Хозяин Проливов
Шрифт:
— Мы пришли, гость, — с издевкой обратился к нему седой киклоп. — Здесь мы оказываем гостеприимство всем, кто забирается в наши края. — Мохнатые ручки указали на наковальню. — Сними лук с плеч, он тебе не поможет, и положи голову так, чтоб мы могли размозжить ее с одного удара. У нас давно не было хорошей пищи.
Аполлону пришло в голову полицедействовать. Он повалился на землю и стал горько плакать, умоляя зубастых крошек пощадить его. Так когда-то мать Феба Лето на коленях умоляла «добрых виноградарей» дать ей напиться грязной воды из пруда… прежде чем явила им свой истинный облик.
— Ты только все затягиваешь, смертный, — со скукой заявил седой киклоп. — Нельзя так цепляться за жизнь. Что в ней хорошего? Гея возродит тебя для лучшей доли.
— Ты прав. — Рука Аполлона потянулась к луку, будто бы желая снять его с плеча. — И чего тут жалеть? Один смрад и грохот!
Киклоп не успел даже кивнуть. Град ослепительных стрел посыпался на прожорливых рудокопов. Ни один смертный не мог бы метать их с такой быстротой и точностью. Карлики поздновато догадались, что перед ними бог. Аполлон уже встал с колен и осыпал противников смертоносным ливнем.
— Два есть великих греха, совершение которых Боги карают без жалости и промедленья, — продекламировал гневный лучник, ни на секунду не прекращая стрелять:
Первый из них — отгонять от порога просящих.
Грех же второй — людоедства ужасный обычай.
Так Феб сочинил свой первый гекзаметр, и был столь счастлив прорезавшимся наконец даром, что еще некоторое время разговаривал с Марсием стихами. Чем довел рапсода до белого каления.
Затем он вошел в пещеру, где добил остальных киклопов, прятавшихся за наковальней. Гефеста дома не было, и никто не заступился за подземных кузнецов. Феб открыл громадный ларь из железного дерева, где хранились уже готовые перуны для отца богов. Посчитав, что от молний может проистечь какая-нибудь польза, а громы только зря рвут небо, лучник запихал первые в сумку, а последние выпустил на волю. Над головой начался бесцветный фейерверк. Под его прощальные звуки довольный собой Феб вступил на облако в виде лебедя и заскользил над зеленой морской гладью.
Дальнейшие события развивались с завидной быстротой. Первая, кого солнечный бог заметил, прибыв с Лемноса на Беотийский берег, была Пифия. Она стояла у кромки воды и размахивала руками, призывая лучника обратить на нее внимание.
— Давно не виделись, — буркнул Феб. От этой женщины у него всегда болела голова. — А ты стала прилично одеваться. — Он окинул взглядом новенький снежно-белый пеплос прорицательницы и блестящие золотые браслеты у нее на руках. — Что это у тебя под глазом?
Справедливости ради, синяк следовало заметить в первую очередь. Так же как и кровоподтек на щеке. Да и ткань пеплоса оказалась кое-где разорванной.
— Нас оскорбили! — воскликнула Пифия, пытаясь укорить беспечного покровителя за слишком долгое отсутствие. — Мое бедное святилище!
— Мое святилище, — поправил Аполлон.
Женщина осеклась.
— Садись-ка. — Феб втянул ее за руку на облако, и они поплыли к Дельфам. — Кто же осмелился нас обокрасть?
— Геракл! Этот невежа и грубиян! — задыхаясь от обиды, начала Пифия. — Вломился среди ночи и украл треножник. Тот золотой, сидя на котором я прорицаю.
Феб сдвинул брови.
— Я понимаю, господин, — стенала жрица, — что должна была умереть, спасая ваше имущество…
— Что за чушь? — поморщился гипербореец. — Ты — мое имущество. Спасибо, что осталась в целости и сохранности.
Он склонился с тучи и посмотрел вниз. За годы, что солнечный бог не бывал в Дельфах, его знаменитый оракул преобразился. Круглый храм Пупа оброс лавровыми деревьями, в роще появилось множество мраморных жертвенников для богатых даров, по дорожкам нескончаемой вереницей текли богомольцы. Многие приезжали с семьями и челядью. Для них в отдалении красовались специальные странноприимные дома с красными черепичными крышами, сновали рабы, седлая и расседлывая мулов.
— Ты хорошая хозяйка, — похвалил Аполлон, помогая Пифии спуститься с тучи на землю. — Иди приберись в святилище, а я попробую вернуть наш треножник.
Тем временем Геракл, отягощенный грузом награбленных драгоценностей, прилег отдохнуть в дубовой роще возле города Орхомен. Золото нужно было ему для мены. Царь Эврисфей вновь отправил его на поиски очередного подвига. На этот раз боец должен был добыть знаменитый пояс царицы амазонок и двигался в хорошо знакомом Фебу направлении.
Завидев спящего героя, Аполлон камнем кинулся на него с небес. Он вытряхнул на голову грабителю всю сумку похищенных у Зевса молний и чуть не испепелил его. Покрытый ожогами Геракл отмахивался, как умел, но сияющий золотой шар всякий раз ускользал от его медвежьих лапищ, чтоб тряхнуть противника новым зарядом. Кровь затекала гиганту в глаза, мешая видеть врага, а Аполлон все не унимался.
Был тот редкий случай, когда Геракл догадался, что не прав. Он запросил пощады, обещая вернуть награбленное. Феб отлетел на почтительное расстояние, принял человеческий облик и не без опаски приблизился к герою. Ибо тот, кто положится на слово взбесившейся горы, — сам безумец.
Но Геракл не собирался нападать. Им овладела апатия.
— Знаешь, как провели меня боги? — спросил он у Аполлона. — Мне скостили пару подвигов. Тот, что с гидрой, и тот, что с конюшнями. А обещали взять на Олимп!
Геракл был обижен, как ребенок. Фебу стало стыдно.
— Я могу помочь тебе с амазонками, — сказал он.
— Говорят, они бешеные бабы?
— Совсем нет, — пожал плечами лучник. — Я знавал Андромаху. Порядочная женщина. Давай покончим дело с треножником и летим на Эвксин.