Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски

Крамер Марина

– Ну что? – с опаской спросил он, заметив, что Марина закрыла тетрадь и курит, глядя на возвышающуюся над близлежащим леском телевизионную антенну.

– А-а… да, вроде все похоже, Вова, спасибо…

– Так я пойду?

– Торопишься? Посиди со мной, мне скучно.

– Давайте я к вам Ники отправлю, – поежился Вова, чувствовавший себя неловко в обществе этой женщины.

– Ну, отправь, – согласилась Марина.

Никита пришел минут через десять, в спортивном костюме, свежий и благоухающий туалетной водой. Когда Вова

передал ему приглашение, он удивился и обрадовался, собрался в считаные минуты и теперь стоял перед Мариной и думал, зачем же понадобился.

– Садись, – указала она на кресло. – Что с лицом? – имея в виду румянец и блестящие глаза, поинтересовалась Марина.

– Ничего… вы меня звали?

– Ну, раз ты здесь, значит, звала, – усмехнулась Коваль, дымя сигаретой. – Мне скучно, давай поговорим о чем-нибудь.

– О чем?

– Ну, расскажи о себе, например, – предложила она, закидывая ногу на ногу. – Кто ты есть, чем живешь, чего от жизни хочешь.

– Вам это интересно?

– Не особенно, но, думаю, вряд ли ты сможешь еще чем-то меня заинтересовать.

И тут он удивил ее так, что Коваль едва не уронила сигарету в вырез халата. Никита откинулся на спинку кресла, расслабился и, чуть прищурив глаза, начал декламировать:

– Какую радостьМне принесла в сновиденьеВстреча с тобой!Но после еще грустнееТебя вспоминать наяву…

– Ого! – потрясенно протянула Марина, затушив сигарету и подавшись чуть вперед. – Да ты, оказывается…

Никита порозовел и смущенно признался:

– Я выучил специально, как знал, что случай будет… Бармалей говорил, что вы такое любите…

Коваль внезапно захохотала, откинув назад голову и вцепившись в подлокотники пальцами:

– Я тебя умоляю, мальчик, не делай этого! Не старайся приблизиться ко мне, это я тебе советую по-дружески! Понимаешь? Если хочешь подольше пожить – не приближайся.

Никита не мог понять, что именно так ее развеселило и почему она говорит такие странные слова. Он всю ночь зубрил наизусть трудные японские стихи без рифмы, чтобы при случае доставить ей удовольствие, хотел, чтобы она обратила на него внимание.

Перестав смеяться, Марина встала, подошла к Никите вплотную, взяла в ладони его лицо и заглянула в глаза:

– Ты хорошо меня понял? Мне не нужно твое молодое тело и особенно не нужна твоя только начавшаяся жизнь, надеюсь, это ясно? Я не могу больше обвинять себя в гибели других, понимаешь? Я устала, мне тридцать восемь лет, у меня пятилетний сын и любовник в тюрьме. И меньше всего на свете мне сейчас нужен молодой мальчишка с его чувствами. Избавь меня от этого, хорошо?

– Нет… – прошептал он, осторожно обнимая ее за талию. – Мне все равно…

– Зато мне – нет! – отрезала она, отталкивая его руки. –

Мне хватает того, что уже произошло в моей жизни. И еще один труп мне не нужен. Все, Ники, можешь идти – мне уже слишком весело.

С этими словами она развернулась и ушла к себе в комнату, заперев за собой дверь изнутри.

«Господи, Женька! Ну что это такое? Ну за что, а? Ведь я ничего не делаю для этого специально, клянусь тебе всем, что мне дорого, – мне неинтересен этот молодой барбос с его желанием угодить! – подумала она, ложась на кровать. – Мне вообще никто уже не нужен, кроме тебя».

Она даже задремала, расстроенная разговором с Никитой, а посреди ночи была разбужена стуком в дверь:

– Марина Викторовна! – раздался голос Бармалея. – Принимайте…

Коваль вскочила, наскоро запахнула халат и бросилась к двери, трясущимися руками отпирая замок. На пороге стоял Бармалей, а на руках у него безмятежно спал Егорка в голубом спортивном костюмчике и съехавшей на самый нос бейсболке.

– Давайте я его на кровать положу, – прошептал Бармалей, входя в комнату и осторожно опуская мальчика на кровать.

Тот даже не проснулся, только разбросал в сторону ручки и пробормотал что-то. Марина сняла с него кроссовки и бейсболку, укрыла покрывалом и поцеловала в щеку. Выпрямившись, она посмотрела на Бармалея с благодарностью.

– Спасибо…

– Да за что? – смутился он, потирая шею. – Велик труд – мальчонку привезти! А он меня узнал – говорит, я тебя помню.

– Да, все может быть… Идем, попьем чаю, – предложила Коваль, еще раз взглянув на спящего сына.

Они спустились в кухню и сели за стол. В доме все уже давно спали, была глубокая ночь, только охранник на воротах смотрел в сторожке телевизор, звуки которого доносились в открытое окно.

– Ну, рассказывай! – велела Марина, налив чаю себе и Бармалею.

– А что? Все нормально, приехал, забрал мальчонку – и в порт. Билеты купил, еще до вечера с ним в кинозале просидели. Поели в кафе… Ой, Марина Викторовна! – вспомнил вдруг что-то смешное Бармалей, оживившись. – Он такой прикольный! Я спрашиваю – куда кушать пойдем? А он – в японский ресторан! Я аж глаза вылупил – куда, говорю? В японский, говорит, я, как мамочка, тоже суши люблю.

Марина засмеялась, представив, как ее мальчик тащит Бармалея в японский ресторан и заставляет там мучиться и есть с помощью хаси.

– Такой классный парняга, Марина Викторовна! – продолжал охранник, обняв кружку ручищами. – Всю дорогу книжку читал, потом гляжу – глаза у него закрываются. Уложил, он и уснул, как котенок какой…Так до самого дома и проспал, даже на секунду глаза не открыл.

– Бармалей, я у тебя в долгу.

– Я же сказал – никаких долгов, – воспротивился он. – Это ж ребенок!

– Да… Ладно, пойду, а то проснется, а меня нет, вокруг все чужое.

Она поднялась и пошла к себе, попутно похлопав Бармалея по плечу.