Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Шрифт:
Дезорганизация карательной машины
Массовые репрессивные меры, при помощи которых режим пытался преодолеть кризис, очень быстро приобрели огромные масштабы и вызвали последствия, еще более усугублявшие кризис. Только органами ОГПУ в 1933 г. было арестовано 505 тыс. человек по сравнению с 410 тыс. в 1932 г. [388] Кроме этого, аресты производили милиция, прокурорские работники, всевозможные уполномоченные по хлебозаготовкам и т. д. Тюрьмы, лагеря и колонии были до предела забиты арестованными. К середине 1933 г. более 500 тыс. человек содержались в лагерях, 800 тыс. в тюрьмах и колониях [389] . В результате массовых беспорядочных арестов в тюрьмах (домах заключения), камерах предварительного заключения и следственных изоляторах оказалось во много раз больше заключенных, чем было положено по нормам. В ряде случаев разрыв доходил до десятикратного [390] . В условиях голода и массовых эпидемий это имело катастрофические последствия. По свидетельству сотрудника центрального аппарата ОГПУ, командированного в марте 1933 г. на Украину и в Северо-Кавказский край, в тюрьмах даже крупных городов Украины (в Харькове, Киеве, Одессе) неработающие заключенные получали сто граммов хлеба в день, а работающие двести. Кроме этого, им выдавалась вода и 10 граммов круп. Больные заключенные в арестантских помещениях милиции получали 50 граммов хлеба в день. «Здоровым» не давали ничего и «они жили либо за счет передач, либо совсем голодали» (очевидно, что в основном голодали, так как получить передачу в голодной Украине
388
История сталинского Гулага. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов: Собрание документов в 7 т. Т. 1. Массовые репрессии в СССР / Ответ, ред. Н. Верт, С. В. Мироненко, ответ, сост. И. А. Зюзина. М., 2004. С. 609.
389
Там же. С.178.
390
ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 64. Д. 1266. Л. 42.
391
ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. И. Д. 546. Л. 92–94.
392
Там же. Д. 548. Л. 102.
О положении десятков тысяч заключенных, которые находились в милицейских камерах предварительного задержания, свидетельствовала справка Главного управления рабоче-крестьянской милиции при ОГПУ от 20 февраля 1933 г. В ней говорилось, что большинство камер были рассчитаны на 15–20 человек и на кратковременное содержание (24–48 часов). В силу этого они не имели даже элементарного оборудования — нар, кухонь, уборных и т. д. Несмотря на это, перегрузка милицейских камер достигла 200–400 %, а в отдельных случаях 600–800 % от нормы. Так, даже в московских камерах милиции, рассчитанных на 350 человек, на конец января 1933 г. содержалось 2341 человек. Аналогичное положение складывалось во всех краях и областях. Сроки содержания арестованных, как правило, составляли от одного до трех месяцев, а в отдельных случаях 5–6 и даже 9 месяцев. Происходило это потому, что арестованных и уже осужденных людей некуда было перевозить. Тюрьмы, лагеря и колонии были переполнены. «Перегруженность настолько велика, что милицейские камеры забиты арестованными. Нередки случаи, когда арестованные не имеют возможности ни лежать и ни сидеть, а стоят […] Благодаря несоответствию емкости милицейских камер с находящимся в них количеством арестованных и полной их неприспособленности, они находятся в антисанитарном состоянии: повсюду грязь, вшивость», — говорилось в записке. В силу таких условий в камерах распространялись эпидемии. Заключенные жестоко голодали и умирали от истощения. Широкое распространение получили побеги, в том числе групповые, являвшиеся во многих случаях единственным способом спасения от неминуемой смерти. Нередко побеги сопровождались убийствами постовых и конвоиров [393] .
393
ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 64. Д. 1423. Л. 3–9. Эту справку заместитель председателя ОГПУ СССР Прокофьев 22 февраля 1933 г. послал в Президиум ЦИК СССР на имя секретаря ЦИК А. С. Енукидзе. На документе есть отметка о том, что Енукидзе ознакомился с документом (Там же. Л. 1).
Информация об абсолютно критическом положении тюрем и изоляторов уже не могла далее игнорироваться высшим руководством страны. Особенно чувствительным было то, что места лишения свободы превращались в очаги распространения эпидемий, главным образом тифа. Однако попытки разгрузить места заключения и направить заключенных в колонии и лагеря были также обречены на провал. Наличные «емкости» Гулага, прежде всего лагеря, не могли вместить стремительно нараставший поток осужденных к заключению. Прирост заключенных лагерей в первом квартале 1933 г. побил все рекорды. Если на 1 января 1933 г. в лагерях содержалось 334 тыс. человек, то на 10 апреля — уже 456 тыс. и еще 41 тыс. находились в пути [394] . Столь значительного прироста контингентов, почти 50 % всего за один квартал, лагеря еще не знали. Однако, как докладывал 20 апреля 1933 г. начальник Гулага Берман заместителю председателя ОГПУ Ягоде, в случае выполнения планов перевода в лагеря заключенных из тюрем и изоляторов прирост лагерного населения за следующие два месяца, в мае — июне, должен был составить еще 255 тыс. человек [395] . Это означало, что всего за первую половину 1933 г. лагеря должны были принять вдвое больше заключенных, чем за предыдущие три года. К такому размаху репрессий они были совершенно не готовы, тем более что в 1932–1933 гг. в них, как и повсюду в стране, нарастал голод.
394
ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 546. Л. 79.
395
Там же.
Помимо массовых арестов и осуждений к заключению, необходимо было обеспечить депортации сотен тысяч людей, намеченных к высылке в связи с «раскулачиванием» и «чисткой» городов в рамках кампании паспортизации. С целью размещения уже имеющихся огромных контингентов арестованных, осужденных к заключению и депортированных и создания условий для расширения карательных акций руководство ОГПУ выдвинуло план создания новой системы мест изоляции — трудовых поселков в отдаленных северных районах Западной Сибири и в Казахстане. Судя по имеющимся фактам, активное обсуждение этого плана началось в первых числах февраля. По некоторым свидетельствам, первоначально предполагалось зимой-летом 1933 г. отправить во вновь организуемые трудпоселения 3 млн человек, однако очень быстро эта цифра была снижена до 2 миллионов (по 1 млн в Западной Сибири и Казахстане) [396] . Трудпоселенцы должны были заниматься исключительно сельским хозяйством, рыбными и кустарными промыслами. Благодаря этому, как рассчитывало ОГПУ, государство через год-два могло бы полностью освободиться от необходимости снабжать трудпоселки продовольствием, а в перспективе начало бы даже получать от них товарную сельскохозяйственную продукцию.
396
Красильников С. Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы М., 2003. С. 95.
В правовом отношении трудпоселенцев предполагалось приравнять к спецпереселенцам первой волны — «кулакам» [397] .
Документы, свидетельствующие о том, как зарождались и чем обосновывались планы создания трудовых поселений и массовой ссылки, пока неизвестны. Однако очевидно, что в этой программе отразилось скептическое отношение руководства ОГПУ к лагерям и были реанимированы идеи о целесообразности сосредоточения значительной части заключенных на поселении в отдаленных районах, что упрощало (по сравнению с лагерями) их содержание и охрану [398] . Руководство страны поддерживало эти идеи единовременной депортации огромной части населения Европейской части СССР как метод репрессий в голодающей деревне, «чистки» городов и пограничных территорий, разгрузки мест заключения и некоторого смягчения голода. Создание дополнительных двухмиллионных «емкостей» для депортаций могло рассматриваться и как средство предотвращения массового бегства крестьян из особо голодающих районов, чему, как уже говорилось, власти пытались воспрепятствовать при помощи разного рода временных мер, таких как организация кордонов.
397
Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. С. 399–406.
398
История сталинского Гулага. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов: Собрание документов в 7 т. Т. 2. Карательная система: структура и кадры / Ответ, ред. и сост. Н. В. Петров, Н. И. Владимирцев. М., 2004. С. 80–81.
В начале февраля 1933 г. руководство ОГПУ разослало в Казахстан и Западную Сибирь указания о подготовке к расселению двухмиллионного контингента [399] , однако сразу же столкнулось с резким противодействием региональных руководителей. Секретарь Западно-Сибир-ского крайкома партии Р. И. Эйхе 10 февраля писал Сталину: «Это предложение совершенно нереально, объяснимо только тем, что товарищи, составляющие наметку плана, не знакомы с условиями севера. Какие бы материальные ресурсы в помощь краю центр не выделил, эго количество людей завезти, расселить, создать минимальные условия для зимовки за лето 1933 г. не можем». Эйхе сообщал, что даже после большой подготовки Западная Сибирь сможет принять вместо одного миллиона 250–270 тыс. человек [400] .
399
Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 3. Кн. 2. С. 270–271.
400
Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933–1938 гг. / Ответ, ред. В. П. Данилов, С. А. Красильников. М., 1994. С. 78.
В результате споров и согласований ОГПУ снизило общие первоначальные лимиты вдвое, до 1 млн трудпоселенцев. 10 марта Политбюро утвердило предложения ОГПУ «об образовании трудовых поселков в районах Западной Сибири и Казахстана (по 500 тыс. человек в каждом крае)» и создало комиссию во главе с заместителем председателя ОГПУ Г. Г. Ягодой для установления окончательного размера трудпоселений и подготовки проекта постановления по вопросу о трудовых поселениях в целом [401] 20 апреля 1933 г. было оформлено постановление СНК СССР об организации трудовых поселений ОГПУ, предварительно одобренное 17 апреля Политбюро [402] . Постановление возлагало на ОГПУ организацию трудовых поселений «по типу существующих спецпоселков», в связи с чем Главное управление лагерей ОГПУ реорганизовывалось в Главное управление лагерей и трудовых поселений (в разряд трудовых поселений переводились и прежние «кулацкие» спецпоселения). В трудовые поселения предписывалось направлять следующие категории: 1) «кулаков» и «саботажников» хлебозаготовок; 2) высылаемых в порядке «очистки» западной государственной границы (в основном на Украине); 3) арестованных в связи с паспортизацией городов («кулаков», выявляемых на промышленных предприятиях, и «социально опасный элемент», уклоняющийся от выезда из крупных городов); 4) осужденных на небольшие сроки заключения (от трех до пяти лет включительно), кроме «особо социально опасных элементов». Последняя категория размещалась в трудпоселках с условием последующей доставки туда же семей. В соответствии с первоначальными предложениями ОГПУ, постановление предусматривало использование труд-поселенцев в сельском хозяйстве, на рыбных и кустарных промыслах, а также применение к трудпоселенцам правового статуса «кулаков», депортированных в 1930–1931 гг. Для создания новых трудовых поселков выделялись некоторые материальные ресурсы.
401
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 14. Л. 96.
402
ГА РФ. Ф. Р-5446. On. 1. Д. 469. Л. 2-12; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 921. Л. 67–74.
Хотя в постановлении не указывались лимиты численности новых трудпоселенцев, которым предстояло пополнить армию прежних спецпереселенцев, расчеты, судя по всему, делались на 1 млн человек. Несмотря на уменьшение первоначальных лимитов вдвое, реализация этого плана означала бы существенную перестройку самих основ Гулага. Почти двухмиллионная сеть трудпоселений (включая старые «кулацкие» спецпоселки), будь она создана, по численности во много раз превосходила бы лагеря, в которых на 1 января 1933 г. содержалось чуть более 330 тыс. заключенных. Далеко идущие последствия имели также намерения перевести в трудпоселки осужденных на сроки от 3 до 5 лет. Ранее эти контингенты подлежали обязательному заключению в лагеря и, более того, составляли значительную часть лагерного «населения» — по данным на 1 января 1934 г., например, заключенные, осужденные на срок от 3 до 5 лет включительно, составляли 53,7 % всех лагерников [403] . Таким образом выполнение принятых решений на практике означало бы превращение лагерей в относительно немногочисленные зоны изоляции наиболее опасных уголовных преступников и политических заключенных. Основой Гулага стали бы не крупные лагеря, эксплуатирующие заключенных на строительстве индустриальных объектов, а сельскохозяйственные и промысловые (рыбный промысел, лесозаготовки, кустарное производство) поселения. Несколько миллионов трудпоселенцев превращались в своеобразных государственных крепостных крестьян.
403
ГА РФ. Ф. Р-9414. Оп. 1.Д. 1155. Л. 7.
Первые эшелоны, заполненные истощенными, больными, полураздетыми и завшивевшими людьми, начали прибывать в районы новой ссылки в апреле 1933 г. Вместе с живыми и полуживыми из вагонов выгружали трупы. Местные власти старались поскорее избавиться от этих людей и нередко перегоняли их в отдаленные, совершенно не приспособленные к жизни районы. Своеобразным символом начала трудовой ссылки стала трагедия, разыгравшаяся на острове Назино на севере Западно-Сибирского края. В мае 1933 г. здесь были высажены с барж более шести тысяч (два эшелона) трудпоселенцев — так называемый «деклассированный элемент», изъятый во время чистки городов, в основном Москвы и Ленинграда. Благодаря тому, что трагедия в Назино получила достаточно широкую огласку и была предметом изучения ряда комиссий, мы располагаем важными документами об этих событиях [404] . Наиболее полное и откровенное описание оставил инструктор Нарымского окружного комитета партии В. А. Величко в письме на имя Сталина [405] . Важно подчеркнуть, что, как будет подробнее сказано в следующем разделе, письмо Величко в сентябре 1933 г. рассматривалось в Политбюро. Изложенные в нем данные были подтверждены проверками нескольких комиссий. Величко писал:
404
Красильников С. А. Серп и Молох. С. 100–106.
405
Письмо Величко известно по нескольким источникам. Оно сохранилось как среди материалов к протоколам заседаний Политбюро (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 992. Л. 20–30. Опубликовано: Источник. 1998. № 2. С. 59–67), так и в Новосибирском архиве (Спецпереселенцы Западной Сибири. 1933–1938 гг. С. 89–110).
«Сам остров оказался совершенно девственным, без каких то ни было построек. Люди были высажены в том виде, в каком они были взяты в городах и на вокзалах: в весенней одежде, без постельных принадлежностей, очень многие босые. При этом на острове не оказалось никаких инструментов, ни крошки продовольствия […] А все медикаменты, предназначенные для обслуживания эшелонов и следовавшие вместе с эшелонами, были отобраны еще в г. Томске […]
На второй день прибытия первого эшелона, 19/V выпал снег, поднялся ветер, а затем мороз. Голодные, истощенные люди, без кровли, не имея никаких инструментов и в главной своей массе трудовых навыков и тем более навыков организованной борьбы с трудностями, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры; сидеть, лежать, спать у огня, бродить по острову и есть гнилушки, кору, особенно мох и пр. Трудно сказать, была ли возможность делать что-либо другое, потому что трое суток никому никакого продовольствия не выдавалось. По острову пошли пожары, дым. Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения и холода, от ожогов и сырости, которая окружала людей […] В первые — сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день. Новый день дал новую смертность и т. д.