Хозяин тумана
Шрифт:
Его потрясло, что пятна преобразились, как только вдалеке появились люди. Таррейтал мог бы поклясться, что на их гладкой поверхности пошло нечто, напоминающее слабую рябь, разбегающуюся кругами в стороны от маленького камешка, упавшего в неподвижную гладь воды. Непонятные отметины словно, задрожали от нетерпения, ощутив приближение людей.
Несомненно, впереди виднелись ловушки, только поворачивать было нельзя, обратный путь был однозначно закрыт. По обе стороны сплошной стеной вздымались сросшиеся вертикальные гладкие ветви, так что кандианцам можно было двигаться только вперед, и только по этой тропе.
Подобрав толстую, заплесневелую корягу, Таррейтал размахнулся и швырнул ее, целясь прямо в центр одной из темных воронок. Велико же было его изумление, когда овальные края моментально сомкнулись! Пятно мгновенно уменьшилось в размерах, сжалось в плотный мускулистый бугор, от которого трухлявая деревяшка отскочила с глухим стуком, как от каменной стены.
После этого волнистые, покрытые светлым пенистым налетом края «язвы» плавно стали раздвигаться в стороны. Вскоре пятно снова приобрело прежние очертания.
Не веря своим глазам, и пытаясь убедиться еще раз, Маскей подобрал другой увесистый кусок замшелого сука и кинул его в самую сердцевину отметины. Эффект оказался точно такой же, пятно мгновенно среагировало, сомкнулось и закрылось от летящего предмета, отбросив его в сторону.
— Это же губы! Губы… — протянул Таррейтал, ошеломленный своей догадкой. — Это не пятна, а какие-то рты…
— Действительно, каждая такая дрянь похожа на пасть… — подтвердил Маскей. — Губы открываются и закрываются… закрываются и открываются… Но как эта дрянь видит, что деревяшка несъедобная? Почему она даже не пробует ветку на вкус?
— Значит, она не видит, а чувствует все! — поправил приятеля Вингмохавишну. — Мы, например, ей сразу понравились… Я сразу заметил, что пятна даже задрожали, нетерпеливо затряслись, как только мы вышли из-за поворота.
Мороз прошел по коже, когда он представил себе, что случилось бы, если бы на его груди не висел медальон…
Где-то там, в глубине, внутри, под почвой скрывалась непонятная сила. Она была страшна еще и тем, что напоминала стихию, с которой обыкновенному человеку не так легко было бы и справиться обычными методами.
— Кипис… осторожно, старина, не промахнись! Не наступи случайно на эту мерзость, Будь внимательней! — предупредил Таррейтал своих спутников. — Маскей! Осторожно!
Стоило кому-то из них сделать один неверный шаг, ступить на бурую эластичную пленку, скрывающую зловещую топь, как все, — на спасение можно было не надеяться. Таррейтал был уверен, что трясина мгновенно раскрыла бы ненасытную пасть и заглотила зазевавшихся путников с аппетитом огромного хищника.
Таррейтал с удивление обнаружил, что эти бурые язвы, разбросанные вокруг тропы, скрывают некую силу, наделенную своеобразными зачатками сознания! Слишком ощутима была волна холодной злобы, толчками исходящая от коричневых пятен. Обладающие особым разумом «пасти» притягивали к себе, точно приглашая наступить на свою гладкую поверхность.
Язвы были подобны необычным, странным формам жизни. Только на первый взгляд они неподвижно ожидали своих жертв, на самом деле они вели себя активно, пытаясь подчинить сознание каждого существа, появившегося рядом и заставить его приблизиться.
Для Таррейтала, с его высоким уровнем ментальной подготовки, не составляло труда отражать подобные атаки, но Маскею с Киписом пришлось нелегко. Зловещая невидимая сила, исходящая от каждой «пасти», стремилась подчинить их сознания, с каждым мгновением она только усиливала гнет, сдавливала тисками рассудок, но Таррейтал неумолимо заставлял своих приятелей продвигаться только вперед. Было видно, каких трудов стоило им проходить по узкой тропе, постоянно контролируя себя, не отпуская концентрацию сознания ни на секунду. Принц вынужден был не только отвечать за себя. Он вынужден был часть энергии отдавать другим, стараясь защитить своих спутников от неумолимых импульсов, исходивших от ненасытных воронок.
Кое-где, под ногами, кора исполинских деревьев растрескалась. Под подошвами обуви Таррейтал, к своему удивлению, даже замечал нечто вроде земли, вывалившейся откуда-то из бескрайних недр исполинских стволов. В эту высыпавшуюся субстанцию, в эту влажную «землю» жадно тянулись молодые отростки, чтобы укорениться и продлить свое существование.
— Мой повелитель… помоги мне! — вдруг услышал он отчаянный вопль.
Зазевавшийся Кипис сделал только один неверный шаг, и темное пятно засосало его.
— Спаси меня! Спаси! — верещал квадратноголовый коротышка.
Наверное, Таррейтал мог бы помочь своему верному другу. Но воспоминание о долгой жизни так цепко держало его, что принц послал мысленный импульс Маскею, приказывающий помочь шуту.
Толстяк не успел как следует разобраться, что происходит. Он только порывисто метнул свое пухлое тело в сторону смертоносных «язв» и сразу попал в ловушку, увяз в коварной тине.
— Помоги нам… мой повелитель, помоги… — беспрестанно верещал он, все глубже увязая в оболочке «язвы», как в болотной тине.
В это время из-за поворота, обозначенного зелеными сполохами кустарника, показался полупрозрачный желтоватый червь, совсем недавно выползший из тела Парсонса.
Маскей и Кипис отчаянно барахтались в ловушке, распространяя вокруг себя сильнейшие кольца ментальных импульсов. Именно эти вибрирующие волны и привлекали червя. Черноватая головка хищника жадно поворачивалась…
Внезапно сознание Таррейтала пронзила догадка. Силой воли он толкнул червя к своим приятелям. В то же время ему было нетрудно сделать и так, чтобы маршрут страшного хищника, выбравшегося из тела Парсонса, прошел через жерло одной из «язв» покрывавших поверхность исполинской ветви.
Червь ринулся, и через мгновение все пространство вокруг заполнил его дикий визг. В пылу возбуждения не заметив ловушки, страшный хищник угодил прямо в сердцевину «пятна».
— Мой повелитель… Помоги мне… помоги! — жалобно скулил карлик.
Безжалостные «губы» методично всасывали в себя его жалкое туловище, но он все еще пытался сопротивляться. Между тем толстый, здоровенный Маскей уже несколько минут как перестал бороться и отдал себя на милость жестокой ловушке.
— Спаси меня… мой повелитель, спаси меня… — хрипел шут.