обязательно соберу всех.
Рука Софи уже несколько минут елозила по колену Драмжера. Она нехотя встала и накинула на плечи тонкую кружевную шаль. Драмжер поостерегся вставать. Вместо этого он нагнулся якобы завязать шнурок, а на самом деле чтобы успеть охладиться и, встав, не превратиться в посмешище.
Софи вышла из столовой следом за Августой. По дороге в гостиную она задержалась, оглянулась на Драмжера и молвила:
— Найди Занзибара и скажи ему, что сегодня мы поедем кататься позже. Пускай будет готов к пяти часам.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
21
«Гранд-Отель дю Пари дю Монд», выходивший окнами на набережную Нового Орлеана, несмотря на громкое название, не представлял из себя ничего выдающегося. Даже золоченые прежде буквы названия, обращенные к портовой толпе, теперь было трудно различить. Отель предлагал подобие ночлега стоимостью в двадцать центов за ночь, если постоялец был согласен делить ложе с каким-нибудь пьяным матросом или грузчиком, и за сорок центов, если постоялец отличался привередливостью и предпочитал блаженствовать на кровати в одиночестве или в обществе женщины по своему вкусу. Аполлон Бошер принадлежал к числу привередливых: хотя женщина, делившая с ним ложе, была ему не по вкусу, скорее, даже наоборот, она сослужила ему службу лучше, чем матрос или портовый забулдыга.
Он приподнялся на локте, стараясь не разбудить женщину. Его взгляду предстала всего лишь копна нечесаных светлых волос; он запамятовал, какова она была внешне. По крайней мере, она принадлежала к белой расе, хотя медная цепочка у нее на шее оставила на коже зеленоватую полосу. Она спала непробудным сном благодаря содержимому валяющейся на полу рядом с кроватью бутылки из-под рома, который сам Аполлон едва пригубил. Человек, вся жизнь которого зависит от скорости, с какой у него шевелятся мозги, не должен оглушать себя спиртным. Впрочем, сообразительность была не единственным его достоинством. Он был также недурен лицом и великолепно сложен. Благодаря этим двум качествам, а также, разумеется, недюжинному уму он заручился местом для ночлега и вдобавок, как он надеялся, сытным завтраком наутро.
Аполлон Бошер сбросил простыню и, осмотрев свое тело, остался полностью удовлетворен тем, что узрел. Его кожа цвета светлой слоновой кости с легким золотистым отливом выигрышно смотрелась на фоне мучнистой белизны его партнерши. Длинные ноги, сильные и мускулистые, казались излишне могучими, так как выше шла изящная талия, и подавно казавшаяся прямо-таки девичьей в сравнении с его широченными плечами и мускулистой грудью, на которой соски выглядели как симметрично расположенные медные монетки. Взяв пальцами уголок грубого серого одеяла, он вытер свое тело в нескольких местах, избавляясь от пота, обильно проливавшегося в ночи. Потом он снова упал головой на смятую подушку и уставился в давно не беленый потолок, иногда переводя взгляд на колеблемую горячим ветром занавеску на окне.